В неформальном отношении дела тоже обстояли как нельзя
лучше: после недолгого разгонного периода у него "пошла" исследовательская
работа. Франц до сих пор удивлялся, каким образом все задачи, которыми он
тогда интересовался, оказывались решаемы - и не просто решаемы, а с
интересным и важным результатом. Наверно, это было просто везением новичка
... а может, наградой за аппетит к науке и трудолюбие. Впрочем, всем, чем он
тогда занимался, он занимался с аппетитом - ходил в театр, читал книги,
играл на гитаре, флиртовал с машинисткой Дэни с факультета статистики ... А
вскоре он женился на очень симпатичной и живой итальянской аспирантке,
приехавшей в их университет по обмену. Богатые родители Клаудии подарили им
на свадьбу значительную сумму денег, и они сразу же купили квартиру - какое
же было удовольствие обставлять ее! А еще через год у них родился сын -
источник непрерывной радости и удивления. Неожиданно для себя, Франц
оказался "сумасшедшим папашей" и возился с младенцем все свободное время:
учил его с трехнедельного возраста (согласно последним веяниям в детской
науке!) плавать в ванне, умиленно кормил из бутылки молоком, а также
заставлял ползать по столу, поощряя к движению похлопыванием по маленькому
розовому заду. С годами родительский инстинкт Франца только усиливался: он
потратил неимоверное количество времени, чтобы выучить сына читать в четыре
года, извел кучу денег на развивающие интеллект игрушки и бился до
последнего с женой, недокармливавшей, по его мнению, малютку витаминами. Сын
стал огромной частью его жизни, и, начиная с какого-то момента, Франц возвел
семью до уровня математики в своей иерархии ценностей мира.
Эта идиллия продолжалась около шести лет.
Первым симптомом начинавшейся усталости явилось большое число начатых и
не конченных научных статей - Франц даже отвел им отдельный ящик в шкафу в
своем кабинете. Он всегда считал писание статей занятием скучноватым (хотя и
важным) и, потому, старался писать "по горячим следам" - чтобы использовать
интерес, сгенерированный в процессе самой работы. Теперь, однако, интереса
стало хватать лишь на несколько первых страниц, после чего начинали
одолевать сомнения: а достаточно ли важен результат? Ну, будет в списке его
публикаций еще одна статья ... какой в этом смысл, если ее никто не станет
читать? Францу стало казаться, что его вычисления столь неизящны и запутаны,
что никто не сможет добраться до их конца - не говоря уж о том, чтобы
понять опиравшиеся на них выводы. И как совпало: примерно в это же время три
его работы (последние из дописанных до конца) были отклонены журналами, куда
он их послал для публикации. В одном случае Франц просто переоткрыл
известный результат (о чем его и уведомили оба рецензента), однако в двух
других реакция рецензентов подтверждала его худшие опасения: "неинтересно,
чересчур теоретично". Перелистывая отвергнутые статьи, Франц склонен был
согласиться - он действительно не испытывал никакого интереса.
Так начался "тусклый" период его жизни.
Математика перестала приносить удовлетворение, студенты казались
беспросветными идиотами. Все хорошие книги были прочитаны и перечитаны,
фильмы Феллини и хенсоновский "Лабиринт" - пересмотрены по шесть раз,
музыка - от Моцарта до Pink Floyd - опротивела до невыносимости. Он стал
искать утешения в семье, однако Клаудиа сидела в то время без работы и от
того пребывала в состоянии перманентной агрессивности - что, в сочетании с
итальянским темпераментом, делало семейную жизнь невыносимой. Единственной
отрадой был сын - Франц считал его половиной своей жизни, но ведь и
остальную половину тоже на что-то нужно тратить? В какой-то момент он решил
заставить себя работать над некой классической проблемой: если
удасться получить результат, то это пробудит его к жизни, если же нет - что
ж, задача была трудна, и неудача не обидна. К сожалению, вышло не так, как
он рассчитывал: после четырех месяцев мучительной работы Францу показалось,
что он-таки нашел заветное решение - однако неделю спустя в вычислениях
обнаружилась хорошо замаскированная неисправимая ошибка. В
результате, он оказался в еще более глубокой депрессии, чем был.
"Кризис середины жизни" - как это называют психологи - продолжался у
него полтора года и закончился лишь тогда, когда Франц осознал, что он уже
не молод. Мало-помалу к нему вернулся интерес к математике, да и дома стало
полегче: Клаудиа нашла работу и разряжала свою неистощимую энергию на
безответных студентов.
