– Мать-то уйдет?
– Уйдет, – уверенно ответила Таня.
– А то скажет: «Девки, в пост-то песни орать!» – всплеснула руками Дуня.
– Ишь, метелица…
– Сейчас хоть вечерку с гармонью – никто не услышит.
– Ух, жарко!.. Пурга крутит, – едва переводя дух, вбежала Таня в избу. – Несет как на крыльях. Мама, иди, тебя Козлиха спрашивала. К себе звала…
Петровна управилась с делами и ушла. Таня уложила маленьких братишек, переменила лучину и уселась на лавке. Выражение истомы и нежности появилось на ее грубом лице, в голубых глазах. Русые пряди липли к смуглому лицу, ресницы и брови были влажны. Щеки горели от ветра и снега. Как бы не в силах сдержать волнующего ее чувства, она заголосила сразу громко, ясно и протяжно.
…Девушки пели, потом, по очереди подыгрывая на бандурке, плясали друг перед другом.
Малыш закричал во сне, сбрыкал толстое одеяло. Таня положила бандурку, присела на кровать, прикрыла братишку, приговаривая нараспев:
Ба-а-аю, ба-а-аю…
Оконце не прикрыто ставнем, и в стекло бьет метель. Из теплой избы смотреть страшно, что там делается. Дуняша задумчиво перебирала струны самодельной бандурки. Таня сказала ей:
– Сегодня Терешка на проруби спросил, почему мы с тобой к его сестре не приходим.
Она села на лавку и обняла подругу.
– Больно он нужен! – с пренебрежением ответила Дуня.
Терешка – сын богача Овчинникова, рослый, бойкий парень – поглядывал на Дуняшу и пытался, как говорится, ухлестывать за ней.
На днях подруги приходили к Овчинниковым. Терешка стал заигрывать и залепил Дуняше все лицо снегом. Она обиделась. Даже вспомнить неприятно.
Сейчас подруги наслаждались тишиной, спокойствием, уединением. Можно было помечтать всласть, наговориться о чем хочешь: взрослых нет, в избе тепло и так хорошо, работать не заставляют сегодня. Отца нет, и мать Таню не неволит, противная прялка убрана.
Дуня и Таня хоть и живут под строгим надзором родителей, но в обиду себя не дают. Они еще не сломлены жизнью и обе полны светлых надежд.
Что Терешка! Опротивевший соседский парень, грубиян! Он драчун, бьет парней. Правда, бывает, и ласково заговорит, но чаще он девчонок норовит схватить за волосы, ущипнуть.
Куда занесет девушек судьба? Что их ждет? Кто их суженые? Еще годик, и выдадут их замуж… Уж поговаривают об этом отцы и матери, и страшно становится. Конечно, любо стать невестой, просватанной, шить наряды… Песни будут над тобой петь… Но страшно…
– А вот вдруг ночью увидит кто-нибудь наш огонек, – говорит Дуня, – и заедет к нам. Молодой да красивый…
Подруги обнялись крепко, глядя на черное окно. Пурга выла, никто не ехал, ничего не случалось в жизни особенного.
– Отец сказал, что надо в тайгу собираться. Скука смертная! – молвила Дуня.
У Спиридона сыновей больших нет, он берет с собой дочь на охоту. Дуня умеет настораживать капканы, но стыдится рассказывать об этом в деревне, говорит, что отцу готовит обед в балагане. Тайги она не боится, были случаи, что ходила по ней ночью, на что не все мужики отваживаются. Ей только странно, что парни не так смелы. Чего же бояться!
На столе книги. Дядя Ваня Бердышов оставил их.
– Это что? – спросила Дуня.
Девушки почти неграмотны, с трудом разбирают буквы, помогая друг другу.
На картинке нарисована девица в бальном пышном платье, в шляпе и накинутом плаще, а перед ней стоит, опустившись на колено, молодой красавец. Что это? Кто они? Понятно девушкам, что парень стал на колени в знак любви и уважения. Хотелось бы самим стать грамотными, узнать, что написано.
