Подняли без памяти молодого садовника Павла. Он тихо и жалобно сто-
нал, и казалось, вот-вот замолкнет навеки.
Я приказал перенести его в мою аптеку. Все слуги, кроме моего помощ-
ника, были удалены. Смотрю, роковые ранки еще сочатся свежей кровью! Тут
для оживления умирающего, хотя бы на час, я решил употребить такие
средства, какие обыкновенно не дозволены ни наукой, ни законом. Я хотел
во что бы то ни стало приподнять завесу тайны.
Влив в рот больного сильное, возбуждающее средство, я посадил его,
прислонив к подушкам. Наконец он открыл глаза. При первых же проблесках
сознания я начал его расспрашивать.
Вначале невнятно, а потом все яснее и последовательнее он сообщил мне
следующее:
По раз заведенному обычаю, после обеда все рабочие имеют час отдыха.
Он лег под акацию, спать ему не хотелось, и он стал смотреть на обла-
ка, вспоминая свою деревню. Ему показалось, что одно облако, легкое и
белое, прикрыло ему солнце. Повеяло приятным холодком... смотрит, а это
не облако уже, а женщина в белом платье, точь-в-точь умершая графиня! И
волосы распущены и цветы на голове.
Парень хотел вскочить. Но она сделал знак рукою не шевелиться, и сама
к нему наклонилась, да так близко, близко, стала на колени возле, одну
руку положила на голову, а другую на шею... "И так-то мне стало чудно,
хорошо! - улыбнулся больной. - Руки-то маленькие да холодненькие! А сама
так и смотрит прямо в глаза... глазищи-то, что твое озеро - пучина без
дня... Потом стало тяжело. Шея заболела, а глаз открыть не могу, - расс-
казывал больной, - потом все завертелось и куда-то поплыло. Только слышу
голос старшого: "Павел, Павел". Хочу проснуться и не могу, - продолжал
Павел. - На груди, что доска гробовая, давит, не вздохнуть! - и опять
слышу: "Рассчитаю, лентяй!" Тут я уже открыл глаза. А графиня-то тут на-
до мной, только не такая добрая и ласковая, как бывало, а злая, глаза,
что уголья, губы красные. Смотрит, глаз не спускает, а сама все пятится,
пятится и... исчезла... а... голос его все слабел, выражения путались, и
тут он снова впал в обморок.
Употребить второй раз наркотик я не решился, да и зачем, я знал дос-
таточно.
Сдав больного помощнику, я поспешил в сад, к обрыву: мне нужен был
воздух и простор...
Немного погодя, туда же пришел Петро.
Помолчали.
- Это не иначе, как опять "его" дело! - сказал Петро как бы в прост-
ранство.
- Кого "его", о ком ты говоришь? - обрадовался я, чувствуя в Петро
себе помощника.
- Известно, об этом дьяволе, об американце.
- Слушай, Петро, дело нешуточное, расскажи, что думаешь?
- Ага, небось сами тоже думаете... а ранки-то у Павла на шее есть? -
спросил он меня.
- Есть.
- Ладно, расскажу, слушайте.
Как приехал американец в первый-то раз да Нетти, бедняга, на него
бросилась, - начал Петро, - так и у меня сердце екнуло: "не быть добру",
что это, с покойником приехал, а лба, прости Господи, не перекрестит,
глаза все бегают, да и красные такие. И стал я за ним следить... и все
что-то не ладно. Ни он в церковь, ни он в, капеллу. Не заглянет, значит.
Живет в сторожке один, ни с кем не знается, а свету никогда там не
бывает. Да и дым оттуда не идет: не топит, значит. Как будто и не ест
ничего, а сам полнеет да краснеет. Что за оказия?
А тут все смерти да смерти... доктора... Вот и вы тоже, говорят, кро-
ви в покойниках мало.
Тут мне и пришло на ум - оборотень он, по-нашему вурдалак. Это зна-
чит, который мертвец из могилы выходит да кровь у живых людей сосет.
Принялся я следить пуще прежнего... - Петро замолчал.
- Ну и что же ты нашел?
- Да тут-то и беда, батюшка, доктор. Ничего больше-то не нашел, на
месте, с поличным ни разу не поймал. Хитер был! А так всяких мелочей
много, да что толку, сунься расскажи, не поверили бы, - горестно говорил
Петро.
Одна графинюшка, покойница, смекала кое-что, недаром же она просила и
потребовала, чтобы увезли Карло да подальше. Какое такое ученье в
семь-то годков! - закончил он.
Снова молчание.
Вернулся я, а графини уже и в живых нет! Может, и тут без "него" не
обошлось? Вы, доктор, не уезжали, так как думаете?
Я предпочел промолчать.
Знаю я от старух, - продолжал Петро, - что "он" не любит осинового
кола и чесночного запаха. Колом можно его к земле прибить, не будет
вставать и ходить. А чесночный запах, что ладан, гонит нечистую силу на-
зад, в свое место. Говорят еще старухи, что каждый вурдалак имеет свое
укромное место, где и должен каждый день полежать мертвецом, - это ему
так от Бога положено, вроде как запрет. А остальное время он может при-
кинуться чем хочет, животным ли, птицей ли. На то он и оборотень, - ора-
торствовал Петро.
Сторожку я уничтожил, свез на дрова, в церковь; кол забил, чеснок
скоро зацветет, а "он"... все озорничает... - печально окончил старик.
- Что делать? Привез дьявол из Америки старого графа да проклятое
ожерелье, с которого и болезнь к нашей графинюшке прикинулась; нет ли
тут закорюки? Как, по-вашему, доктор? - и Петро пытливо посмотрел на ме-
ня.
- Не знаю! - пожал я плечами.
Вот что я надумал, - продолжал Петро. - На каменный гроб старого гра-
фа положу крест из омелы, говорят это хорошо, да кругом навешу чесноку,
а вот вы, от имени графа, скажите всем слугам, что склеп будет убирать
один Петро, и ходить туда запрещено-де, а то озорники все поснимут, да и
разговоров наделаешь. А надо все в тайне, чтобы "он" не догадался да не
улизнул.
Я обещал.
Петро усиленно принялся за изготовление креста.
За те дни, пока он возился, на деревне умерло двое детей и у нас на
горе мужик-поденщик.
Наконец все готово.
На закате солнца, когда все слуги замка сильнее заняты уборкою на
ночь, мы с Петро спустились в склеп и он все сделал, как говорил: поло-
жил крест, навесил чеснок. Сверху же гроб мы закрыли черным сукном, что-
бы не обратить на него внимания графа.
- А слышите, как воет и стонет, - обратился ко мне Петро.
Я прислушался, правда, что-то выло, но трудно было определить, что и
где. Скорее всего это был ветер в трубе или в одной из отдушин склепа.
Петро был весел, он верил в успех! А у меня были данные очень и очень
бояться за будущее.
И что же, в эту же ночь погиб личный лакей графа. Его нашли умирающим
в постели и он мог только прошептать: графиня, гра...
Пока слуги судили и рядили, подошел Петро, поднял голову покойника и
со стоном опустился на пол. Он был бледен, как мел.
Испуг и обморок Петро были последней каплей в неспокойном настроении
наших слуг.
Большинство, вместо того чтобы помочь старику, бросились вон из ком-
наты и через час же несколько человек попросили расчета. К вечеру ушли
поденщики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62