Ее воля была всего лишь видимостью, фасадом, который дал трещину от малейшего давления. Стоило Тристану Толботу поцеловать ее…
– Фе, пожалуйста, – снова начала настаивать Зоуи, – возьми платье Фиби. Ведь мы теперь друзья, так?
Федра повернулась к Зоуи и Фиби, взяла розовое платье, аккуратно расправила его. Посмотрела на сестру и подругу.
– Спасибо вам обеим, – тихо проговорила она. – Я возьму его.
Тристан в третий раз за последнее время нарядился как настоящий джентльмен. Теперь он стоял перед шкатулкой с драгоценностями и с сосредоточенным видом что-то там выискивал. Аглоу молча наблюдал за своим хозяином. Наконец Тристан извлек на свет массивную золотую печатку с эмалевой инкрустацией и надел ее на палец.
Что-то внутри его, какая-то его часть вдруг начала действовать так, словно ему бросили вызов и перед ним неожиданно появились признаки некой смутной цели. Как будто на дно пустой бочки из-под эля кинули желудь, покатившийся с тихим постукиванием вдоль стенок. Желудь катился и катился, но сопровождавшее его движение легкое постукивание было приятно уху.
– Подавать коляску, сэр? – Голос Аглоу был низким и грубоватым.
– Принеси-ка мою трость, старина, – сказал Тристан, поправляя печатку. – Думаю, мне лучше прогуляться пешком.
Он надеялся, что весенний воздух освежит его голову и приведет скачущие галопом мысли в некоторый порядок.
Следуя плану своего отца, Тристан уже успел поговорить с тремя полицейскими, работавшими в Большом Лондоне. Все ночи напролет он занимался сбором информации о мадам Востриковой и ее пользующемся дурной славой заведении. Все это тяготило Тристана и шло вразрез с его внутренними побуждениями. Но украденный у леди Федры поцелуй внезапно привнес смысл в его занятие, казавшееся ему более чем утомительным, скучным и всем тем, что обычно включает в себя слово «долг».
Клуб «Трэвеллерз» находился примерно в миле от дома Тристана. Сейчас ему предстояла приятная прогулка под высоким голубым небом, по которому бежала стая полупрозрачных облаков, напоминавших оторвавшиеся от шпилей Вестминстерского аббатства паутинки. Легкие и подвижные, они неслись, повинуясь порывам ветра, равнодушные к тому, что происходило под ними на пыльных улицах Лондона.
В клубе «Трэвеллерз» собирались как любители приключений, так и те, кто не питал склонности слишком часто выезжать за пределы Англии. Этот клуб посещали и иностранцы. Многих здесь привлекала прекрасная библиотека, можно сказать, лучшая в Лондоне, где имелись газеты на дюжине языков. Еду тут готовили вполне достойную, кофе подавался чрезвычайно крепкий, чем он и был знаменит. Можно было доставить себе удовольствие и поиграть в библиотеке в карты, но, правда, только по ночам. Здесь собиралась та прослойка светского Лондона, в которой Тристан ощущал себя уместным, и здесь его хорошо знали.
Нырнув в прохладные темные своды клуба, Тристан передал трость пожилому-швейцару, который радостно поприветствовал его.
– Милорд. – Слуга склонил седую голову.
– Как поживаешь, Флеминг? – Тристан передал ему шляпу. – Я разыскиваю мужчину по имени де Венденхайм. Никогда не видел его.
Флеминг мотнул головой в сторону столовой.
– Тот, кого вы разыскиваете, сидит в одиночестве за столиком у окна, милорд, – сказал он. – Он очень высокий и смуглый. Вы не ошибетесь.
Поблагодарив швейцара, Тристан направился в столовую. Флеминг оказался прав. Де Венденхайма нельзя было ни с кем спутать. Он был явно выше Тристана, смуглый и с очень темными волосами. Увидев, что к нему направляется Тристан, де Венденхайм свернул газету и встал. Несмотря на свой рост и широкие плечи, двигался он с достаточной долей элегантности.
Темные, глубоко посаженные глаза с циничной откровенностью мгновенно впивались в лицо собеседника и уже не отпускали до конца разговора.
Тристан протянул руку.
– Добрый день, де Венденхайм, – сказал он. – Спасибо, что пришли.
– Разве у меня был выбор? Вашему отцу никто не может отказать. – Он не обвинял, просто констатировал факт.
Тристан улыбнулся ему в ответ.
– У меня тоже не было выбора. По собственной воле я никогда не стал бы заниматься этими делами, – сказал он и показал рукой на столик. – Может быть, присядем, сэр? Закажем кофе.
Глаза де Венденхайма помрачнели.
– По крайней мере он тут крепкий.
Тристан попросил слугу принести кофе, сел в кресло и вытянул ноги.