Францу оставался тогда еще целый год жизни.
Он лежал, подоткнув под себя одеяло и оставив маленькую щелочку для
воздуха. Что сейчас - день, ночь? Короткие промежутки сна перемежались
короткими промежутками воспоминаний - куда же исчезало остальное время?
И еще: если на Первом Ярусе Франца испытывали абсурдом, а на Втором -
жестокостью, то чем испытывают его сейчас? Одиночеством?... Сожалениями о
глупо истраченной молодости?
Он также вспоминал, как в последний перед его смертью декабрь Клаудиа
повезла сына погостить к родителям в Италию и, сообщив, что долетела
нормально, вдруг пропала. Когда Франц звонил, их дворецкий на ломанном
английском отвечал, что "молодой сеньоры" нет, а сама Клаудиа не
объявлялась. Лишь дней через семь-восемь Франц сумел застать ее дома. Однако
нормального разговора не получилось: она куда-то торопилась и сказала, что
перезвонит завтра - чего не сделала. Франц заподозрил неладное и, поймав ее
дома еще через три дня, потребовал объяснений. Тут-то она ему и выдала:
оказывается, она встретила другого человека! "Какого человека?" - не понял
Франц; "Я с ним по вечерам слушаю музыку ... - отвечала жена, - ты ведь со
мной никогда не слушал музыку: все решал свои уравнения, утыкался в книжку
или смотрел в десятый раз 'Репетицию оркестра'. И, потом, эти постоянные
бабы!..." "Постой! - вскричал Франц, - какие бабы, какие уравнения? Кто
этот человек, я его знаю?..." Однако, сколько он ни просил, как ни требовал,
она ничего не объяснила и лишь пообещала позвонить через четыре дня, чтобы
сообщить "окончательное решение".
Эти четыре дня навсегда врезались Францу в память - не какими-нибудь
особенными событиями, а ощущением давившего на грудь ужаса. Они жили в одном
из внутрених пригородов большого города, был декабрь: снег падал на черный
асфальт и тут же таял, превращаясь в слякоть и грязь. Толпы раздраженных
людей роились на узких улицах - придавленные низким черным небом, они
забирали из сырого загазованного воздуха последние молекулы кислорода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
лучше: после недолгого разгонного периода у него "пошла" исследовательская
работа. Франц до сих пор удивлялся, каким образом все задачи, которыми он
тогда интересовался, оказывались решаемы - и не просто решаемы, а с
интересным и важным результатом. Наверно, это было просто везением новичка
... а может, наградой за аппетит к науке и трудолюбие. Впрочем, всем, чем он
тогда занимался, он занимался с аппетитом - ходил в театр, читал книги,
играл на гитаре, флиртовал с машинисткой Дэни с факультета статистики ... А
вскоре он женился на очень симпатичной и живой итальянской аспирантке,
приехавшей в их университет по обмену. Богатые родители Клаудии подарили им
на свадьбу значительную сумму денег, и они сразу же купили квартиру - какое
же было удовольствие обставлять ее! А еще через год у них родился сын -
источник непрерывной радости и удивления. Неожиданно для себя, Франц
оказался "сумасшедшим папашей" и возился с младенцем все свободное время:
учил его с трехнедельного возраста (согласно последним веяниям в детской
науке!) плавать в ванне, умиленно кормил из бутылки молоком, а также
заставлял ползать по столу, поощряя к движению похлопыванием по маленькому
розовому заду. С годами родительский инстинкт Франца только усиливался: он
потратил неимоверное количество времени, чтобы выучить сына читать в четыре
года, извел кучу денег на развивающие интеллект игрушки и бился до
последнего с женой, недокармливавшей, по его мнению, малютку витаминами. Сын
стал огромной частью его жизни, и, начиная с какого-то момента, Франц возвел
семью до уровня математики в своей иерархии ценностей мира.
Эта идиллия продолжалась около шести лет.
