Худо, – сказал Айдамбо.
Агафья подала водку и закуску. Айдамбо выпил и повеселел.
– А тебе Ваньку надо было?
– Конечно, я к нему приехал. – Айдамбо застенчиво улыбнулся. – Как бы мне, Федька, русским быть? – спросил он.
– Русским?
– Да. А че же? Помогай мне маленько?
– На что тебе русским? – с насмешкой спросила Агафья. – Будь, кем мать родила.
– Нет, хочу русским.
– Ну, ладно. Могу тобой руководствовать! – с важностью сказал Барабанов.
– У меня русская рубаха есть! – воскликнул гольд.
– Ну-ка, надевай! – Федор многозначительно взглянул на жену.
Агафья кивнула головой в знак того, что понимает.
Айдамбо скинул свой расшитый халат и надел красную рубаху.
– Парень, рубаха красивая, но с такими обутками дело не пойдет, – сказал Федор. – Это же улы, у них носы загнулись, как у баркаса. Тебе надо лакированные сапоги, чтобы блестели как зеркало.
– А у тебя есть такие сапоги?
– Есть! Все есть! Я тебя так обряжу, что все ахнут!
Барабанов засуетился. Айдамбо надел старые, потрескавшиеся лакированные сапоги, плисовые шаровары и картуз, а свою вышитую старой матерью одежду со злом кинул за печку.
– Ну как, моя русский?
– Русский, настоящий! На забайкальского казака похож. Только косу спрячь под картуз, а то нехорошо. Надо бы по правилам косу обрезать… Теперь ты смело можешь идти свататься.
Айдамбо помнил совет Бердышова – стать похожим на русского – и решил постараться и преобразиться к его приезду.
«Вот Ванька удивится», – думал он.
– Ну, а теперь надо еще выпить!
– А пьяный буду? Что тогда? Худо, когда пьяный. Свататься как пойду?
– Уж если ты хочешь на самом деле походить на русского, да еще на жениха, надо выпить хорошенько. Как же! Раз жених – надо всем показать, что у тебя есть деньги, меха, что ты охотник хороший и не скупишься, всех угощаешь. Сразу скажут: «Вот это жених! На русского походит!»
– Ну, ладно.
Гольд понимал, что одежда, которую дал Федор, стоит дорого. За свое преображение он отдал Федору соболей. Но, как заметил мужик, в мешке у парня еще оставались и соболя и связка превосходных выдр.
– Ну-ка, Агафья, давай, живо! – покрикивал Федор.
Айдамбо нравилось, что из-за него так суетятся, что тут такие хорошие друзья, угощают так любезно. Айдамбо был еще молод и к водке не пристрастился. Но для него, как и для многих бедных охотников, обираемых и приучаемых к водке торговцами, пьянство представлялось большим наслаждением.
* * *
…В лето первого сева Барабанов много и тяжело работал на пашне, клял здешнюю землю и Егора Кузнецова, который нашел в ней какую-то радость и еще надеется устроить тут жизнь по-новому. Жесткая мокрая целина мучила Федора, но он старался, потому что иного выхода не было.
Осенью он собрал урожай, ладный для первого раза. Земля была разработана. Мужик повеселел, почувствовал, что стал на ноги крепко.
На одном из последних баркасов Федор купил водки, ситцев, колец, побрякушек и менял все это на меха. Тут только понял он, что значит торговать с гольдами, какие барыши можно выгребать. Гольды в большинстве привыкли, что их обманывают и спаивают, они терпели все.
«Эх, тут торгашам не жизнь, а масленица!» – думал Федор, но его разбирало зло, что богатеет медленно. «Умный же народ эти бельговские купцы!» – не раз с завистью думал он.
У Федора недоставало размаха, уменья повести дело широко. Он боялся истратить сразу все деньги – купить побольше товару. Ситцы и водку брал он из вторых рук, на баркасах, не рисковал ехать за товаром в Хабаровку или в Николаевск.
Он скрывал свою торговлишку от властей и поэтому страшился и не любил исправника, опасаясь, что обманы, чего доброго, откроются и тогда придется раскошеливаться и давать взятки. Он понимал, что много еще ему надо стараться, чтобы стать настоящим торговцем, и что все еще впереди.
– Ведь я мужик! – часто говаривал он. – Пришел на Амур первым, драл чащу, обтаптывал место, заводил тут жизнь.
Федор желал всем показать, что мучился здесь за кого-то и теперь вправе делать все, что захочет.
– Я тут коренной… Я первый сюда зашел. До меня Амур был неизвестный! До каких пор я буду тут надрываться?
Иногда Федор удивлялся, вспоминая, как он в тот год вдвоем с Агафьей разработал пашню на месте тайги и вырастил хлеб. Теперь ему казалось: он должен наверстать все свои былые труды, горечи и обиды. Послушать его – он, казалось, презирал свой труд, давший ему начало в здешней жизни, говорил, что можно было обойтись и без него.
– Робил да робил. А люди торгашили! А я выгоды упустил. А мог бы!..