– Только потому, что здоровье моего отца пошатнулось, – заговорил он, – мне пришлось удовлетворить его просьбу. Я хочу, чтобы вы это поняли. Хотя мне пока не совсем еще ясно, что именно я должен сделать.
Де Венденхайм внимательно изучал его лицо.
– Мне известно, что в Греции вы работали в разведке, – заметил он. – Полагаю, Хокстон считает, у вас есть что предложить.
Тристан засмеялся, но его смех прозвучал холодно и искусственно.
– Я был всего лишь наемным солдатом, – поправил он де Венденхайма. – Тогда в силу своей молодости я рассматривал войну как некую разновидность спорта. Или по крайней мере пытался смотреть на нее с такой точки зрения. Мне все виделось сквозь розовую дымку идеализма и романтики.
На бесстрастном лице де Венденхейма промелькнуло выражение, убедившее Тристана в том, что его хорошо понимали.
– Ясно, – наконец сказал он. – И как вы нашли это позже?
Тристан бросил взгляд в сторону.
– В глазах тех, – проговорил он, – кто никогда не был на войне, все это выглядит… ужасно благородно. Простите за каламбур.
– А при ближайшем рассмотрении – только ужасно. – Де Венденхайм ухмыльнулся. – В этом я вполне с вами солидарен, сэр. Мне пришлось стать свидетелем того, как война выглядит на самом деле, и могу откровенно сказать, у меня больше не возникает желания участвовать в этом снова.
Тристан заметил, как лицо де Венденхайма напряглось, превратившись практически в маску.
– Наполеон? – догадался Тристан. – Вы были на континенте, полагаю.
– В Эльзасе и в некоторых других местах. – Его большие черные глаза затянулись поволокой грусти. – Насколько я помню, от Эльзаса мало что осталось.
Они оба помолчали. Но эта затянувшаяся пауза в разговоре не была тягостной, она наполнилась глубоким обоюдным пониманием и болью, какой Тристан не испытывал уже давно. Кашлянув, он наконец сказал:
– Послушайте, де Венденхайм, я не хочу доставлять лишних хлопот вашим людям из министерства внутренних дел. Все дело в моем отце. Он тяжело болен. Более того, если говорить откровенно, он умирает. Мой отец – человек долга и дела, и для него состояние беспомощности совершенно непереносимо.
– Простите, я не знал. – Де Венденхайм сразу как-то расслабился, его плечи округлились и слегка подались вперед. – Что ж, продолжайте. О чем вы хотели меня спросить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Фе, пожалуйста, – снова начала настаивать Зоуи, – возьми платье Фиби. Ведь мы теперь друзья, так?
Федра повернулась к Зоуи и Фиби, взяла розовое платье, аккуратно расправила его. Посмотрела на сестру и подругу.
– Спасибо вам обеим, – тихо проговорила она. – Я возьму его.
Тристан в третий раз за последнее время нарядился как настоящий джентльмен. Теперь он стоял перед шкатулкой с драгоценностями и с сосредоточенным видом что-то там выискивал. Аглоу молча наблюдал за своим хозяином. Наконец Тристан извлек на свет массивную золотую печатку с эмалевой инкрустацией и надел ее на палец.
Что-то внутри его, какая-то его часть вдруг начала действовать так, словно ему бросили вызов и перед ним неожиданно появились признаки некой смутной цели. Как будто на дно пустой бочки из-под эля кинули желудь, покатившийся с тихим постукиванием вдоль стенок. Желудь катился и катился, но сопровождавшее его движение легкое постукивание было приятно уху.
– Подавать коляску, сэр? – Голос Аглоу был низким и грубоватым.
– Принеси-ка мою трость, старина, – сказал Тристан, поправляя печатку. – Думаю, мне лучше прогуляться пешком.
Он надеялся, что весенний воздух освежит его голову и приведет скачущие галопом мысли в некоторый порядок.
Следуя плану своего отца, Тристан уже успел поговорить с тремя полицейскими, работавшими в Большом Лондоне. Все ночи напролет он занимался сбором информации о мадам Востриковой и ее пользующемся дурной славой заведении. Все это тяготило Тристана и шло вразрез с его внутренними побуждениями. Но украденный у леди Федры поцелуй внезапно привнес смысл в его занятие, казавшееся ему более чем утомительным, скучным и всем тем, что обычно включает в себя слово «долг».
Клуб «Трэвеллерз» находился примерно в миле от дома Тристана. Сейчас ему предстояла приятная прогулка под высоким голубым небом, по которому бежала стая полупрозрачных облаков, напоминавших оторвавшиеся от шпилей Вестминстерского аббатства паутинки. Легкие и подвижные, они неслись, повинуясь порывам ветра, равнодушные к тому, что происходило под ними на пыльных улицах Лондона.
