Это доброе старое яблочное вино — изготовление его прославило имя кистера на всю округу — огоньком пробегает по жилам и бодрит вялые мозги. Гость из Россия обводит глазами сидящих за столом и с особенным вниманием останавливает взгляд на золотистых кудряшках и белоснежном лбу барышни Эрнья, когда та наклоняется над тарелкой. И вдруг, словно очнувшись не то от сна, не то от глубокой задумчивости, как это бывало с ним и раньше когда, сидя на пороге сарая, он строил планы на будущее, он вспоминает, что сейчас — лето и он у себя на родине, в Паунвере. Он вдыхает аромат цветов, льющийся из сада через распахнутое окно, и впервые за сегодняшний день слышит пение птиц. Его охватывает ощущение радости жизни, жажда деятельности, которые — он чувствует — должны вот-вот прорваться и вылиться в какую-нибудь пышную тираду или живой, остроумный рассказ. Однако от его зоркого взгляда не ускользает, что другие гости выпили свои бокалы лишь наполовину или даже того меньше.
После нескольких избитых фраз, стертых от частого употребления, все, по приглашению кистера, снова поднимают бокалы.
— Ах! — восклицает хозяин дома, ставя на стол поднесенный уже было к губам бокал. — Я и не заметил, что господин Тоотс уже… Простите, минуточку, я налью…
— Ничего, ничего, — дружеским тоном отвечает управляющий имением. На этот раз ему с большим трудом удается оставить на дне бокала немножко вина, и то лишь для вида, чтобы снова не выделяться среди других. Проглотив несколько вкусных вещей, он испытывает сильное желание покурить, он мог бы сейчас сунуть в рот две папиросы разом и затянуться так, чтобы дым коромыслом пошел. Но увы, за этим столом нет ни одного курящего и никто его не поддержит; к тому же, еще с прежних времен ему запомнилось, что кистер — заядлый противник «трубокуров».
К счастью, хозяин пиршества, вновь наполняя бокалы, проявляет уже куда большее проворство; щеки его, поросшие редкой седой щетиной, розовеют, движения становятся живее. Тоотс забывает про курево, новая волна нетерпения пронизывает его существо — и вот прорвана последняя плотина. Гость из России хватает бокал, бросает взгляд в сторону барышни Эрнья, словно ища у нее поддержки, поднимается и произносит следующую речь:
— Уважаемая хозяйка дома, уважаемые барышни, уважаемый и любимый учитель и дорогие соученики! Много воды утекло с тех пор, как расстался я со школой, простился со своим дорогим учителем, милыми товарищами и моими дорогими родителями и уехал далеко на чужбину. Конечно, и для меня нашлось бы на родине какое-нибудь местечко, находят же те, кто ищет. Недаром гласит библейский стих, который мы учили в школе: «Ищите и обрящете!». Но мне хотелось уехать, хотелось посмотреть, что делается в большом мире, как там живут люди. Ну, вот я и поехал, и посмотрел, и поучился тому, что считал для себя полезным; но не скажу, чтобы мне сразу же там повезло. Черт, хм, хм… Не скажу, чтобы меня в России только и ждали. Никто не вышел мне навстречу и не сказал: "Ах, здравствуйте, господин Тоотс из Паунвере, может, будете так любезны, присядете на этой куче из роз и отдохнете, пока мы приготовим для вас яства из птичьих язычков и сотового меда. Ого-о, черт, хм, хм… Меня в три часа утра уже будили и целый день гоняли, как собаку. Я не стыжусь сказать все это своему уважаемому учителю и дорогим соученикам и соученице. Пусть знают, что все, чего достиг Тоотс, он достиг ценой тяжкого труда, усилий и страшной грызни со всякими Ивановыми и Силковичами. И если я теперь так строг и требователен к тем, кто мне подчинен, то это мое право, потому что я и сам все это прошел. И… и вообще, смею доложить — так и в песенке поется: там не было привольно, как на родном проселке. На родине и солнышко по-другому сияет, как говаривала моя блаженной памяти… да не блаженной — она же еще жива… ну так вот — и солнышко по-другому сияет. Дома, на родном проселке, вставай утром, взбирайся на стол, садись, скрестив ноги, и шей себе, шей, пока кофейник не закипит. Вечером надевай пиджак с разрезом сзади… Ну да, все это не касается того, что мне хотелось сказать. Но все же должен заметить, что как бы плохо и тяжело ни было на чужбине, нам придает силы надежда, что придут лучшие дни, когда семена, посеянные в наших сердцах, станут приносить плоды. И я думаю также… что когда семена, посеянные в наших сердцах, станут приносить плоды, то и те, другие семена, которые сеют на наших полях, начнут давать лучшие урожаи; ведь до сих пор никто здесь у нас на родине не имеет и понятия о правильной системе земледелия. Плачем и жалобами мы наших жалких полей и сенокосов не расширим ни на единый локоть, и слезами их не полить; и даже если бы мы зубами ухватились за край наших полей и стали бы их растягивать, как старый бес, хм, хм… когда-то растягивал в церкви лошадиную шкуру, потому что на ней список грешников не умещался — то и это не принесло бы в наши закрома ни единого лишнего зернышка, и крысы могли бы по-прежнему играть в пятнашки и в прятки в пустых амбарах. Но если мы возьмемся да засеем все залежи, раскорчуем вырубки и осушим болота, которые до сих пор лежат безо всякой пользы, то… то… любой увидит, какая большая польза Юхану от того, чему так не хотел учиться Ютс, но все же выучился. И… и сейчас, когда я снова на родной земле, у своего дорогого и уважаемого учителя, среди моих дорогих соучеников, где мне оказан такой любезный прием, да, именно оказан… сейчас я еще раз благодарю своего достопочтенного учителя и его достопочтенную супругу за всю ту доброжелательность, которую они проявили ко мне, я подымаю этот бокал за их здоровье и провозглашаю: урр-а-а-а!
Хотя никто, за исключением Кийра, прогнусавившего над своим бокалом нечто вроде «э-э», возгласа этого не поддерживает, все же молодые люди и девушки поднимаются, весело чокаются, почтительно кланяются супружеской чете и выпивают.
— Да, — вытирая усы, произносит кистер, — это была очень приятная речь, кроме… кроме, ну, некоторых, скажем, замечаний насчет проселка… Всякий, кто предан и честен в своей профессии и усердно выполняет долг свой, заслуживает лишь похвалы. Заслуживает лишь похвалы. Да, а вообще все было очень мило сказано. И я хочу надеяться, что мой бывший ученик, ныне — господин Тоотс, и в самом деле войдет в нашу среду как трудолюбивый и знающий труженик, на радость своим родителям, своему старому учителю и на пользу любимой родине, о которой он так тепло и сердечно говорил. Со своей стороны, мне хочется на это приветствие и слово благодарности ответить от своего имени и от имени моей супруги таким же приветствием. Я желаю нашему молодому другу силы и стойкости и пью за его здоровье!
Вслед за этим все снова отпивают из бокалов, которые кистер, произнося речь, успел еще раз наполнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101