Иначе как с обидой Федор не говорил про первый год, хотя знал: славное то время было! Но на людях всегда твердил, что страдал зря.
Он был проворен и суетился по-прежнему. Все его помыслы были обращены к наживе. Агафья тоже побуждала его к этому, супруги действовали все решительней.
Только Иван удивлял его. Не раз Федор думал: почему сосед себе хороший дом не построит?
– Некогда! Торгует! – говорил Егор.
– Скупой… – бывало, скажет Агафья. – Копит! И в таком проживет.
– Нет, он не хочет на малом мириться, далеко гнет, куда-то целится, – говорил Федор. – Хватит еще!
И думал: «Пусть бы Иван далеко хватил. Я бы за него тут остался».
* * *
Подвыпив, Федор и Айдамбо, пошатываясь, пошли по берегу.
– Ты крепко его держи, – наказала Агафья.
– Вцепился, теперь не оторвешь! – смеясь, отозвался мужик.
Барабанов подмигивал встречным и кивал на гольда: вот, мол, какой чудак, разрядился, как петух, и что вытворяет. Они направились к Ивану, но того дома не было.
Бердышовы жили в старом зимовье, которое когда-то складывал Иван с гольдами. Теперь лес вокруг вырублен, рядом вскопан огород, поодаль построен из свежих бревен высокий большой амбар для товаров, а зимовье все то же. Под крышей видны копья, рогатины, меховые лыжи. Нарты разбросаны всюду небрежно, как будто, где их последний раз распрягли, там и оставили. Собаки нарыли ямы и лезут в них, прячут морды в землю от мошки. Летом нартовые собаки ленивые, сонные, линяют: всюду клочья шерсти. У зимовья чугунный котел на камнях и чайник, черный от сажи. На опушке тайги пасутся полудикие кони Бердышова.
Анга и Дельдика на огороде, обе исчерна-смуглые, в белых платьях.
Айдамбо и Федор подошли.
– Ивана нету… Не знаю где! – нелюбезно ответила Анга, видя, что Федор нетрезв.
Разговор не клеился. Гольдки пересмеивались между собой, поглядывая на парня.
– Пойдем домой, сейчас чего-нибудь сотворим, – сказал Федор. – Давай я тебя покатаю.
– Давай!
Втайне Айдамбо желал бы остаться с Ангой и Дельдикой. Долго он был на охоте, ожидая дня, когда увидит Дельдику, отдаст меха Ивану, преобразится в русского. Многое хотелось бы рассказать, как старался он в тайге. Сейчас он готов был переступить родовой закон и заговорить с девушкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208
Агафья подала водку и закуску. Айдамбо выпил и повеселел.
– А тебе Ваньку надо было?
– Конечно, я к нему приехал. – Айдамбо застенчиво улыбнулся. – Как бы мне, Федька, русским быть? – спросил он.
– Русским?
– Да. А че же? Помогай мне маленько?
– На что тебе русским? – с насмешкой спросила Агафья. – Будь, кем мать родила.
– Нет, хочу русским.
– Ну, ладно. Могу тобой руководствовать! – с важностью сказал Барабанов.
– У меня русская рубаха есть! – воскликнул гольд.
– Ну-ка, надевай! – Федор многозначительно взглянул на жену.
Агафья кивнула головой в знак того, что понимает.
Айдамбо скинул свой расшитый халат и надел красную рубаху.
– Парень, рубаха красивая, но с такими обутками дело не пойдет, – сказал Федор. – Это же улы, у них носы загнулись, как у баркаса. Тебе надо лакированные сапоги, чтобы блестели как зеркало.
– А у тебя есть такие сапоги?
– Есть! Все есть! Я тебя так обряжу, что все ахнут!
Барабанов засуетился. Айдамбо надел старые, потрескавшиеся лакированные сапоги, плисовые шаровары и картуз, а свою вышитую старой матерью одежду со злом кинул за печку.
– Ну как, моя русский?
– Русский, настоящий! На забайкальского казака похож. Только косу спрячь под картуз, а то нехорошо. Надо бы по правилам косу обрезать… Теперь ты смело можешь идти свататься.
Айдамбо помнил совет Бердышова – стать похожим на русского – и решил постараться и преобразиться к его приезду.
«Вот Ванька удивится», – думал он.
– Ну, а теперь надо еще выпить!
– А пьяный буду? Что тогда? Худо, когда пьяный. Свататься как пойду?
– Уж если ты хочешь на самом деле походить на русского, да еще на жениха, надо выпить хорошенько. Как же! Раз жених – надо всем показать, что у тебя есть деньги, меха, что ты охотник хороший и не скупишься, всех угощаешь. Сразу скажут: «Вот это жених! На русского походит!»
– Ну, ладно.
Гольд понимал, что одежда, которую дал Федор, стоит дорого. За свое преображение он отдал Федору соболей. Но, как заметил мужик, в мешке у парня еще оставались и соболя и связка превосходных выдр.
– Ну-ка, Агафья, давай, живо! – покрикивал Федор.
