— Что за комедию ты разыгрываешь? Лицо бритое, голова как яйцо голая.
— Так я на барина больше смахиваю, — отвечает звонарь, исчезая за окном.
Управляющий имением быстро выходит во двор. В коленях он ощущает вдруг мелкую дрожь. Либле стоит во дворе у забора и крутит цигарку.
— Ну, молодой барин Тоотс, — начинает звонарь, — сбегал я вчера туда, как и обещал.
— Ну? — затаив дыхание, спрашивает Тоотс.
— Все правда! Все в точности так, как люди говорят.
— Чего ты мелешь! — заикаясь лепечет Тоотс. — Быть не может!
— Ей-богу, правда, не сойти мне с этого места. Мне и самому никак не хотелось верить, хоть кол на голове теши, но раз человек сам говорит и уверяет, тогда уж…
— Какой человек?
— Да Тээле.
При этих словах Тоотс чувствует, как сердце его твердеет — хоть режь им стекло. То, что он потерял Тээле — еще полбеды. Саое нелепое то, что хозяйская дочь с хутора Рая достанется Кийру.
— Да, таковы дела, дорогой друг, — продолжает Либле. — И башка у меня сейчас голая, как телячья морда, да и вообще все сделано так, как вчера условились.
При этом звонарь снимает шапку и отвешивает управляющему имением низкий поклон. Действительно, наголо обритая голова его напоминает брюкву и ни в чем теперь не уступает головам аптекаря и старого Кийра. Несмотря на все свои душевные терзания Тоотс не может сдержать улыбку.
— Я бы дал совсем ее снять, голову эту, — продолжает Либле, — ежели б знал, что это поможет. Но дела таковы, что и этим уже не поможешь. Ну да, молодой барин спросит, конечно, почему я вчера не пришел обо всем рассказать? Вчера…
— Отойдем подальше, — взглянув на окно горницы, говорит Тоотс, — там поговорим. Пойдем на выгон, к сараю, там никто нас не увидит и не услышит.
— Ну так вот, вчера… — рассказывает Либле, направляясь к выгону. — Вчера уходил это я оттуда — сердце так щемило, хотел было прямо сюда помчаться, а как до перекрестка добрался, тут дьявол меня и попутал. Ступай, говорит, старый осел, в кабак, да опрокинь для куражу пару шкаликов, не то еще заревешь по дороге. Ну, я туда-сюда, топтался долго у перекрестка, думал: «Ждет же тебя человек, хочет правду знать», — Да куда там! Подался все-таки под эту самую длинную крышу, дернул две-три чарки горькой — будь что будет! И сразу ушел. Обратите внимание, господин управляющий, — сразу же ушел. Да вот какое дело: откуда ни возьмись — арендатор и мастер с шерстобитни, цап меня за хвост! «Куда бежишь, Либле, за каким ветром гонишься, пойдем, садись-ка сюда, поговорим толком». Я им в ответ: «Ну вас к лешему с вашими толковыми разговорами, некогда мне со всякими пьяницами в кабаке лясы точить, у меня дела поважнее». А те опять: «Ишь ты, какой! Так скажи и нам, какие такие дела могут быть поважнее, чем с друзьями стакан пива выпить». А я им: «Ну и сидите себе, пейте свой стакан пива хоть до завтрашнего вечера, а я пойду велю себе усы сбрить и голову наголо остричь…» Бес его знает, зачем я им это сказал, но так и выпалил: голову наголо остричь. Сам не знаю, видно, зашумело в голове от тех стопок, что в спешке да на пустой желудок выпил. Такая у меня беда: уж ежели разойдусь, так мне и море по колено. Ну, как услышали это арендатор да чесальщик — оба уже сильно под сухой, бес их знает, кто их там вчера свел, — так арендатор сразу мне в ответ: «Слушай, Либле, коли дашь себе усы и голову обрить — ставлю корзину пива». — «А я — вторую!» — добавляет чесальщик. Ну, молодой барин Тоотс… две корзины пива как с неба валятся! Хм, что тут поделаешь! Думаю, думаю… обрить голову все равно придется… а тут тебе нежданно-негаданно две корзины пива… хм… «Ладно! Ставьте пиво, — говорю, — а я через полчаса вернусь». А сам думаю: не умрет же господин управляющий из-за этого одного дня. Будь это бог знает какая радостная весть, тогда бы еще… Успеет и завтра узнать, что собаке колбасу на шею повесили, а свинье седло на спину надели. Ну, я и давай бегом к мельникову ученику: «Снимай, — говорю, — с моей дурацкой головы всю шерсть, какая на ней ни есть». Тот бритву наточил… и через полчасика я фьюить — обратно в трактир! Там, конечно… «хо-хо-хо!» да «ха-ха-ха!» Там мы и прокуковали за двумя корзинами пива до поздней ночи.
