Мое… положение не изменится, пока я не использую заклинаний, пока на самом деле не помогу тебе.
- Это не помощь.
- А я говорю - помощь. Ну а теперь - ты даешь, слово?
- Давай, Дория. Попробуй. И чем ты станешь? Ничем, никем - и что будет с тобой?
Она печально качнула головой.
- Не знаю. Но клянусь: если ты - сейчас же - не пообещаешь остаться со мной на эту ночь и выслушать меня, я Подчиню тебя.
- Дория, ты блефуешь.
- Вот как? - Она сглотнула раз, другой. - Что ж, отлично. - Глаза ее подернулись дымкой.
Она не блефовала.
- Погоди! Нет - не надо. - Он запинался. - Согласен, Дория. Согласен, гори оно все. Я останусь на эту ночь с тобой, и мы поговорим.
- Ты будешь слушать меня.
- Согласен. Как скажешь. Только не надо. Пожалуйста.
Дория опустила руки, поза ее больше не была угрожающей.
- Вот и славно. А теперь давай приготовимся пройти таможню.
Говорила она ровно, почти беззаботно, но лоб ее покрывали бисеринки пота, а руки тряслись, пока она не сжала ладоней.
Осмотр оказался куда более поверхностным, чем представлялось Джейсону: эльф-офицер поинтересовался их делами в Пандатавэе, принял от Дории серебряк за вход, и махнул рукой: проезжайте. И они въехали в Пандатавэй.
В этот самый миг ветер изменился, и на них пахнуло задним двором: Пандатавэй пах, как давно не чищенное отхожее место. Или как Бимстрен в летнюю жару. Только еще хуже.
Дория сморщила нос и почесала его кончик.
- В прошлый раз было много лучше. Но мы скоро привыкнем.
К счастью, ветер сменился снова. Справа на улице тянулись конюшни; Джейсон повернул к ним фургон, колеса заскрипели на «кошкиных лбах».
- Первым делом найдем конюшню, - сказал юноша.
- Нет, Джейсон, сперва найдем себе комнату на ночь. Лошадей и фургон можно оставить моим сестрам.
- Но не мою кобылу. Сначала мы позаботимся о Либби.
- М-м-м… Ладно.
Это постоянно твердили Джейсону и Валеран, и он: сперва позаботься о коне, а уж потом - о самом себе.
Они оставили лошадь - и добрую часть Джейсонова заработка - в третьей по счету конюшне; цены у гнома-конюха были просто-таки грабительские. А потом они пошли на рынок.
Ему все было внове, но - почему-то - казалось очень знакомым. И ему понадобилось время, чтобы сообразить, что это ему напоминает.
Давно, когда он был еще совсем ребенком, до переезда из Приюта в Бимстрен, матушка изредка сама занималась готовкой, давая У'лен отдохнуть. Она всегда готовила одно и то же - блюдо, которое называлось паэлья. Когда она выносила его к столу, отец всегда разражался одной и той же речью - мол, чертовски удивительно, что греческая девушка умеет готовить такие штуки, и Джейсон всегда удивлялся, потому что знал, что его мама и папа приехали из страны, зовущейся Америка.
В ответ она всегда смеялась, и жесткие черты их лиц смягчались. Джейсона ничуть не обижало, что он не понимает этой их шутки, что он оказывается вне мира, где существуют только они вдвоем. Наоборот - ему становилось тепло. Кроме того, он любил паэлъю.
Она была всякий раз другой, но всегда - из оранжевого от шафрана риса, сваренного в курином бульоне и приправленного кучей разных специй, риса, полного всяких вкусностей: маленьких колобков курятины, говядины и баранины, поджаренных до того, что их корочка стала темно-коричневой, крохотных диких луковичек, пресноводных креветок без голов, больших устриц из Семиречья и тоненьких перчиков, всегда зарытых так глубоко, что их невозможно было заметить, пока они не попадали на зуб - тогда из глаз потоком брызгали слезы.
Джейсон обожал паэлъю, и, возможно, не только за вкус. Быть может, за то, что ее готовила матушка - причем специально для него; а возможно, ему просто нравилась эта мешанина из самых разных вещей.
Рынки Пандатавэя чем-то напоминали паэлъю: скопище картин, звуков и запахов, которые ему и в голову не пришло бы смешать… и тем не менее они смешивались.
Стены близ рынка украшали надписи, расхваливающие товар - для тех, кто умел читать, а воздух звенел от криков зазывал и купцов - для тех, кто читать не умел.
Одна из таких надписей привлекла внимание Джейсона. «Ты - мечник или стрелок, у тебя верные рука и глаз и большое честолюбие?» - вопрошала она.
Он успел прочесть это, пока толпа проносила их мимо. Мечом он владел неплохо, а о честолюбии и говорить нечего: он мечтал убить Армина. Но он сомневался, что в объявлении речь шла именно об этом.
- Как мне быть с конем? - спросил он.
- А что с твоим конем? С ним… с ней… все будет в порядке.