– Спросить бы у дяди Вани, он скажет, – сказала Дуня, – он грамотный.
– Счастливый дядя Ваня! Он все знает, везде бывает, – молвила Таня.
Долго рассматривали девушки картинки.
– Давай сходим за Нюркой, – предложила Таня, – покажем ей.
– Ее не пустят.
– Да ну, пойдем! Утащим…
Девушки накинули шали. Пурга на дворе не была такой страшной, как казалась из избы. Едва девушки отбежали от ворот, как со стороны реки из-за сугробов появились черные собаки, три нарты и люди.
Из не прикрытого ставнем окошка избы мерцал огонек, и лучи его падали на несущийся снежный вихрь. Нарты поравнялись с воротами и остановились. Трое в лохматых шубах вышли на свет, направляясь к калитке.
– Кто же это? – с тревогой в голосе опросила Дуняша.
– Тебе чего надо? – стремительно подбежала Таня и встала в калитке, заступая приезжим дорогу.
– Родион дома?
– А тебе зачем?
– Куда он ушел? Моя дело есть, без погоди. Наше шибко холодно.
«Китайцы!» – подумала Дуня.
– Ничего не холодно. Тепло на улице, – сказала Таня. – Видишь, мы раздевшись бегаем.
– Че твоя совсем дурак? – сказал китаец. – Помирай хочешь?
– К гольдам езжай, у них ночуй. Их деревня рядом, вон огни горят.
– Моя знакомый!
– Ты, что ли, Васька Галдафу? – приглядевшись, спросила Таня.
– Ну, чего, узнала? – заблестел тот глазами. – Здравствуй! Моя Васька Галдафу… Здравствуй! – стал здороваться он с девушками. – Ты какая красивая, – он хотел ущипнуть Дуню за щеку.
– Ты смотри, я как брякну по морде, – отпрянула девушка.
– Играй, что ли, нельзя? Наша знакомый!
– Ну, заходи и заводи собак, – сказала Таня.
Толстяк обратился к одному из спутников и что-то сказал, как показалось Тане, по-русски. Приезжие, не открывая ворот, провели собак и нарты через калитку.
– Один-то будто русский, – потихоньку шепнула Дуня.
Девушки, оставив дом и спящих ребятишек на китайцев, сбегали за Петровной. Та позвала Спиридона, чтобы говорил с гостями.
– А это чей же парень с вами? – спрашивал Шишкин у Гао.
На лавке сидел белобрысый рослый молодец с тощим скуластым лицом, красным от смущения и мороза.
– Знакомый! Его отец – мой друг. Фамилия Городилов. В деревне Вятской живет.
– Куда же вы? – обратился Спиридон к парню.
– В город, – быстро, как приказчик в магазине, ответил парень и вдруг смутился и заморгал белесыми ресницами.
– Его имя Андрюшка, – продолжал китаец.
– Пожалуйста, заходите ко мне, – сказал Спирька. – Рады будем… А как у вас нынче покосы, тоже топило?
Петровна подала ужинать. Городилов отвечал кратко и неохотно. Он осторожно брал хлеб, ломал его маленькими кусочками и жевал неестественно медленно. Спирьке это не понравилось. Шишкин пытался расспросить, зачем он едет в город и как нынче живут мужики в Вятском.
Девчонки зорко наблюдали за приезжим парнем.
Спирька понял, что от вятского не добьешься толку, и заговорил с китайцем.
– Что, Вася, на Горюн не поедешь?
– Нет, там чужой река! Там другой хозяин – Синдан.
– Видишь ты! Значит, у вас разделяются по купцам эти гольды, как крепостные за помещиком.
Гао и Андрей переночевали в зимнике.
Когда Спиридон пришел утром к соседям, Андрея там не было. Он, как оказалось, ушел к Овчинниковым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208