Но все же… он наблюдал и знает, что делают с вывезенным на поле грузом. А для начала этого достаточно.
Спутники приближаются к дорожке, ведущей на хутор Рая. Кийр останавливается, снимает свою узкополую шляпу и вытирает потный лоб.
— А дальше вы не пойдете? — спрашивает Тээле.
— Нет, мне нужно домой, — отвечает Кийр. — Я хочу поговорить с моими дорогими родителями, сказать им, что… что… Я не могу, я не должен скрывать от них эту радость, потому что… Ох, Тээле, Тээле! Но прежде чем расстаться, вы должны дать мне торжественное обещание, что вы меня… что вы меня никогда не бросите, если я стану земледельцем.
— Торжественное обещание, — смеется Тээле, слегка краснея, — торжественное обещание я могу вам дать, могу поклясться, что никогда вас не брошу, но… какая от этого польза? Не я одна, а мы оба с вами прекрасно понимаем, что из вас земледелец никогда не получится.
— Тээле, дорогая Тээле, я буду земледельцем? — полный огня и любви, восклицает Кийр. — Я могу поклясться… могу поклясться!
— Ну, тогда и я могу поклясться, — смиренно, словно покоряясь судьбе, отвечает Тээле.
После таких слов рыжеволосый несколько мгновений словно кружится в вихре счастья; радость победы и в то же время страх потерять все, чего он с таким трудом добился, совершенно спутали его мысли. Все же он пытается, как бы в подкрепление клятвы, поцеловать Тээле. Со стороны это выглядит довольно странно: кажется, будто на дороге, ведущей к хутору Рая, какой-то молодой человек борется с девушкой. Затем девушка вырывается из его объятий и быстро удаляется по тропинке. А он поднимает с земли свою тросточку с блестящим набалдашником и бормочет что-то невнятное.
* * *
Девушка с хутора Рая идет домой и улыбается: ей и самой непонятно, как это она могла так сердиться на своего милого соученика? Он строен, как колодезный журавль, и жаждет — ха-ха-ха! — стать земледельцем. Даже потребовал торжественной клятвы!
А Кийр приходит в себя не сразу. Только что пережитое волнение никак не может улечься. Он долго стоит у, края дороги и выпученными глазами глядит вслед удаляющейся девушке. Когда он наконец снова обретает способность двигаться и чуточку приходит в себя после пережитого, он решает, что сегодняшний день все же принес ему огромную победу. Прежде всего с этого момента их с Тээле соединяет общая тайна: поцелуй. Этот поцелуй, каким бы он ни был убогим, жалким и смешным, все же остается поцелуем, залогом их дальнейшего сближения. И торжественное обещание, клятва… Эта гордая девушка никогда не изменит своему слову, она до самой смерти не выйдет замуж, если ему не удастся стать земледельцем!
По дороге домой настроение рыжеволосого улучшается с каждым шагом. Хи-хн! Какое бы лицо сделал бывший жених Тээле — Арно Тали, если бы услышал, как за это время все обернулось? А рябой Тоотс лопнул бы от злости, если б узнал, что с сегодняшнего дня все его проделки и уловки ни к чему. Когда портной приближается к первым домам на окраине Паунвере, его самоуверенность и гордость уже не знают границ. Еще час назад, проходя мимо этих домов, он был всего лишь бойцом, а сейчас возвращается победителем. О-о, все же в нем, Кийре, есть нечто такое, что завоевывает сердца девушек! От радости он вертит в воздухе тросточкой и мысленно называет себя «сердцеедом». Хи-хи-хи, откуда вдруг взялась у него такая отчаянная смелость — обнять девушку за плечи и поцеловать ее? Да, это был отважный поступок, и пусть весь мир говорит что хочет, он, Кийр, умеет обходиться с молодыми девицами. Да, да… «В тихом омуте черти водятся» — гласит пословица. Во всяком случае… ну да… правда, когда он целовал ее, это скорее выглядело как драка, но не могла же Тээле сама броситься ему на шею, если она его лю… лю… Ну да, во всяком случае…
Шагая дальше, портной внимательно оглядывает поля. Скоро наступит пора, когда и ему придется заниматься пашнями и лугами. До сих пор он спокойно ел хлеб, который сеяли и убирали другие, его не интересовали ни сев, ни жатва, теперь же это пышное ржаное поле предстает пред ним в совсем другом свете. И когда рыжеволосый продолжает свои размышления, ему остается только почтительно снять шляпу перед таинствами природы и многообразием жизни. Так же, как сегодняшний поцелуй заложил фундамент его будущего супружеского счастья, так н те возы на толоке в Киусна станут основой знаний, которыми он овладеет.
