– Все отдал… Деньги, и два соболя, и чернобурку.
Гольда, конечно, обобрали, продали дорого, но ружье было хорошее.
Улугу, как хотел, выбрал его сам, без посторонней помощи. Но когда выбрал – испугался.
«Может быть, я чего-нибудь не знаю?» – подумал он и поспешил на Додьгу. Но Егора там не было, не было никого из мужиков, а собрались одни бабы. Они стали ругать его, почему не копает огорода, а свалил все на Гохчу. Потом подняли его на смех.
– А где наши? – спросил Егор.
– Разве они не с тобой? – встрепенулась Наталья.
– Нет, я к Сашке ездил, а их высадил, они берегом пошли.
– Господи, уж не случилось ли чего?
Как бы в ответ на эти слова, за дверью послышались шаги, раздался вскрик. Дверь распахнулась. Все вскочили. Вошли дед и Федька, а за ними Васька с завязанной головой, смущенно-счастливый.
– Сынок, что с тобой? – кинулась к нему Наталья.
– Медведя убили, – сказал дед. – Мы шли… Дороги не узнали… Васька повел… Вышел через чащу – и прямо на зверя!
…Медведь осел, как испуганная собака, оскалился. Васька тоже остолбенел. Зверь кинулся на него, но не успел схватить: дед шел с ружьем наготове, выстрелил и попал зверю в глаз, убил наповал. Падая, медведь задел Ваське ногу, а тот со страху разбил голову о дерево.
Васька никогда еще не был так счастлив. Все охали, удивлялись, расспрашивали.
Дед рассказал, что в малинниках столько медведей, что все кусты зашевелились, когда раздался выстрел.
– Как стадо…
* * *
Улугушка ночевал в Уральском.
Утром он шел через огород. Таня сказала ему:
– Бил бы луком зверей-то… Телят-то тебе не надо, а ружье зачем?
– А на черта мне лук! – ответил гольд, вытер лицо ладонью и пошел своей дорогой.
В обед явился Сашка-китаец. Конь его пал.
Не хотелось Егору давать ему Буланого.
– Пойдем, Сашка, обедать, – сказал мужик.
Вошли в избу. Когда Сашка увидел деревянные чашки с дымящейся похлебкой из свинины, глаза его заблестели, и он зажмурился, как бы силясь сдержаться. Он всеми силами старался потушить взор, скрыть охватившую его тайную радость. Егор понял, что Сашка голоден, что работает он без куска хлеба. «Как он сам не сдох?»
– Ваську у нас медведь чуть не подрал, – сказал Егор.
– Ое-ха! – удивился Сашка. – Васька, че тебе?
– Голову разбил.
– Моя есть лекарство, принесу, – сказал китаец.
После обеда Егор сказал старшему сыну:
– Петрован, Буланого веди к Сашке. Надолго тебе коня?
– Два дня все кончай. Завтра обратно…
– А брод есть?
– Есть. Есть брод. Моя переходил, Додьга маленькая.
– Только по малинникам не езди – там медведей как коров. По берегу ступайте. Да ружье возьми…
Петровану дали хлеба на двоих. Сашке – кусок кабанины и соленой рыбы амура две штуки. Петрован шел охотно.
Собрались соседи. Егор сказал людям, что у Сашки конь пал, ему допахать осталось немного, и мотыгой мог бы, корни он уж выдрал, только долго провозился бы.
Зная, что Сашка хороший мастер и может пригодиться, все сочувствовали.
– Китаец уж и есть китаец, – сказал Федор. – И коня не жалел. Дашь коня, он загубит.
– Егор потому и Петрована послал, чтобы следил. Парень смышленый, да и китаец будет смирней, – молвил дед. – Эх, я тоже один раз погубил лошадь!.. Забил насмерть… Был молодой, ехал… Скакал. Быстро скакал! И вот она хрипит. А мне надо… Я и не пожалел: мол, сдюжит. И пришлось мне идти с уздечкой… Уж бывает.