В клубе «Трэвеллерз» собирались как любители приключений, так и те, кто не питал склонности слишком часто выезжать за пределы Англии. Этот клуб посещали и иностранцы. Многих здесь привлекала прекрасная библиотека, можно сказать, лучшая в Лондоне, где имелись газеты на дюжине языков. Еду тут готовили вполне достойную, кофе подавался чрезвычайно крепкий, чем он и был знаменит. Можно было доставить себе удовольствие и поиграть в библиотеке в карты, но, правда, только по ночам. Здесь собиралась та прослойка светского Лондона, в которой Тристан ощущал себя уместным, и здесь его хорошо знали.
Нырнув в прохладные темные своды клуба, Тристан передал трость пожилому-швейцару, который радостно поприветствовал его.
– Милорд. – Слуга склонил седую голову.
– Как поживаешь, Флеминг? – Тристан передал ему шляпу. – Я разыскиваю мужчину по имени де Венденхайм. Никогда не видел его.
Флеминг мотнул головой в сторону столовой.
– Тот, кого вы разыскиваете, сидит в одиночестве за столиком у окна, милорд, – сказал он. – Он очень высокий и смуглый. Вы не ошибетесь.
Поблагодарив швейцара, Тристан направился в столовую. Флеминг оказался прав. Де Венденхайма нельзя было ни с кем спутать. Он был явно выше Тристана, смуглый и с очень темными волосами. Увидев, что к нему направляется Тристан, де Венденхайм свернул газету и встал. Несмотря на свой рост и широкие плечи, двигался он с достаточной долей элегантности.
Темные, глубоко посаженные глаза с циничной откровенностью мгновенно впивались в лицо собеседника и уже не отпускали до конца разговора.
Тристан протянул руку.
– Добрый день, де Венденхайм, – сказал он. – Спасибо, что пришли.
– Разве у меня был выбор? Вашему отцу никто не может отказать. – Он не обвинял, просто констатировал факт.
Тристан улыбнулся ему в ответ.
– У меня тоже не было выбора. По собственной воле я никогда не стал бы заниматься этими делами, – сказал он и показал рукой на столик. – Может быть, присядем, сэр? Закажем кофе.
Глаза де Венденхайма помрачнели.
– По крайней мере он тут крепкий.
Тристан попросил слугу принести кофе, сел в кресло и вытянул ноги.
– Только потому, что здоровье моего отца пошатнулось, – заговорил он, – мне пришлось удовлетворить его просьбу. Я хочу, чтобы вы это поняли. Хотя мне пока не совсем еще ясно, что именно я должен сделать.
Де Венденхайм внимательно изучал его лицо.
– Мне известно, что в Греции вы работали в разведке, – заметил он. – Полагаю, Хокстон считает, у вас есть что предложить.
Тристан засмеялся, но его смех прозвучал холодно и искусственно.
– Я был всего лишь наемным солдатом, – поправил он де Венденхайма. – Тогда в силу своей молодости я рассматривал войну как некую разновидность спорта. Или по крайней мере пытался смотреть на нее с такой точки зрения. Мне все виделось сквозь розовую дымку идеализма и романтики.
На бесстрастном лице де Венденхейма промелькнуло выражение, убедившее Тристана в том, что его хорошо понимали.
– Ясно, – наконец сказал он. – И как вы нашли это позже?
Тристан бросил взгляд в сторону.
– В глазах тех, – проговорил он, – кто никогда не был на войне, все это выглядит… ужасно благородно. Простите за каламбур.
– А при ближайшем рассмотрении – только ужасно. – Де Венденхайм ухмыльнулся. – В этом я вполне с вами солидарен, сэр. Мне пришлось стать свидетелем того, как война выглядит на самом деле, и могу откровенно сказать, у меня больше не возникает желания участвовать в этом снова.
Тристан заметил, как лицо де Венденхайма напряглось, превратившись практически в маску.
– Наполеон? – догадался Тристан. – Вы были на континенте, полагаю.
– В Эльзасе и в некоторых других местах. – Его большие черные глаза затянулись поволокой грусти. – Насколько я помню, от Эльзаса мало что осталось.
Они оба помолчали. Но эта затянувшаяся пауза в разговоре не была тягостной, она наполнилась глубоким обоюдным пониманием и болью, какой Тристан не испытывал уже давно. Кашлянув, он наконец сказал:
– Послушайте, де Венденхайм, я не хочу доставлять лишних хлопот вашим людям из министерства внутренних дел. Все дело в моем отце. Он тяжело болен. Более того, если говорить откровенно, он умирает. Мой отец – человек долга и дела, и для него состояние беспомощности совершенно непереносимо.
– Простите, я не знал. – Де Венденхайм сразу как-то расслабился, его плечи округлились и слегка подались вперед. – Что ж, продолжайте. О чем вы хотели меня спросить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81