С другой стороны, от нее не
требовали ничего конкретного, так что лезть в бутылку смысла пока не
было. Таня начала мямлить про поддержку советских идей в принципе, но
непонимании своих ближайших задач.
Как показало дальнейшее, это было грубейшей ошибкой. То есть, не
поддержка идей, конечно, а упоминание задач, мгновенно истолкованное, как
сигнал потенциального согласия. Широко улыбнувшись, товарищ-полковник
сказал, что о задачах они поговорят в другой раз ... нескоро ... Вот только
подписочку о неразглашении он попросит Танюшу подписать - и пусть себе идет
с Богом.
И она, дура, подписала!
Да по одному тому, как он напрягся, бумажку свою гнусную предлагаючи,
должно было понять, что подписывать нельзя категорически! А голос-то его,
голос, чего стоил: сладкий как мед: "Танюша", "подписочка" ... тьфу, дура,
слов нет! Единственным ее извинением служила полная неопытность. Казалось:
подпишешь - и сразу ноги можно уносить. Но сразу не получилось: бережно
спрятав подписочку в сейф, товарищ-полковник как бы невзначай спросил: "А
ты, кстати, завтра в шесть - не занята?" Таня обмерла. "Я думаю - чего нам
разговор откладывать? - рассудительно продолжал он, - Завтра и поговорим.
После окончания рабочего дня - никто не помешает ... Ну, до завтра,
дорогуша моя, покедова!"
Не чуя под собой ног, Таня вылетела из кабинета, забежала в свой отдел
за плащом и бросилась из Института вон. Стоял ранний октябрь, но было уже
холодно - липы на улицах Москвы чернели голыми ветками. Замахав рукой
проезжавшему мимо такси, она поехала на свое думательное место - Патриаршие
Пруды.
Таня ходила по дорожке вокруг пруда и, натыкаясь в рассеянности на
мамаш с колясками, размышляла изо всех сил ... вот только идеи ее все носили
нереально-разрушительный характер. Например: придти завтра к
товарищу-полковнику и плюнуть ему в лицо, как партизан гестаповцу! Или,
скажем, попросить у Мазаевой портативный Филлипс, подаренный
любовником-дипломатом, пронести под платьем и записать всю беседу на пленку.
А потом переслать на Би-би-си - пусть гад повертится! Вскоре, однако,
разрушительность идей пошла на убыль - возобладал страх за выставку: ведь
сколько сил угрохано на получение разрешения и организацию! А может, просто
не ходить к товарищу-полковнику - и будь, что будет!... Подумав, однако,
минут пять, вариант этот она с сожалением забраковала: не придет завтра -
вызовут послезавтра ... Нет, вопрос надо решать на корню - раз и навсегда.
Эх, жаль, нет Давида в Москве ... и ведь не позвонишь ему в Архангельск по
такому поводу!
Одно знала Таня твердо: Ивану говорить ничего нельзя. Ни полслова! И
даже вида не показывать! Только-только выходили - а тут, неровен час, опять
в Психздоровье загремит.
Ничего дельного она не придумала - ни тогда на Патриарших, ни вечером
дома, ни утром на работе. Над ней висел выбор из двух проигрышных вариантов:
отмена персональной выставки или потеря персонального достоинства. Буквально
до самого последнего момента Таня надеялась, что придумает какой-нибудь
компромисс, приемлемый одновременно и для ее совести, и для служебных
обязанностей товарища-полковника. Лишь постучав в дверь 651-ой комнаты, она
внезапным инстинктом поняла, что такого компромисса не существует:
единственный выход - отказываться от всего.
Как потом объяснил Давид, все еще могло кончиться без больших потерь -
поскольку принятое в последнюю секунду решение было правильным. Оставалось
лишь мягко, без скандала, воплотить его в жизнь: "Все понимаю, но
подписывать дальнейшие бумаги считаю ненужным. Если я что плохое услышу, то
и без бумаг, как честный советский человек, сообщу куда следует!" - а
дальше по обстоятельствам. В общем, шанс у нее имелся - и шанс неплохой.
Если б только не повела Таня себя так дико.
Второй раунд ее поединка со всемогущим Комитетом начался с неприятной
неожиданности: замены комитетского состава в ходе встречи. А именно: вместо
ее друга Славы в 651-ой комнате сидела тощая змееподобная девица в
облегающем шерстяном платье и гладкой прическе. Может, начальство решило,
что девочки-подружечки скорее общий язык найдут ... а вернее всего, за семь
часов с открытия магазина товарищ-полковник так назюзюкался, что допрос
проводить уже не мог. "Глебова? - с фальшивой радостью проскрипела Змея
противным тонким голосом, - Заходи. Я вместо Вячеслав Петровича беседовать
с тобой буду."