Тоотс и звонарь усаживаются на пороге сарая, звонарь попыхивает цигаркой, выпуская в воздух мощные клубы дыма.
- Ну, а про Кийра, — спрашивает после короткого молчания Тоотс, — о том, что Кийр едет в Россию на управляющего учиться, ты тоже что-нибудь слышал?
— А как же, золотко мое! Сразу же после помолвки Жорж сложит свои пожитки и уедет. Уедет немедля. Ах да, и рекомендательные письма уже заготовлены.
— Что за рекомендательные письма?
— А вот когда вы в воскресенье к кистеру в гости ходили, вы же видали там молодую барышню, не то Эркья, не то Эрнья, не знаю уж, как ее там звать. Отец этой барышни или же ихний папаша — так у господ-то именуется — служит, говорят, где-то в России управляющим большого имения. Ну вот, эта самая барышня и дала Жоржу письмо к папаше, чтобы тот взял Жоржа к себе и сделал из него толкового земледельца или управляющего.
— Ах так, — задумчиво говорит Тоотс. — Значит, эти разговоры тоже правда.
— Правда, правда! Сущая правда!
— Ну да, за портного выходить негоже, так перекраивают его в опманы. Но, черт подери, какой из Кийра управляющий! Я-то знаю, как тяжело мне вначале пришлось, разве Кийр все это выдержит? Вообще непонятно, кто такой план придумал — ехать в Россию и учиться на управляющего?
— Я тоже не знаю. Хоть я теперь лысый и, значит, должен бы поумнеть, ведь говорят, все лысые — мудрецы, но этого никак не могу понять. Видно, кто-то башковитый придумал, еще умнее, чем я.
— Нет, — рассуждает Тоотс. — Умный такого совета не даст. Это был остолоп и остолопом останется, так и помрет остолопом. Ну ладно, а когда же помолвка?
— Вот этого Тээле и сама точно не знает, но думает — пожалуй, в будущее воскресенье.
— Гм… в будущее воскресенье. А что она сейчас делает, эта самая Тээле?
— Ничего. А чего ей делать невесте-то. Наверно, будет приданое готовить. Нет, она все же славная девушка, прямодушная, все, что думает, то и выложит откровенно. Всем хороша, только вот за такого обормота замуж идет… Ну, так вот я и говорю: «В лавке болтали такие удивительные вещи…» А она сразу же: «Какие удивительные вещи? Ах, о том, что я замуж выхожу? А что в этом удивительного? Все девушки стараются непременно выйти замуж». А я ей: «Ну да, это-то верно, тут ничего удивительного нет. Но женишок этот… в лавке говорили, будто…» А Тээле снова: «Женишок, ну… женишок как женишок. Не станешь же ты, Либле, моего жениха хулить?» — «Ну нет, говорю. Чего мне его хвалить или хулить, не мне с ним жить, барышня Тээле сама знает, чего он стоит, раз она Жоржу этому и сердце свое и хвост — ох, да что я говорю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Так я на барина больше смахиваю, — отвечает звонарь, исчезая за окном.