- Нет. После. После того, что я… сделаю. Мне может понадобиться срочно удирать из Пандатавэя.
- Верно. Что ж - придется тебе либо сперва забрать свою лошадь, либо найти другой способ выбраться из города и просто-напросто оставить кобылу здесь. - Дория склонила голову набок, глаза ее лукаво поблескивали. - Или ты в самом деле считаешь, что конюх заморит ценное животное голодом, даже пойми он, что от лошади отказались?
- Твоя правда. - И все же мысль бросить кобылу была ему не по вкусу. Но Дория права. Как обычно.
Дория вела его по рынку - мимо корзинщиков, сапожников, бондарей с их новенькими, блестящими на солнце бочонками, мимо пекарни, где запах свежего хлеба перебил на миг вонь старой ослиной мочи и гниющих отходов.
Остановясь у лавочки плетельщика сандалий, она - после долгого торга - купила Джейсону пару сандалий на смену его сапогам для верховой езды, да еще настояла, чтобы мастер укоротил застежки у щиколоток, чтобы они не болтались, пригрозив в ином случае навести на него язвы.
Укоротить ремешки заняло в пять раз меньше времени, чем спор на эту тему.
Следующая остановка была в лавочке Паучьей секты, где толстый, весь в черном жрец с побитой сединой бородой долго - и откровенно, хоть и молча - удивлялся появлению Дории, что не помешало ему продать Джейсону горшочек снадобья от потертостей. Убедившись, что восковая печать на месте и цела, Джейсон сунул его в заплечную, котомку, к сапогам.
Они двинулись дальше.
Впереди под навесом работал у наковальни гном-оружейник, а вывеска над ним, писанная корявыми буквами на корявом эрендра, сообщала, что здесь продаются знаменитые ножи Негеры. Список цен за товары выглядел вполне по-божески, но Джейсон прошел мимо. Во-первых, клинки были ему не нужны. На левом бедре у него висел добрый меч, справа у пояса - охотничий нож, и оба клинка вышли именно из рук Негеры. Джейсон совершенно точно знал, что кузнец продает подделки.
Но заяви он об этом - ничего не добьется, а внимание к себе привлечет.
На глаза ему снова попалось то же самое объявление.
«Ты - мечник или стрелок, у тебя верные рука и глаз и большое честолюбие?» - все так же вопрошало оно.
Возможно, сказал он себе.
В сторонке, за фонтаном, готовились к выступлению флейтист и танцовщица: он устраивался на соломенной циновке, она раздевалась, оставляя на теле лишь какие-то шелковые лоскутки и ленточки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
- Это не помощь.
- А я говорю - помощь. Ну а теперь - ты даешь, слово?
- Давай, Дория. Попробуй. И чем ты станешь? Ничем, никем - и что будет с тобой?
Она печально качнула головой.
- Не знаю. Но клянусь: если ты - сейчас же - не пообещаешь остаться со мной на эту ночь и выслушать меня, я Подчиню тебя.
- Дория, ты блефуешь.
- Вот как? - Она сглотнула раз, другой. - Что ж, отлично. - Глаза ее подернулись дымкой.
Она не блефовала.
- Погоди! Нет - не надо. - Он запинался. - Согласен, Дория. Согласен, гори оно все. Я останусь на эту ночь с тобой, и мы поговорим.
- Ты будешь слушать меня.
- Согласен. Как скажешь. Только не надо. Пожалуйста.
Дория опустила руки, поза ее больше не была угрожающей.
- Вот и славно. А теперь давай приготовимся пройти таможню.
Говорила она ровно, почти беззаботно, но лоб ее покрывали бисеринки пота, а руки тряслись, пока она не сжала ладоней.
Осмотр оказался куда более поверхностным, чем представлялось Джейсону: эльф-офицер поинтересовался их делами в Пандатавэе, принял от Дории серебряк за вход, и махнул рукой: проезжайте. И они въехали в Пандатавэй.
В этот самый миг ветер изменился, и на них пахнуло задним двором: Пандатавэй пах, как давно не чищенное отхожее место. Или как Бимстрен в летнюю жару. Только еще хуже.
Дория сморщила нос и почесала его кончик.
- В прошлый раз было много лучше. Но мы скоро привыкнем.
К счастью, ветер сменился снова. Справа на улице тянулись конюшни; Джейсон повернул к ним фургон, колеса заскрипели на «кошкиных лбах».
- Первым делом найдем конюшню, - сказал юноша.
- Нет, Джейсон, сперва найдем себе комнату на ночь. Лошадей и фургон можно оставить моим сестрам.
- Но не мою кобылу. Сначала мы позаботимся о Либби.
- М-м-м… Ладно.
Это постоянно твердили Джейсону и Валеран, и он: сперва позаботься о коне, а уж потом - о самом себе.
Они оставили лошадь - и добрую часть Джейсонова заработка - в третьей по счету конюшне; цены у гнома-конюха были просто-таки грабительские. А потом они пошли на рынок.
