Родившись в 1759 году и будучи богатым наследником, он вел широкий образ жизни, был крут характером и необуздан в своих желаниях и поступках. Дом его родителей, а затем его самого, находился в Старой петербургской Коломне, на углу набережной Фонтанки и Большой Садовой улицы. Ра­но женившись, он вскоре овдовел. От этого брака у него осталась дочь Варвара, вышедшая впоследствии замуж за своего дальнего родственника, майора Александра Иванови­ча Татищева, ставшего много лет спустя военным минист­ром, графом и председателем Верховного суда над декабристами в 1826 году. Около 1784 года Александр Дмит­риевич женился вторично на одной из столичных красавиц того времени - Анне Ивановне фон Моллер. С этого времени и начинается история невеселой жизни Веры Молчальницы. Маевский пишет: «Говорят, на эту парочку молодых весь тогдашний Петербург любовался. У них родилось трое де­тей: сын Алексей и две дочери - Софья и Вера. Но непродол­жительно было их счастье: взаимная ревность погубила его. Что было в действительности - сказать трудно; говорили мне те, которые слышали это от моего деда, будто он застал в спальне жены своей одного из своих товарищей (весьма впоследствии известного генерала, но кого именно, не упом­ню, а потому и называть не смею) и выкинул его за окошко. Но некоторые старые слуги наши, до смерти благоговейно преданные Анне Ивановне, уверяли меня, что это - гнусней­шая клевета, что ни прежде, ни после она до самой смерти не оскверняла брачного ложа, а если позволяла себе кокет­ство, то потому, что до глубины души оскорбленная в своей любви и женском достоинстве охлаждением и явной изме­ной мужа, она кокетством и ревностью надеялась возвратить себе любовь его. Как бы то ни было, но только супруги расстались навеки и, не ограничиваясь этим, дед мой отрекся от обеих дочерей, признавая своим только сына. Положение Анны Ивановны с тремя детьми и без всяких средств к жизни было поистине ужасное; своего у нее ничего не было, а дед мой о ней и дочерях и слышать не хотел. На их счастье вскоре вступил на престол император Павел, который по просьбе теток Анны Ивановны пожаловал ей маленькое имение в Лужском уезде...
... У нее росли не две барышни, а два земных ангела, две сироты живых родителей, неизвестно за что отверженные отцом и всем миром. С детства не знавшие ничего, кроме позора и горести, приобщенные к страданиям нежно люби­мой матери, они жили не для себя, а для других, и если не могли дать этим другим счастья, то довольствовались и тем, что облегчали их страдания.
Император Павел был еще милостивее к моему деду, чем покойная императрица; вскоре по своем вступлении на пре­стол он произвел его в генералы и назначил шефом Бело­зерского пехотного полка... (а незадолго до смерти - Б.Б.) успел произвести его в генерал-лейтенанты... Смерть Алексея (сына, в 1812 году - Б.Б.) прекратила все отношения деда ко второй жене; о дочерях же своих от нее, как я уже сказал, он не хотел и слышать. Несколько лет спустя, почувствовав приближение смерти, Анна Ивановна через посредство знакомых стала умолять деда моего посе­тить ее на смертном одре и выслушать ее предсмертные признания. Она клялась в своей невиновности и поручала ему детей своих; но дед остался неумолим и не согласился даже присутствовать на ее погребении. По кончине ее (1816- 1817?гг. - Б.Б.) он взял себе пожалованное ей императором Павлом имение; дочери его остались без крова и куска хле­ба, но безропотно и беспрекословно подчинились родитель­ской воле.
Не знаю, где провела Софья Александровна первые годы своего горького сиротства, но впоследствии она жила в Троицко-Сергиевской лавре у старшей сестры своей Татище­вой, там же скончалась. Младшая сестра Вера Александровна, похоронив мать и ожидая изгнания из дома, сама из него скрылась неизвестно куда». Прервем здесь на время рассказ Маевского, писавшего свою хронику в конце 1870-х годов на основе воспоминании родных, близких, друзей и старых слуг, чтобы предоставить слово современнику и, в какой-то мере, участнику этих давних событий. Чуть больше века назад в Москве вышла интереснейшая в мемуарном отношении и теперь очень редкая книга под названием: «Жизнь Александра Семеновича Пищевича, им самим писанная. 1764 -1805 годы». Ее автор - сын сербского помещика, поступившего на русскую службу и дослужившегося до генеральского чина, был молодым кавалерийским поручиком, когда в 1788 году познакомился с гусарским подполковником Александром Дмитриевичем Буткевичем и его очаровательной супругой. Спустя четыре года они снова встретились в Саратове, где стоял в то время карабинерский полк под командой Александра Дмитриевича, уже полков­ника, который и уговорил Пищевича пойти к нему команди­ром эскадрона. Здесь же, в Саратове, продолжилось знакомство Пищевича с супругой полковника, приведшее, как он пишет, к взаимной, но не более, склонности и вызвав­шее, тем не менее, бурную ревность Буткевича, немедленно удалившего из Саратова молодого поручика вместе с его эскадроном. Дальнейшие встречи Пищевича с Анной Ива­новной носили случайный и невинный характер, пока в 1796 году, в бытность Александра Дмитриевича в Польше, не приехал он в Петербург за новым назначением и временно не поселился в доме генерал-лейтенанта Турчанинова, при­ятеля своего отца, находящемся рядом с домом Буткевичей по Большой Садовой улице. Далее предоставим слово само­му Пищевичу, повествование которого, написанное, веро­ятно, не позднее 1810-х годов, удивительно живо передает все своеобразие и колорит жизни и нравов того времени.
«Я ничего еще не сказал о продолжении моего знакомства с госпожою Буткевичевою, которую я в сем городе нашел; удовольствие ее было велико меня увидеть и прежняя наша приязнь возобновилась; муж ее тогда находился в Польше. - Вот женщина, с которою в другой раз при сем случае начинались мои изъяснения в чувствуемой мною к ней люб­ви; и при сем разе она повела меня по всем степеням воло­китных правил, дабы тем более дать цену удовольствию мне приготовляемому. Наконец, в один вечер возвратились мы из театра, в котором играна была прекрасная итальянская опера: Утешенные любовники. Имея преисполненные вооб­ражения и всяко-разной чувственности сердца наши; зрение и слух наш были насыщены, но в желаниях наших оставалась некая пустота, которую итальянская пиеса лишь привела в вящщее волнование; вкусный ужин и приятные напитки придали и более огня к чувствам нашим. - По окончании стола госпожа Буткевичева вошла в прекрасно отделанный боскет, освещенный искусственным огнем, который, каза­лось, только ради того горел, чтобы стыдливость женскую скрыть, она прилегла на софу, я сидел возле ея; мы говорили о многом, до нашей взаимной склонности касающемся, и наконец, истощив все слова, проводили несколько минут в забытии, причем госпожа Буткевичева принимала мои по­целуи с горячностью распаленной женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43