Дальский - ключевая фигура всей маскарадной интриги. И на всем ее протяжении «Неверии» подчеркивает отрица­тельное, раздраженно-ироническое отношение к нему Пуш­кина. Так, в первом маскараде он говорит маске: и... Ты невпопад избрала меня в посредники. Дальский меня не терпит; наверное, тебя подучили, чтобы привести меня в столкновение с этим человеком... Все знают, что если бы он мог, с удовольствием вырвал бы у меня язык...» Затем в театре, в ложе княгини В***: «Смотрите, пожалуйста, кня­гиня, как Дальский осторожно пробирается между кресла­ми. Я боюсь, что эта старая башня развалится от первого толчка.
- Тише, Н-н (Пушкин); вы сегодня нестерпимо веселы.
- Виноват ли я, что вы сегодня нестерпимо милы! Это говорю не я, а глаза Дальского. Взгляните, как жалобно просятся они к вам в ложу? Бедный, он боится предательского лорне­та; он не смеет направить его в вашу сторону. Дайте обол Велисарию... поклонитесь ему... Бедняжка не смеет! Сжаль­тесь над ним, княгиня, не то от огорчения он потеряет по­следние волосы...».
На первый взгляд, имеющая здесь место галантная аллегория переводится как: «Подайте милостыню ослепленному вашей красотой». Но историческая справка добавляет: «Велизарий, знаменитый полководец византий­ского императора Юстиниана 1-го. Его главнокомандую­щий. По преданию был в старости ослеплен Юстинианом и просил милостыню. (Обол - средневековая монета). Поэтому в этих фразах Пушкина можно прочесть и другое. Князь Петр Михайлович Волконский - ближайший спод­вижник Александра I и Николая I. В 1813 - 1814 годах - начальник главного штаба всех союзных армий в войне с Наполеоном. С 1826 года - Министр Императорского Двора. Нажил себе много врагов своей скаредностью и тем, что избегал оказывать протекцию и быть ходатаем перед царем для кого бы то ни было. Он был знаком с Пушкиным и ранее, со времен Лицея, но после назначения поэта 31 декабря 1833 года камер-юнкером стал, как Министр Двора, его высшим начальником. Тем самым он, конеч­но же, не мог не раздражать Пушкина, глубоко оскорблен­ного «царской милостью», и сделался мишенью для его насмешек. Свидетельство тому - уничижительная фраза о Волконском в дневнике поэта от 8 января 1835 года: «Вооб­разите себе рожу старого скряги...». Это через год после получения камер-юнкерства! О степени же раздражения Пушкина и граде его насмешек в адрес престарелого царе­дворца в начале 1834 года можно судить по рассказу «Неверина», если утвердиться во мнении, что под именем Дальского он вывел П.М. Волконского.
Третьим действующим лицом «Маскарада», позволяющим делать предположение о прототипе, можно считать княгиню В***. Вот ее характеристика, данная в рассказе словами Пушкина: «...Княгиня вдова, женщина светская, умная, и не совсем молодая; но гордая! Ужасно гордая!.. Сундуки ее набиты процессами. Потеря этих процессов лишила бы ее той роскоши, без которой она не может жить. Дальский пользуется большим влиянием у людей, от которых теперь зависит судьба ее... она раздражает самолюбие Дальского и каждою ласковою улыбкой покупает у него ходатайство по новому процессу. Вероятно, после резолюции последнего, княгиня из благодарности променяет свою княжескую ман­тию на графскую корону графа Т***». Здесь Пушкин опять иронизирует над Дальским, пророча ему вновь остаться в дураках. Образ княгини дополняется авторским текстом: «Ее некогда знаменитая красота, благородный оклад лица, разительная белизна, неприкрытая ложным румянцем, об­ращали на себя внимание...»
Конечно, на основе этих указаний, прикрытых вымышлен­ной буквой «В», трудно строить аргументированные пред­положения и догадки. Среди знакомых Пушкина тех лет (начало тридцатых годов), пожалуй, только одна титулован­ная особа соответствует приметам «Неверина». Это графиня Стройновская. В те годы ей было около тридцати пяти лет. Она была вдова. Ее муж, граф Валериан Венедиктович (до­минирует буква «в»), умер между 1831 - 1835 годами. В старости, по воспоминаниям родственника, его давняя при­вычка процессовать стала его страстью. Вполне вероятно, что он «заразил» ею и свою жену. Сама графиня в двадцатые годы была знаменита своею утонченной красо­той, походившей на холодную красоту греческой богини О ее непомерной гордости писал сам Пушкин, посвя­тивший ей несколько строф в «Домике в Коломне». Овдовев, она осталась с юной дочерью, горячей поклонни­цей литературы и искусства. Вторично Стройновская вышла замуж за генерала Зурова в 1836 году. Возможно, что это он выведен «Невериным» как граф Т*** и лукаво обоз­начен титулом и инициалом, совпадающим с титулом и ини­циалом графа Татищева, которым в юности была увлечена Стройновская.
В заключение остается сказать несколько слов о самом «Неверине». Как и Н Лернеру, нам не удалось выяснить, кто скрывался под этим псевдонимом. Почти одновременно с «Маскарадом», в апреле 1839 года, вышел в свет роман «Муж-эгоист», автором которого был тот же Н. Неве­рин (прибавился инициал «Н»). Посвященный семейно- нравственным проблемам, он был тепло принят критикой, встретил отклик во всех крупных петербургских журналах. В основанном Пушкиным «Современнике» ближайший друг погибшего поэта П.А.Плетнев так закончил о нем свой от­зыв: «Такого рода произведения, при самых блестящих качествах автора, не пользуются совершенным успехом. Мы желаем, чтобы сочинитель, показавший столько гибкости и остроты ума в первом своем произведении, обратил все свое внимание на действительную жизнь...» В других жур­налах тоже хвалили остроумие и талант молодого, начина­ющего литератора. О «Маскараде» не вспоминали. Его первый роман оказался и последним. В библиографических указателях и словарях, отражающих литературу того време­ни, Н. Неверин больше не указывается. Можно предпола­гать, что он либо перестал писать, либо рано умер, либо печатался под другим, возможно, хорошо знакомым нам именем.
Но, независимо от всего этого, «Маскарад», где Пушкин так живо смеется, острит, негодует, со страниц которого к нам доносятся искрометные, словно реально звучащие слова и фразы поэта, несомненно, на наш взгляд, имеет право стать в ряд неизвестных на сегодня документальных воспомина­ний о Пушкине.

ЭПИГРАММА
«Они, пронзенные насквозь, рядком торчат на эпиграм­мах».
Так писал Пушкин о своих журнальных врагах в 1829 году. Да. Как и в вопросах чести, он был бескомпромиссен и во всем, что касалось его творчества, его литературных позиций и взглядов. Эпиграммы, направленные им в адрес светских недругов или критиков, не доросших еще до пони­мания его творчества, были беспощадно остры, блестящи по форме, игре слов, злому остроумию. Даже оставаясь ано­нимными, они выдавали его авторство: «... Он по когтям узнал меня в минуту;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43