Управляющий имением быстро выходит во двор. В коленях он ощущает вдруг мелкую дрожь. Либле стоит во дворе у забора и крутит цигарку.
— Ну, молодой барин Тоотс, — начинает звонарь, — сбегал я вчера туда, как и обещал.
— Ну? — затаив дыхание, спрашивает Тоотс.
— Все правда! Все в точности так, как люди говорят.
— Чего ты мелешь! — заикаясь лепечет Тоотс. — Быть не может!
— Ей-богу, правда, не сойти мне с этого места. Мне и самому никак не хотелось верить, хоть кол на голове теши, но раз человек сам говорит и уверяет, тогда уж…
— Какой человек?
— Да Тээле.
При этих словах Тоотс чувствует, как сердце его твердеет — хоть режь им стекло. То, что он потерял Тээле — еще полбеды. Саое нелепое то, что хозяйская дочь с хутора Рая достанется Кийру.
— Да, таковы дела, дорогой друг, — продолжает Либле. — И башка у меня сейчас голая, как телячья морда, да и вообще все сделано так, как вчера условились.
При этом звонарь снимает шапку и отвешивает управляющему имением низкий поклон. Действительно, наголо обритая голова его напоминает брюкву и ни в чем теперь не уступает головам аптекаря и старого Кийра. Несмотря на все свои душевные терзания Тоотс не может сдержать улыбку.
— Я бы дал совсем ее снять, голову эту, — продолжает Либле, — ежели б знал, что это поможет. Но дела таковы, что и этим уже не поможешь. Ну да, молодой барин спросит, конечно, почему я вчера не пришел обо всем рассказать? Вчера…
— Отойдем подальше, — взглянув на окно горницы, говорит Тоотс, — там поговорим. Пойдем на выгон, к сараю, там никто нас не увидит и не услышит.
— Ну так вот, вчера… — рассказывает Либле, направляясь к выгону. — Вчера уходил это я оттуда — сердце так щемило, хотел было прямо сюда помчаться, а как до перекрестка добрался, тут дьявол меня и попутал. Ступай, говорит, старый осел, в кабак, да опрокинь для куражу пару шкаликов, не то еще заревешь по дороге. Ну, я туда-сюда, топтался долго у перекрестка, думал: «Ждет же тебя человек, хочет правду знать», — Да куда там! Подался все-таки под эту самую длинную крышу, дернул две-три чарки горькой — будь что будет! И сразу ушел. Обратите внимание, господин управляющий, — сразу же ушел. Да вот какое дело: откуда ни возьмись — арендатор и мастер с шерстобитни, цап меня за хвост! «Куда бежишь, Либле, за каким ветром гонишься, пойдем, садись-ка сюда, поговорим толком». Я им в ответ: «Ну вас к лешему с вашими толковыми разговорами, некогда мне со всякими пьяницами в кабаке лясы точить, у меня дела поважнее». А те опять: «Ишь ты, какой! Так скажи и нам, какие такие дела могут быть поважнее, чем с друзьями стакан пива выпить». А я им: «Ну и сидите себе, пейте свой стакан пива хоть до завтрашнего вечера, а я пойду велю себе усы сбрить и голову наголо остричь…» Бес его знает, зачем я им это сказал, но так и выпалил: голову наголо остричь. Сам не знаю, видно, зашумело в голове от тех стопок, что в спешке да на пустой желудок выпил. Такая у меня беда: уж ежели разойдусь, так мне и море по колено. Ну, как услышали это арендатор да чесальщик — оба уже сильно под сухой, бес их знает, кто их там вчера свел, — так арендатор сразу мне в ответ: «Слушай, Либле, коли дашь себе усы и голову обрить — ставлю корзину пива». — «А я — вторую!» — добавляет чесальщик. Ну, молодой барин Тоотс… две корзины пива как с неба валятся! Хм, что тут поделаешь! Думаю, думаю… обрить голову все равно придется… а тут тебе нежданно-негаданно две корзины пива… хм… «Ладно! Ставьте пиво, — говорю, — а я через полчаса вернусь». А сам думаю: не умрет же господин управляющий из-за этого одного дня. Будь это бог знает какая радостная весть, тогда бы еще… Успеет и завтра узнать, что собаке колбасу на шею повесили, а свинье седло на спину надели. Ну, я и давай бегом к мельникову ученику: «Снимай, — говорю, — с моей дурацкой головы всю шерсть, какая на ней ни есть». Тот бритву наточил… и через полчасика я фьюить — обратно в трактир! Там, конечно… «хо-хо-хо!» да «ха-ха-ха!» Там мы и прокуковали за двумя корзинами пива до поздней ночи.