– Э-э, чего вспомнил, – вдруг рассердилась бабка. – Чего несет! Не стыдно тебе?
Дед не слушал ее. Он повесил голову, глядя на свои узловатые, сухие, морщинистые руки, как бы не узнавая их.
А Петрован с Сашкой шли у воды по широчайшей отмели. Тут наверху чаща, медведи шатаются.
Петрован вел Буланого в поводу. Отец ему наказал, что делать у китайца.
Далеко впереди, не оглядываясь, проворно шлепал в своих стоптанных кожаных обутках довольный Сашка. Он шел, волоча ногами так, что бороздки оставались на песке, и не размахивая руками, а держа их растопыренными, словно они в грязи или намылены. Лицо его поднято. Сашка идет и думает…
Петровану скучно. Он то смотрит на воду, остановит коня, спугнет зеленых мальков в воде. Стая их дрогнет и метнется вглубь, так что вся вода на мели мелко зарябится.
Когда за додьгинским холмом скрылось поселье, Петрован окликнул Сашку. Китаец встревоженно оглянулся и подошел.
Петрован подвел коня.
– Залезай, Сашка, на Буланого.
Китаец обрадовался и вскарабкался на лошадь. Петрован тоже вскочил на коня и устроился сзади него.
– Н-но! – прикрикнул он.
Петрован обнял китайца. Конь зарысил. Над головами быстро проплывала стена холма, вся в кустах и деревьях, местами изрытая водами, сейчас сухая, с белыми обвалами песка. «Вот бы полазать, там яйца птичьи», – думает Петрован.
На отмели, на чистейших песках, видны следы растоптанных Сашкиных обуток. Он тут сегодня плелся вразвалку с Додьги – бороздил песок…
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ


Айдамбо, уставший, босой, без шляпы, с мокрой головой, с рыбокожими обутками, связанными бечевкой и перекинутыми через плечо, сидит на корточках над самым обрывом у избы Барабанова.
Его лодка внизу на песке. В ней оленья шкура, несколько картофелин, сумки, сеть, мешок, зимняя одежда.
– Ночью ветер был, нынче стихает, – говорит стоящий у ворот Федор. – У меня сети в жгут скатало. Вода как нынче прибывает. Смотри, уж скоро ваше озеро видно будет, вон заметно уж, вода блестит. А ты что на ветру с мокрой головой сидишь? Пойдем ко мне, что тут разговаривать?
– У-у! Ничего! Моя могу совсем без голова, – ответил Айдамбо, подымаясь.
Он хотел сказать, что может обходиться совсем без шапки, но, думая о своих делах, спутался.
– Куда это ты ездил? – спросил Федор.
Айдамбо не ответил.
«Раз в лодке картошка, значит он где-то в русской деревне был. Едет издалека… И зачем ему картошка? Да еще выложил на виду!»
– Ну, пойдем в избу. А что это у тебя в мешке? – как бы между прочим спросил Барабанов, проведя рукой по холстине.
– Пушнина, – ответил Айдамбо.
Федор догадывался, что гольд явился откуда-то издалека с зимней добычей и к отцу еще не заезжал.
Во всем Уральском только у одних Барабановых есть забор из бревен и одностворчатые, но крепкие ворота. Оставлена высокая береза тут же.
Во дворе сараюшка и старая землянка из остатков плота и груды навоза. Изба новая, высокая, с сенями и свежей тесовой крышей, смотрит тремя окнами на реку. Бродяжки и досок напилили и крышу покрыли.
У окон добрые ставни. Федор любил закрываться плотно от пурги, от ветра, в шторм и от своих же бродяжек. Да и в хорошую погоду на душе было легче и спалось приятней, когда ставни прикрыты на болты ночью.
В избе Барабанов – руки в боки – присел на лавку, оглядывая гольда исподлобья и морща бледный лоб, как бы примеряясь, с чего начать.
– Ваньки нету!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208