Отдирать пластырь от кожи перед тем, как
идти в душ, было больно, так что, начиная с какого-то момента, он стал лезть
под воду прямо с повязкой. После душа мокрая вата неприятно холодила рану,
да и рубашка на груди отсыревала, однако дня через два Франц к этому привык
и перестал замечать. Повязку он теперь менял лишь каждые три-четыре дня -
когда та начинала пачкать простыню на его кровати выделявшейся из
полузажившей раны сукровицей. Кстати сказать, Франц также перестал стирать
постельное (и вообще, какое бы то ни было) белье - бросая его в одной из
комнат жилого этажа на пол и притаскивая со склада новую смену. Он
подсчитал, что имевшихся запасов должно хватить примерно на одиннадцать
месяцев, а уж потом он постирает все сразу.
И снова перед Францем встала проблема, чем себя занять, - ибо в любую
свободную минуту он непроизвольно, автоматически начинал думать о Тане. Он
вспоминал, как они подшучивали друг над другом в те две короткие недели их
романа на Первом Ярусе. Он вспоминал, как она прибегала, возбужденная, к
нему в Госпиталь и, хвастаясь замечательной картинкой, нарисованной сегодня,
вешала ее у него в палате. Он вспоминал, как она улыбалась: одновременно
недоверчиво и открыто - будто не ожидая ответной улыбки, но все равно
отдавая свою. И ей никогда не нужно было ничего для себя, кроме того, чтобы
принадлежать ему, - нечасто встречающийся тип женщин. Франц чувствовал это
всегда: когда она кормила его ужином, когда рассказывала смешную историю,
когда они занималась любовью ... особенно, когда они занимались любовью. В
эти минуты обычная танина порывистость исчезала, и она таяла в руках,
оставляя ни с чем не сравнимое ощущение полного обладания. Господи,
от этих воспоминаний Францу хотелось расшибить себе голову об стену!
В конце концов он стал придерживаться формального запрета на мысли о
Тане: как только имя ее приходило ему в голову, он шел в видеозал и смотрел
какой-нибудь фильм. Однако более двух фильмов в день Франц осилить не мог:
свет экрана резал глаза и нестерпимо болел затылок. Он попробовал
"наказывать" себя за мысли о Тане чтением, однако от интеллектуального и
физического истощения он легко (а главное, незаметно для себя) отвлекался -
и опять ловил себя на запретных мыслях. Бытовые заботы и приготовление пищи
также не отвлекали внимания надолго: опрокинешь банку бородавочниковой
ветчины на горячую сковородку, подсыпешь мороженных овощей из пакетика - и
можно есть, запивая горячим чаем. Если бы в Доме имелось спиртное, то Франц,
наверно бы, запил, - но спиртного не было. Разыскивая как-то раз на "складе
разных вещей" лекарство от головной боли, он наткнулся на залежи довольно
сильного снотворного и очень обрадовался: теперь можно будет дольше спать! С
тех пор, большую часть суток Франц проводил в своей спальне на кровати -
однако спать в течение всего этого времени ему не удавалось. Задернув
шторы, погасив свет и завернувшись с головой в одеяло, он находился на
равном расстоянии между сном и явью.
Он вспоминал.
2. Воспоминания
Вспоминать он старался далекое прошлое: детство, юность, родителей.
Отец его работал физиком-электронщиком - мать рассказывала, что он был
умным и ярким человеком. Однако, особенно ярких воспоминаний о нем у Франца
не осталось - за исключением рассказов о теории относительности. Вряд ли
отец мог все время рассказывать о теории относительности - может быть, два
или три раза ... но, почему-то, эти истории навсегда отпечатались в памяти
Франца. Например, как один из братьев-близнецов полетел в космос, а другой
остался на Земле и от этого постарел! Или как муха летела внутри самолета
... А еще отец научил его играть в шахматы, но, проиграв первую партию,
Франц разозлился и швырнул своего короля на пол, отчего у того отломилась
корона, а сам он получил затрещину ...
Когда отец умер от инфаркта, десятилетний Франц не почувствовал ничего,
кроме стыда, что не чувствует ничего, кроме стыда; но почувствовать ничего
другого не мог. На похоронах и мать, и старший брат поцеловали мертвого папу
в лоб, а Франц - испугался и не поцеловал, отчего ему стало еще стыднее.
Однако на следующий день стыд прошел ...