Отчего Таня так невзлюбила девицу, осталось навсегда загадкою. Может,
оттого, что та не представилась, а может, из-за обращения по фамилии:
Глебова. Неужто не могла в танином досье имя посмотреть? Да и к встрече с
товарищем-полковником Таня худо-бедно, а подготовилась: одела костюм с
короткой юбкой (не то, чтобы мини, а так ... чуть выше колен) и
отрепетировала, как будет рыдать. А в разговоре со Змеей голые коленки и
рыдания только повредить могли.
Отменив накипавшие на глазах слезы, Таня села на предложенное ей место
возле змеиного стола.
"Давай, обсудим задачи твои, Глебова. - без вступления начала
кэгэбэшница, перекладывая на столе какие-то бумажки, - Прежде всего,
выйдешь ты через мужа своего, на организатора Группы Гордеева." От удивления
Таня подскочила на стуле, но Змея, не глядя на нее, продолжала: "Когда
будешь разговаривать с Гордеевым, скажешь, что хочешь к ним присоединиться
... - тут она подняла глаза и мило улыбнулась, - Ты ведь художником
считаешься?... вот это и используй!" (Если до этой фразы все еще
могло закончиться без скандала, то после нее - никогда! Речь шла
только о степени грандиозности.) Откинувшись на спинку стула, Таня положила
ногу на ногу - так, чтобы голая коленка показалась над поверхностью стола.
"И еще скажешь Гордееву, что есть у тебя доступ к ксероксу - афиши о
нелегальных выставках множить. Ясно?" Таня кивнула и сексуально улыбнулась.
"Вопросы есть?" Таня покачала головой и медленно облизала губы кончиком
языка. "Ну, хорошо. - проскрипела кэгэбэшница, неприязненно косясь на голое
колено нового внештатного сотрудника, - По выполнении позвонишь вот по
этому номеру." - она поднесла через стол к таниному носу листок с семью
цифрами. "И не записывай ничего, Глебова, - раздраженно заметила девица,
когда Таня полезла в сумочку, - в голове держать привыкай." "Записывать? -
ужаснулась та, - Ни за что!" - достав губную помаду, она подмазала себе
губы и стала сосредоточенно смотреться в зеркальце. Змеиная рука с телефоном
повисла в воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
требовали ничего конкретного, так что лезть в бутылку смысла пока не
было. Таня начала мямлить про поддержку советских идей в принципе, но
непонимании своих ближайших задач.
Как показало дальнейшее, это было грубейшей ошибкой. То есть, не
поддержка идей, конечно, а упоминание задач, мгновенно истолкованное, как
сигнал потенциального согласия. Широко улыбнувшись, товарищ-полковник
сказал, что о задачах они поговорят в другой раз ... нескоро ... Вот только
подписочку о неразглашении он попросит Танюшу подписать - и пусть себе идет
с Богом.
И она, дура, подписала!
Да по одному тому, как он напрягся, бумажку свою гнусную предлагаючи,
должно было понять, что подписывать нельзя категорически! А голос-то его,
голос, чего стоил: сладкий как мед: "Танюша", "подписочка" ... тьфу, дура,
слов нет! Единственным ее извинением служила полная неопытность. Казалось:
подпишешь - и сразу ноги можно уносить. Но сразу не получилось: бережно
спрятав подписочку в сейф, товарищ-полковник как бы невзначай спросил: "А
ты, кстати, завтра в шесть - не занята?" Таня обмерла. "Я думаю - чего нам
разговор откладывать? - рассудительно продолжал он, - Завтра и поговорим.
После окончания рабочего дня - никто не помешает ... Ну, до завтра,
дорогуша моя, покедова!"
Не чуя под собой ног, Таня вылетела из кабинета, забежала в свой отдел
за плащом и бросилась из Института вон. Стоял ранний октябрь, но было уже
холодно - липы на улицах Москвы чернели голыми ветками. Замахав рукой
проезжавшему мимо такси, она поехала на свое думательное место - Патриаршие
Пруды.
Таня ходила по дорожке вокруг пруда и, натыкаясь в рассеянности на
мамаш с колясками, размышляла изо всех сил ... вот только идеи ее все носили
нереально-разрушительный характер. Например: придти завтра к
товарищу-полковнику и плюнуть ему в лицо, как партизан гестаповцу! Или,
скажем, попросить у Мазаевой портативный Филлипс, подаренный
любовником-дипломатом, пронести под платьем и записать всю беседу на пленку.