Ему все было внове, но - почему-то - казалось очень знакомым. И ему понадобилось время, чтобы сообразить, что это ему напоминает.
Давно, когда он был еще совсем ребенком, до переезда из Приюта в Бимстрен, матушка изредка сама занималась готовкой, давая У'лен отдохнуть. Она всегда готовила одно и то же - блюдо, которое называлось паэлья. Когда она выносила его к столу, отец всегда разражался одной и той же речью - мол, чертовски удивительно, что греческая девушка умеет готовить такие штуки, и Джейсон всегда удивлялся, потому что знал, что его мама и папа приехали из страны, зовущейся Америка.
В ответ она всегда смеялась, и жесткие черты их лиц смягчались. Джейсона ничуть не обижало, что он не понимает этой их шутки, что он оказывается вне мира, где существуют только они вдвоем. Наоборот - ему становилось тепло. Кроме того, он любил паэлъю.
Она была всякий раз другой, но всегда - из оранжевого от шафрана риса, сваренного в курином бульоне и приправленного кучей разных специй, риса, полного всяких вкусностей: маленьких колобков курятины, говядины и баранины, поджаренных до того, что их корочка стала темно-коричневой, крохотных диких луковичек, пресноводных креветок без голов, больших устриц из Семиречья и тоненьких перчиков, всегда зарытых так глубоко, что их невозможно было заметить, пока они не попадали на зуб - тогда из глаз потоком брызгали слезы.
Джейсон обожал паэлъю, и, возможно, не только за вкус. Быть может, за то, что ее готовила матушка - причем специально для него; а возможно, ему просто нравилась эта мешанина из самых разных вещей.
Рынки Пандатавэя чем-то напоминали паэлъю: скопище картин, звуков и запахов, которые ему и в голову не пришло бы смешать… и тем не менее они смешивались.
Стены близ рынка украшали надписи, расхваливающие товар - для тех, кто умел читать, а воздух звенел от криков зазывал и купцов - для тех, кто читать не умел.
Одна из таких надписей привлекла внимание Джейсона. «Ты - мечник или стрелок, у тебя верные рука и глаз и большое честолюбие?» - вопрошала она.
Он успел прочесть это, пока толпа проносила их мимо. Мечом он владел неплохо, а о честолюбии и говорить нечего: он мечтал убить Армина. Но он сомневался, что в объявлении речь шла именно об этом.
- Как мне быть с конем? - спросил он.
- А что с твоим конем? С ним… с ней… все будет в порядке.
- Нет. После. После того, что я… сделаю. Мне может понадобиться срочно удирать из Пандатавэя.
- Верно. Что ж - придется тебе либо сперва забрать свою лошадь, либо найти другой способ выбраться из города и просто-напросто оставить кобылу здесь. - Дория склонила голову набок, глаза ее лукаво поблескивали. - Или ты в самом деле считаешь, что конюх заморит ценное животное голодом, даже пойми он, что от лошади отказались?
- Твоя правда. - И все же мысль бросить кобылу была ему не по вкусу. Но Дория права. Как обычно.
Дория вела его по рынку - мимо корзинщиков, сапожников, бондарей с их новенькими, блестящими на солнце бочонками, мимо пекарни, где запах свежего хлеба перебил на миг вонь старой ослиной мочи и гниющих отходов.
Остановясь у лавочки плетельщика сандалий, она - после долгого торга - купила Джейсону пару сандалий на смену его сапогам для верховой езды, да еще настояла, чтобы мастер укоротил застежки у щиколоток, чтобы они не болтались, пригрозив в ином случае навести на него язвы.
Укоротить ремешки заняло в пять раз меньше времени, чем спор на эту тему.
Следующая остановка была в лавочке Паучьей секты, где толстый, весь в черном жрец с побитой сединой бородой долго - и откровенно, хоть и молча - удивлялся появлению Дории, что не помешало ему продать Джейсону горшочек снадобья от потертостей. Убедившись, что восковая печать на месте и цела, Джейсон сунул его в заплечную, котомку, к сапогам.
Они двинулись дальше.
Впереди под навесом работал у наковальни гном-оружейник, а вывеска над ним, писанная корявыми буквами на корявом эрендра, сообщала, что здесь продаются знаменитые ножи Негеры. Список цен за товары выглядел вполне по-божески, но Джейсон прошел мимо. Во-первых, клинки были ему не нужны. На левом бедре у него висел добрый меч, справа у пояса - охотничий нож, и оба клинка вышли именно из рук Негеры. Джейсон совершенно точно знал, что кузнец продает подделки.
Но заяви он об этом - ничего не добьется, а внимание к себе привлечет.
На глаза ему снова попалось то же самое объявление.
«Ты - мечник или стрелок, у тебя верные рука и глаз и большое честолюбие?» - все так же вопрошало оно.
Возможно, сказал он себе.
В сторонке, за фонтаном, готовились к выступлению флейтист и танцовщица: он устраивался на соломенной циновке, она раздевалась, оставляя на теле лишь какие-то шелковые лоскутки и ленточки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67