Иногда Франц вставал, сомнамбулически шел на кухню и ставил чайник на
плиту. Открыв холодильник, он долго водил непонимающим взглядом по пустым
полкам, потом тихо закрывал дверцу. Идти вниз, в подвал не было ни желания,
ни сил - и тут его осеняло: варенье! Про варенье-то он забыл!
Тогда он переводил глаза на кухонный стол, посреди которого высилась
еще на треть полная десятилитровая банка, окруженная горой разорваннх
упаковок от снотворного ...
Франц также вспоминал свои студенческие годы, особенно часто - третий
курс, когда занятия, учебники и вообще вся математика вдруг опротивели ему
хуже горькой редьки. Он хотел бросить университет, стал много пить,
баловался марихуаной и кокаином, а также вел, что в их компании называлось
"разнузданный образ жизни": то есть, имел по две-три подружки одновременно.
Больше всего тогда Франц интересовался музыкой - у него всегда имелись к
этому способности. В школе он девять лет занимался скрипкой, а уже в
университете выучился играть самоучкой на гитаре - по общему мнению, очень
неплохо для непрофессионала. Он стал сочинять маленькие пьески и песенки и
выступал с ними в студенческих клубах; дальше - больше: начал даже
готовиться для поступления в консерваторию по классу гитары. Однако, в конце
концов, передумал: неопределенность судьбы музыканта казалась слишком
большим риском для тех музыкальных способностей, которые он в себе
чувствовал. И, кстати, никогда впоследствии он об этом решении не пожалел
... А в начале четвертого курса Франц опять заинтересовался математикой и, с
легкостью выиграв стипендию, поступил на следующий год в аспирантуру.
А один раз была такая сильная вьюга, что Франц всем телом ощущал
вибрацию стен ... если все ходит ходуном здесь, на шестом этаже, что же
творится на верхушке Дома? Ветер свистел и бил в окна, а он, скорчившись под
одеялом и курткой, силился проснуться, чтобы хоть чем-нибудь спасти себя от
холода.
Однако прорваться сквозь тройной слой сна, воспоминаний и беспамятства
у него недоставало сил.
Но чаще всего остального Франц вспоминал первые годы после защиты
диссертации - самое счастливое время его жизни. Во-первых, он нашел работу
в очень хорошем университете - причем академическую должность, а не
постдокторскую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
идти в душ, было больно, так что, начиная с какого-то момента, он стал лезть
под воду прямо с повязкой. После душа мокрая вата неприятно холодила рану,
да и рубашка на груди отсыревала, однако дня через два Франц к этому привык
и перестал замечать. Повязку он теперь менял лишь каждые три-четыре дня -
когда та начинала пачкать простыню на его кровати выделявшейся из
полузажившей раны сукровицей. Кстати сказать, Франц также перестал стирать
постельное (и вообще, какое бы то ни было) белье - бросая его в одной из
комнат жилого этажа на пол и притаскивая со склада новую смену. Он
подсчитал, что имевшихся запасов должно хватить примерно на одиннадцать
месяцев, а уж потом он постирает все сразу.
И снова перед Францем встала проблема, чем себя занять, - ибо в любую
свободную минуту он непроизвольно, автоматически начинал думать о Тане. Он
вспоминал, как они подшучивали друг над другом в те две короткие недели их
романа на Первом Ярусе. Он вспоминал, как она прибегала, возбужденная, к
нему в Госпиталь и, хвастаясь замечательной картинкой, нарисованной сегодня,
вешала ее у него в палате. Он вспоминал, как она улыбалась: одновременно
недоверчиво и открыто - будто не ожидая ответной улыбки, но все равно
отдавая свою. И ей никогда не нужно было ничего для себя, кроме того, чтобы
принадлежать ему, - нечасто встречающийся тип женщин. Франц чувствовал это
всегда: когда она кормила его ужином, когда рассказывала смешную историю,
когда они занималась любовью ... особенно, когда они занимались любовью. В
эти минуты обычная танина порывистость исчезала, и она таяла в руках,
оставляя ни с чем не сравнимое ощущение полного обладания. Господи,
от этих воспоминаний Францу хотелось расшибить себе голову об стену!