А потом переслать на Би-би-си - пусть гад повертится! Вскоре, однако,
разрушительность идей пошла на убыль - возобладал страх за выставку: ведь
сколько сил угрохано на получение разрешения и организацию! А может, просто
не ходить к товарищу-полковнику - и будь, что будет!... Подумав, однако,
минут пять, вариант этот она с сожалением забраковала: не придет завтра -
вызовут послезавтра ... Нет, вопрос надо решать на корню - раз и навсегда.
Эх, жаль, нет Давида в Москве ... и ведь не позвонишь ему в Архангельск по
такому поводу!
Одно знала Таня твердо: Ивану говорить ничего нельзя. Ни полслова! И
даже вида не показывать! Только-только выходили - а тут, неровен час, опять
в Психздоровье загремит.
Ничего дельного она не придумала - ни тогда на Патриарших, ни вечером
дома, ни утром на работе. Над ней висел выбор из двух проигрышных вариантов:
отмена персональной выставки или потеря персонального достоинства. Буквально
до самого последнего момента Таня надеялась, что придумает какой-нибудь
компромисс, приемлемый одновременно и для ее совести, и для служебных
обязанностей товарища-полковника. Лишь постучав в дверь 651-ой комнаты, она
внезапным инстинктом поняла, что такого компромисса не существует:
единственный выход - отказываться от всего.
Как потом объяснил Давид, все еще могло кончиться без больших потерь -
поскольку принятое в последнюю секунду решение было правильным. Оставалось
лишь мягко, без скандала, воплотить его в жизнь: "Все понимаю, но
подписывать дальнейшие бумаги считаю ненужным. Если я что плохое услышу, то
и без бумаг, как честный советский человек, сообщу куда следует!" - а
дальше по обстоятельствам. В общем, шанс у нее имелся - и шанс неплохой.
Если б только не повела Таня себя так дико.
Второй раунд ее поединка со всемогущим Комитетом начался с неприятной
неожиданности: замены комитетского состава в ходе встречи. А именно: вместо
ее друга Славы в 651-ой комнате сидела тощая змееподобная девица в
облегающем шерстяном платье и гладкой прическе. Может, начальство решило,
что девочки-подружечки скорее общий язык найдут ... а вернее всего, за семь
часов с открытия магазина товарищ-полковник так назюзюкался, что допрос
проводить уже не мог. "Глебова? - с фальшивой радостью проскрипела Змея
противным тонким голосом, - Заходи. Я вместо Вячеслав Петровича беседовать
с тобой буду."
Отчего Таня так невзлюбила девицу, осталось навсегда загадкою. Может,
оттого, что та не представилась, а может, из-за обращения по фамилии:
Глебова. Неужто не могла в танином досье имя посмотреть? Да и к встрече с
товарищем-полковником Таня худо-бедно, а подготовилась: одела костюм с
короткой юбкой (не то, чтобы мини, а так ... чуть выше колен) и
отрепетировала, как будет рыдать. А в разговоре со Змеей голые коленки и
рыдания только повредить могли.
Отменив накипавшие на глазах слезы, Таня села на предложенное ей место
возле змеиного стола.
"Давай, обсудим задачи твои, Глебова. - без вступления начала
кэгэбэшница, перекладывая на столе какие-то бумажки, - Прежде всего,
выйдешь ты через мужа своего, на организатора Группы Гордеева." От удивления
Таня подскочила на стуле, но Змея, не глядя на нее, продолжала: "Когда
будешь разговаривать с Гордеевым, скажешь, что хочешь к ним присоединиться
... - тут она подняла глаза и мило улыбнулась, - Ты ведь художником
считаешься?... вот это и используй!" (Если до этой фразы все еще
могло закончиться без скандала, то после нее - никогда! Речь шла
только о степени грандиозности.) Откинувшись на спинку стула, Таня положила
ногу на ногу - так, чтобы голая коленка показалась над поверхностью стола.
"И еще скажешь Гордееву, что есть у тебя доступ к ксероксу - афиши о
нелегальных выставках множить. Ясно?" Таня кивнула и сексуально улыбнулась.
"Вопросы есть?" Таня покачала головой и медленно облизала губы кончиком
языка. "Ну, хорошо. - проскрипела кэгэбэшница, неприязненно косясь на голое
колено нового внештатного сотрудника, - По выполнении позвонишь вот по
этому номеру." - она поднесла через стол к таниному носу листок с семью
цифрами. "И не записывай ничего, Глебова, - раздраженно заметила девица,
когда Таня полезла в сумочку, - в голове держать привыкай." "Записывать? -
ужаснулась та, - Ни за что!" - достав губную помаду, она подмазала себе
губы и стала сосредоточенно смотреться в зеркальце. Змеиная рука с телефоном
повисла в воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78