Тоотс и звонарь усаживаются на пороге сарая, звонарь попыхивает цигаркой, выпуская в воздух мощные клубы дыма.
- Ну, а про Кийра, — спрашивает после короткого молчания Тоотс, — о том, что Кийр едет в Россию на управляющего учиться, ты тоже что-нибудь слышал?
— А как же, золотко мое! Сразу же после помолвки Жорж сложит свои пожитки и уедет. Уедет немедля. Ах да, и рекомендательные письма уже заготовлены.
— Что за рекомендательные письма?
— А вот когда вы в воскресенье к кистеру в гости ходили, вы же видали там молодую барышню, не то Эркья, не то Эрнья, не знаю уж, как ее там звать. Отец этой барышни или же ихний папаша — так у господ-то именуется — служит, говорят, где-то в России управляющим большого имения. Ну вот, эта самая барышня и дала Жоржу письмо к папаше, чтобы тот взял Жоржа к себе и сделал из него толкового земледельца или управляющего.
— Ах так, — задумчиво говорит Тоотс. — Значит, эти разговоры тоже правда.
— Правда, правда! Сущая правда!
— Ну да, за портного выходить негоже, так перекраивают его в опманы. Но, черт подери, какой из Кийра управляющий! Я-то знаю, как тяжело мне вначале пришлось, разве Кийр все это выдержит? Вообще непонятно, кто такой план придумал — ехать в Россию и учиться на управляющего?
— Я тоже не знаю. Хоть я теперь лысый и, значит, должен бы поумнеть, ведь говорят, все лысые — мудрецы, но этого никак не могу понять. Видно, кто-то башковитый придумал, еще умнее, чем я.
— Нет, — рассуждает Тоотс. — Умный такого совета не даст. Это был остолоп и остолопом останется, так и помрет остолопом. Ну ладно, а когда же помолвка?
— Вот этого Тээле и сама точно не знает, но думает — пожалуй, в будущее воскресенье.
— Гм… в будущее воскресенье. А что она сейчас делает, эта самая Тээле?
— Ничего. А чего ей делать невесте-то. Наверно, будет приданое готовить. Нет, она все же славная девушка, прямодушная, все, что думает, то и выложит откровенно. Всем хороша, только вот за такого обормота замуж идет… Ну, так вот я и говорю: «В лавке болтали такие удивительные вещи…» А она сразу же: «Какие удивительные вещи? Ах, о том, что я замуж выхожу? А что в этом удивительного? Все девушки стараются непременно выйти замуж». А я ей: «Ну да, это-то верно, тут ничего удивительного нет. Но женишок этот… в лавке говорили, будто…» А Тээле снова: «Женишок, ну… женишок как женишок. Не станешь же ты, Либле, моего жениха хулить?» — «Ну нет, говорю. Чего мне его хвалить или хулить, не мне с ним жить, барышня Тээле сама знает, чего он стоит, раз она Жоржу этому и сердце свое и хвост — ох, да что я говорю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101