Айдамбо нравилось, что из-за него так суетятся, что тут такие хорошие друзья, угощают так любезно. Айдамбо был еще молод и к водке не пристрастился. Но для него, как и для многих бедных охотников, обираемых и приучаемых к водке торговцами, пьянство представлялось большим наслаждением.
* * *
…В лето первого сева Барабанов много и тяжело работал на пашне, клял здешнюю землю и Егора Кузнецова, который нашел в ней какую-то радость и еще надеется устроить тут жизнь по-новому. Жесткая мокрая целина мучила Федора, но он старался, потому что иного выхода не было.
Осенью он собрал урожай, ладный для первого раза. Земля была разработана. Мужик повеселел, почувствовал, что стал на ноги крепко.
На одном из последних баркасов Федор купил водки, ситцев, колец, побрякушек и менял все это на меха. Тут только понял он, что значит торговать с гольдами, какие барыши можно выгребать. Гольды в большинстве привыкли, что их обманывают и спаивают, они терпели все.
«Эх, тут торгашам не жизнь, а масленица!» – думал Федор, но его разбирало зло, что богатеет медленно. «Умный же народ эти бельговские купцы!» – не раз с завистью думал он.
У Федора недоставало размаха, уменья повести дело широко. Он боялся истратить сразу все деньги – купить побольше товару. Ситцы и водку брал он из вторых рук, на баркасах, не рисковал ехать за товаром в Хабаровку или в Николаевск.
Он скрывал свою торговлишку от властей и поэтому страшился и не любил исправника, опасаясь, что обманы, чего доброго, откроются и тогда придется раскошеливаться и давать взятки. Он понимал, что много еще ему надо стараться, чтобы стать настоящим торговцем, и что все еще впереди.
– Ведь я мужик! – часто говаривал он. – Пришел на Амур первым, драл чащу, обтаптывал место, заводил тут жизнь.
Федор желал всем показать, что мучился здесь за кого-то и теперь вправе делать все, что захочет.
– Я тут коренной… Я первый сюда зашел. До меня Амур был неизвестный! До каких пор я буду тут надрываться?
Иногда Федор удивлялся, вспоминая, как он в тот год вдвоем с Агафьей разработал пашню на месте тайги и вырастил хлеб. Теперь ему казалось: он должен наверстать все свои былые труды, горечи и обиды. Послушать его – он, казалось, презирал свой труд, давший ему начало в здешней жизни, говорил, что можно было обойтись и без него.
– Робил да робил. А люди торгашили! А я выгоды упустил. А мог бы!..
Иначе как с обидой Федор не говорил про первый год, хотя знал: славное то время было! Но на людях всегда твердил, что страдал зря.
Он был проворен и суетился по-прежнему. Все его помыслы были обращены к наживе. Агафья тоже побуждала его к этому, супруги действовали все решительней.
Только Иван удивлял его. Не раз Федор думал: почему сосед себе хороший дом не построит?
– Некогда! Торгует! – говорил Егор.
– Скупой… – бывало, скажет Агафья. – Копит! И в таком проживет.
– Нет, он не хочет на малом мириться, далеко гнет, куда-то целится, – говорил Федор. – Хватит еще!
И думал: «Пусть бы Иван далеко хватил. Я бы за него тут остался».
* * *
Подвыпив, Федор и Айдамбо, пошатываясь, пошли по берегу.
– Ты крепко его держи, – наказала Агафья.
– Вцепился, теперь не оторвешь! – смеясь, отозвался мужик.
Барабанов подмигивал встречным и кивал на гольда: вот, мол, какой чудак, разрядился, как петух, и что вытворяет. Они направились к Ивану, но того дома не было.
Бердышовы жили в старом зимовье, которое когда-то складывал Иван с гольдами. Теперь лес вокруг вырублен, рядом вскопан огород, поодаль построен из свежих бревен высокий большой амбар для товаров, а зимовье все то же. Под крышей видны копья, рогатины, меховые лыжи. Нарты разбросаны всюду небрежно, как будто, где их последний раз распрягли, там и оставили. Собаки нарыли ямы и лезут в них, прячут морды в землю от мошки. Летом нартовые собаки ленивые, сонные, линяют: всюду клочья шерсти. У зимовья чугунный котел на камнях и чайник, черный от сажи. На опушке тайги пасутся полудикие кони Бердышова.
Анга и Дельдика на огороде, обе исчерна-смуглые, в белых платьях.
Айдамбо и Федор подошли.
– Ивана нету… Не знаю где! – нелюбезно ответила Анга, видя, что Федор нетрезв.
Разговор не клеился. Гольдки пересмеивались между собой, поглядывая на парня.
– Пойдем домой, сейчас чего-нибудь сотворим, – сказал Федор. – Давай я тебя покатаю.
– Давай!
Втайне Айдамбо желал бы остаться с Ангой и Дельдикой. Долго он был на охоте, ожидая дня, когда увидит Дельдику, отдаст меха Ивану, преобразится в русского. Многое хотелось бы рассказать, как старался он в тайге. Сейчас он готов был переступить родовой закон и заговорить с девушкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208