XVI
В понедельник утром Тоотс просыпается рано, старательно скребет щеткой свои кавалерийские брюки, бархатную куртку и шляпу с пером, быстро выпивает кофе и часов около шести уже взбирается на телегу чтобы вместе с отцом ехать в древний достославный город Тарту. Хозяину Заболотья нужно привезти из города много всякой всячины: косы к приближающемуся сенокосу, вилы — к вывозке навоза, лемех для плуга — ко вспашке паров. Старик не прочь бы и новым плугом обзавестись, но на очереди еще куча всякой мелочи, которая потребует немалых расходов и которую никак нельзя не купить. Нужны ремни для починки упряжи, кожа для постолов, пастушонок пристал как репей, умоляет купить ему шапку; надо и синьки купить, и мыльного камня, а главное, бочонок салаки к сенокосу. Между тем фунтов десять масла, несколько десятков яиц, петух и пара кур, которые он везет на продажу, сулят не бог весть какую выручку.
У сына нет в городе почти никаких дел, он едет просто так, ради собственного удовольствия и развлечения. Дело молодое!
По дороге и отец и сын внимательно присматриваются к хлебам на полях и ведут разговор о будущем урожае. Тоотс-младший по временам тихонько вздыхает и бормочет про себя:
— Да, к этим полям приложить бы еще умелую, заботливую руку — вот уродился бы хлеб!
— Оно конечно, — откликается на эти вздохи Тоотс-старший. — Поле в долгу не останется. С лихвой вернет все, что весной ему одолжишь.
Проезжая мимо участка, который на вид кажется довольно плодородным, управляющий не может скрыть своего возмущения: за такие вот хилые яровые надо бы хозяина розгами драть!
— Эх, дали бы это поле годика на два — на три в мои руки, — злится он, — я бы им показал, какая тут пшеница может расти да какой ячмень.
— Ну, — возражает старик, — чего тебе так далеко ходить показывать, у нас в Заболотье нынче хлеба тоже ненамного лучше.
— Да нет, я просто так сказал. Не собираюсь я ничего показывать — ни здесь, ни в Заболотье.
— В Заболотье можно бы и показать. А то вон сколько лет возился с чужими полями, другим помогал закрома набивать, — пора бы и на себя поработать.
— Можно бы, конечно, — глядя в сторону, отвечает сын. — Да разве я на твои закрома сердит, не потому же меня на чужие поля тянет. Но попробуй-ка сделай, если нельзя. Мне одному никак наши поля на новую систему не перевести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Спутники приближаются к дорожке, ведущей на хутор Рая. Кийр останавливается, снимает свою узкополую шляпу и вытирает потный лоб.
— А дальше вы не пойдете? — спрашивает Тээле.
— Нет, мне нужно домой, — отвечает Кийр. — Я хочу поговорить с моими дорогими родителями, сказать им, что… что… Я не могу, я не должен скрывать от них эту радость, потому что… Ох, Тээле, Тээле! Но прежде чем расстаться, вы должны дать мне торжественное обещание, что вы меня… что вы меня никогда не бросите, если я стану земледельцем.
— Торжественное обещание, — смеется Тээле, слегка краснея, — торжественное обещание я могу вам дать, могу поклясться, что никогда вас не брошу, но… какая от этого польза? Не я одна, а мы оба с вами прекрасно понимаем, что из вас земледелец никогда не получится.
— Тээле, дорогая Тээле, я буду земледельцем? — полный огня и любви, восклицает Кийр. — Я могу поклясться… могу поклясться!
— Ну, тогда и я могу поклясться, — смиренно, словно покоряясь судьбе, отвечает Тээле.
После таких слов рыжеволосый несколько мгновений словно кружится в вихре счастья; радость победы и в то же время страх потерять все, чего он с таким трудом добился, совершенно спутали его мысли. Все же он пытается, как бы в подкрепление клятвы, поцеловать Тээле. Со стороны это выглядит довольно странно: кажется, будто на дороге, ведущей к хутору Рая, какой-то молодой человек борется с девушкой. Затем девушка вырывается из его объятий и быстро удаляется по тропинке. А он поднимает с земли свою тросточку с блестящим набалдашником и бормочет что-то невнятное.
* * *
Девушка с хутора Рая идет домой и улыбается: ей и самой непонятно, как это она могла так сердиться на своего милого соученика? Он строен, как колодезный журавль, и жаждет — ха-ха-ха! — стать земледельцем. Даже потребовал торжественной клятвы!