В конце концов он стал придерживаться формального запрета на мысли о
Тане: как только имя ее приходило ему в голову, он шел в видеозал и смотрел
какой-нибудь фильм. Однако более двух фильмов в день Франц осилить не мог:
свет экрана резал глаза и нестерпимо болел затылок. Он попробовал
"наказывать" себя за мысли о Тане чтением, однако от интеллектуального и
физического истощения он легко (а главное, незаметно для себя) отвлекался -
и опять ловил себя на запретных мыслях. Бытовые заботы и приготовление пищи
также не отвлекали внимания надолго: опрокинешь банку бородавочниковой
ветчины на горячую сковородку, подсыпешь мороженных овощей из пакетика - и
можно есть, запивая горячим чаем. Если бы в Доме имелось спиртное, то Франц,
наверно бы, запил, - но спиртного не было. Разыскивая как-то раз на "складе
разных вещей" лекарство от головной боли, он наткнулся на залежи довольно
сильного снотворного и очень обрадовался: теперь можно будет дольше спать! С
тех пор, большую часть суток Франц проводил в своей спальне на кровати -
однако спать в течение всего этого времени ему не удавалось. Задернув
шторы, погасив свет и завернувшись с головой в одеяло, он находился на
равном расстоянии между сном и явью.
Он вспоминал.
2. Воспоминания
Вспоминать он старался далекое прошлое: детство, юность, родителей.
Отец его работал физиком-электронщиком - мать рассказывала, что он был
умным и ярким человеком. Однако, особенно ярких воспоминаний о нем у Франца
не осталось - за исключением рассказов о теории относительности. Вряд ли
отец мог все время рассказывать о теории относительности - может быть, два
или три раза ... но, почему-то, эти истории навсегда отпечатались в памяти
Франца. Например, как один из братьев-близнецов полетел в космос, а другой
остался на Земле и от этого постарел! Или как муха летела внутри самолета
... А еще отец научил его играть в шахматы, но, проиграв первую партию,
Франц разозлился и швырнул своего короля на пол, отчего у того отломилась
корона, а сам он получил затрещину ...
Когда отец умер от инфаркта, десятилетний Франц не почувствовал ничего,
кроме стыда, что не чувствует ничего, кроме стыда; но почувствовать ничего
другого не мог. На похоронах и мать, и старший брат поцеловали мертвого папу
в лоб, а Франц - испугался и не поцеловал, отчего ему стало еще стыднее.
Однако на следующий день стыд прошел ...
Иногда Франц вставал, сомнамбулически шел на кухню и ставил чайник на
плиту. Открыв холодильник, он долго водил непонимающим взглядом по пустым
полкам, потом тихо закрывал дверцу. Идти вниз, в подвал не было ни желания,
ни сил - и тут его осеняло: варенье! Про варенье-то он забыл!
Тогда он переводил глаза на кухонный стол, посреди которого высилась
еще на треть полная десятилитровая банка, окруженная горой разорваннх
упаковок от снотворного ...
Франц также вспоминал свои студенческие годы, особенно часто - третий
курс, когда занятия, учебники и вообще вся математика вдруг опротивели ему
хуже горькой редьки. Он хотел бросить университет, стал много пить,
баловался марихуаной и кокаином, а также вел, что в их компании называлось
"разнузданный образ жизни": то есть, имел по две-три подружки одновременно.
Больше всего тогда Франц интересовался музыкой - у него всегда имелись к
этому способности. В школе он девять лет занимался скрипкой, а уже в
университете выучился играть самоучкой на гитаре - по общему мнению, очень
неплохо для непрофессионала. Он стал сочинять маленькие пьески и песенки и
выступал с ними в студенческих клубах; дальше - больше: начал даже
готовиться для поступления в консерваторию по классу гитары. Однако, в конце
концов, передумал: неопределенность судьбы музыканта казалась слишком
большим риском для тех музыкальных способностей, которые он в себе
чувствовал. И, кстати, никогда впоследствии он об этом решении не пожалел
... А в начале четвертого курса Франц опять заинтересовался математикой и, с
легкостью выиграв стипендию, поступил на следующий год в аспирантуру.
А один раз была такая сильная вьюга, что Франц всем телом ощущал
вибрацию стен ... если все ходит ходуном здесь, на шестом этаже, что же
творится на верхушке Дома? Ветер свистел и бил в окна, а он, скорчившись под
одеялом и курткой, силился проснуться, чтобы хоть чем-нибудь спасти себя от
холода.
Однако прорваться сквозь тройной слой сна, воспоминаний и беспамятства
у него недоставало сил.
Но чаще всего остального Франц вспоминал первые годы после защиты
диссертации - самое счастливое время его жизни. Во-первых, он нашел работу
в очень хорошем университете - причем академическую должность, а не
постдокторскую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78