Первым симптомом начинавшейся усталости явилось большое число начатых и
не конченных научных статей - Франц даже отвел им отдельный ящик в шкафу в
своем кабинете. Он всегда считал писание статей занятием скучноватым (хотя и
важным) и, потому, старался писать "по горячим следам" - чтобы использовать
интерес, сгенерированный в процессе самой работы. Теперь, однако, интереса
стало хватать лишь на несколько первых страниц, после чего начинали
одолевать сомнения: а достаточно ли важен результат? Ну, будет в списке его
публикаций еще одна статья ... какой в этом смысл, если ее никто не станет
читать? Францу стало казаться, что его вычисления столь неизящны и запутаны,
что никто не сможет добраться до их конца - не говоря уж о том, чтобы
понять опиравшиеся на них выводы. И как совпало: примерно в это же время три
его работы (последние из дописанных до конца) были отклонены журналами, куда
он их послал для публикации. В одном случае Франц просто переоткрыл
известный результат (о чем его и уведомили оба рецензента), однако в двух
других реакция рецензентов подтверждала его худшие опасения: "неинтересно,
чересчур теоретично". Перелистывая отвергнутые статьи, Франц склонен был
согласиться - он действительно не испытывал никакого интереса.
Так начался "тусклый" период его жизни.
Математика перестала приносить удовлетворение, студенты казались
беспросветными идиотами. Все хорошие книги были прочитаны и перечитаны,
фильмы Феллини и хенсоновский "Лабиринт" - пересмотрены по шесть раз,
музыка - от Моцарта до Pink Floyd - опротивела до невыносимости. Он стал
искать утешения в семье, однако Клаудиа сидела в то время без работы и от
того пребывала в состоянии перманентной агрессивности - что, в сочетании с
итальянским темпераментом, делало семейную жизнь невыносимой. Единственной
отрадой был сын - Франц считал его половиной своей жизни, но ведь и
остальную половину тоже на что-то нужно тратить? В какой-то момент он решил
заставить себя работать над некой классической проблемой: если
удасться получить результат, то это пробудит его к жизни, если же нет - что
ж, задача была трудна, и неудача не обидна. К сожалению, вышло не так, как
он рассчитывал: после четырех месяцев мучительной работы Францу показалось,
что он-таки нашел заветное решение - однако неделю спустя в вычислениях
обнаружилась хорошо замаскированная неисправимая ошибка. В
результате, он оказался в еще более глубокой депрессии, чем был.
"Кризис середины жизни" - как это называют психологи - продолжался у
него полтора года и закончился лишь тогда, когда Франц осознал, что он уже
не молод. Мало-помалу к нему вернулся интерес к математике, да и дома стало
полегче: Клаудиа нашла работу и разряжала свою неистощимую энергию на
безответных студентов.
Францу оставался тогда еще целый год жизни.
Он лежал, подоткнув под себя одеяло и оставив маленькую щелочку для
воздуха. Что сейчас - день, ночь? Короткие промежутки сна перемежались
короткими промежутками воспоминаний - куда же исчезало остальное время?
И еще: если на Первом Ярусе Франца испытывали абсурдом, а на Втором -
жестокостью, то чем испытывают его сейчас? Одиночеством?... Сожалениями о
глупо истраченной молодости?
Он также вспоминал, как в последний перед его смертью декабрь Клаудиа
повезла сына погостить к родителям в Италию и, сообщив, что долетела
нормально, вдруг пропала. Когда Франц звонил, их дворецкий на ломанном
английском отвечал, что "молодой сеньоры" нет, а сама Клаудиа не
объявлялась. Лишь дней через семь-восемь Франц сумел застать ее дома. Однако
нормального разговора не получилось: она куда-то торопилась и сказала, что
перезвонит завтра - чего не сделала. Франц заподозрил неладное и, поймав ее
дома еще через три дня, потребовал объяснений. Тут-то она ему и выдала:
оказывается, она встретила другого человека! "Какого человека?" - не понял
Франц; "Я с ним по вечерам слушаю музыку ... - отвечала жена, - ты ведь со
мной никогда не слушал музыку: все решал свои уравнения, утыкался в книжку
или смотрел в десятый раз 'Репетицию оркестра'. И, потом, эти постоянные
бабы!..." "Постой! - вскричал Франц, - какие бабы, какие уравнения? Кто
этот человек, я его знаю?..." Однако, сколько он ни просил, как ни требовал,
она ничего не объяснила и лишь пообещала позвонить через четыре дня, чтобы
сообщить "окончательное решение".
Эти четыре дня навсегда врезались Францу в память - не какими-нибудь
особенными событиями, а ощущением давившего на грудь ужаса. Они жили в одном
из внутрених пригородов большого города, был декабрь: снег падал на черный
асфальт и тут же таял, превращаясь в слякоть и грязь. Толпы раздраженных
людей роились на узких улицах - придавленные низким черным небом, они
забирали из сырого загазованного воздуха последние молекулы кислорода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78