А Кийр приходит в себя не сразу. Только что пережитое волнение никак не может улечься. Он долго стоит у, края дороги и выпученными глазами глядит вслед удаляющейся девушке. Когда он наконец снова обретает способность двигаться и чуточку приходит в себя после пережитого, он решает, что сегодняшний день все же принес ему огромную победу. Прежде всего с этого момента их с Тээле соединяет общая тайна: поцелуй. Этот поцелуй, каким бы он ни был убогим, жалким и смешным, все же остается поцелуем, залогом их дальнейшего сближения. И торжественное обещание, клятва… Эта гордая девушка никогда не изменит своему слову, она до самой смерти не выйдет замуж, если ему не удастся стать земледельцем!
По дороге домой настроение рыжеволосого улучшается с каждым шагом. Хи-хн! Какое бы лицо сделал бывший жених Тээле — Арно Тали, если бы услышал, как за это время все обернулось? А рябой Тоотс лопнул бы от злости, если б узнал, что с сегодняшнего дня все его проделки и уловки ни к чему. Когда портной приближается к первым домам на окраине Паунвере, его самоуверенность и гордость уже не знают границ. Еще час назад, проходя мимо этих домов, он был всего лишь бойцом, а сейчас возвращается победителем. О-о, все же в нем, Кийре, есть нечто такое, что завоевывает сердца девушек! От радости он вертит в воздухе тросточкой и мысленно называет себя «сердцеедом». Хи-хи-хи, откуда вдруг взялась у него такая отчаянная смелость — обнять девушку за плечи и поцеловать ее? Да, это был отважный поступок, и пусть весь мир говорит что хочет, он, Кийр, умеет обходиться с молодыми девицами. Да, да… «В тихом омуте черти водятся» — гласит пословица. Во всяком случае… ну да… правда, когда он целовал ее, это скорее выглядело как драка, но не могла же Тээле сама броситься ему на шею, если она его лю… лю… Ну да, во всяком случае…
Шагая дальше, портной внимательно оглядывает поля. Скоро наступит пора, когда и ему придется заниматься пашнями и лугами. До сих пор он спокойно ел хлеб, который сеяли и убирали другие, его не интересовали ни сев, ни жатва, теперь же это пышное ржаное поле предстает пред ним в совсем другом свете. И когда рыжеволосый продолжает свои размышления, ему остается только почтительно снять шляпу перед таинствами природы и многообразием жизни. Так же, как сегодняшний поцелуй заложил фундамент его будущего супружеского счастья, так н те возы на толоке в Киусна станут основой знаний, которыми он овладеет.
XVI
В понедельник утром Тоотс просыпается рано, старательно скребет щеткой свои кавалерийские брюки, бархатную куртку и шляпу с пером, быстро выпивает кофе и часов около шести уже взбирается на телегу чтобы вместе с отцом ехать в древний достославный город Тарту. Хозяину Заболотья нужно привезти из города много всякой всячины: косы к приближающемуся сенокосу, вилы — к вывозке навоза, лемех для плуга — ко вспашке паров. Старик не прочь бы и новым плугом обзавестись, но на очереди еще куча всякой мелочи, которая потребует немалых расходов и которую никак нельзя не купить. Нужны ремни для починки упряжи, кожа для постолов, пастушонок пристал как репей, умоляет купить ему шапку; надо и синьки купить, и мыльного камня, а главное, бочонок салаки к сенокосу. Между тем фунтов десять масла, несколько десятков яиц, петух и пара кур, которые он везет на продажу, сулят не бог весть какую выручку.
У сына нет в городе почти никаких дел, он едет просто так, ради собственного удовольствия и развлечения. Дело молодое!
По дороге и отец и сын внимательно присматриваются к хлебам на полях и ведут разговор о будущем урожае. Тоотс-младший по временам тихонько вздыхает и бормочет про себя:
— Да, к этим полям приложить бы еще умелую, заботливую руку — вот уродился бы хлеб!
— Оно конечно, — откликается на эти вздохи Тоотс-старший. — Поле в долгу не останется. С лихвой вернет все, что весной ему одолжишь.
Проезжая мимо участка, который на вид кажется довольно плодородным, управляющий не может скрыть своего возмущения: за такие вот хилые яровые надо бы хозяина розгами драть!
— Эх, дали бы это поле годика на два — на три в мои руки, — злится он, — я бы им показал, какая тут пшеница может расти да какой ячмень.
— Ну, — возражает старик, — чего тебе так далеко ходить показывать, у нас в Заболотье нынче хлеба тоже ненамного лучше.
— Да нет, я просто так сказал. Не собираюсь я ничего показывать — ни здесь, ни в Заболотье.
— В Заболотье можно бы и показать. А то вон сколько лет возился с чужими полями, другим помогал закрома набивать, — пора бы и на себя поработать.
— Можно бы, конечно, — глядя в сторону, отвечает сын. — Да разве я на твои закрома сердит, не потому же меня на чужие поля тянет. Но попробуй-ка сделай, если нельзя. Мне одному никак наши поля на новую систему не перевести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101