— прервал его Хольт.
Вольцов протянул газету. Хольт пробежал глазами: «…дал правдивую, неприкрашенную картину положения… окрыленный верой национал-социалиста… в то же время сумел убедительно обосновать перед собравшимися неизбежность победы Германии… собрание вылилось в яркую демонстрацию верности фюреру и его идеям…»
Где же обоснование нашей неизбежной победы? Это я непременно должен прочесть! Хольт снова пробежал глазами текст: «…решающий успех возможен лишь при тотальной мобилизации… Волны, как известно, вздымаются и спадают… Дни вступления в шестой год войны пришлись на такой спад… Пусть нашим врагам станут известны некоторые факторы, в которых заложено преодоление любого кризиса… Во-первых, фюрер неотделим от немецкого народа, а немецкий народ безгранично предан фюреру… во-вторых, немецкий народ верен идеям национал-социализма не только в хорошие, но особенно в трудные дни… в-третьих, родина твердо уверена в конечной победе…»
Да, но где же все-таки обоснование неизбежности нашей победы, где же это? Хольт торопливо читал дальше: «…выгадать время, необходимое для мобилизации наших резервов…» Ага!
Вольцов спросил:
— Сыграем в офицерский скат?
Хольт покачал головой. Он читал: «…Противник глубоко заблуждается, если мнит себя накануне победы… На фронт направлены новые дивизии… Крепость Германия будет защищаться, как никогда еще не защищалась ни одна крепость, и тогда придет наш час…» Тогда, думал Хольт, тогда… Когда же? «…немецкий народ, прошедший сквозь горнило борьбы, стоит закаленный как никогда… проникнутый яростной и страстной решимостью до последней капли крови сражаться и отстоять свою страну, свою жизнь, свое мировоззрение… мировоззрение… за которое он борется в черные дни с еще большей решимостью, чем в часы счастья и благоденствия…» И все. Конец.
— Получай свою газету, Гильберт, — сказал Хольт. — С меня на сегодня хватит! Кто этот Науман?
— Генерал СС, бригадфюрер СС, его называют «закаленным на фронте политическим солдатом»… Ну, раз ты не хочешь составить компанию, разложу пасьянс!
В караульную заглянул Гомулка.
— Нам заступать, Вернер!
Хольт надвинул каску и взял карабин. Они ждали у черного хода. Большой квадратный двор был с трех сторон окружен садом, тенистым, с фруктовыми деревьями и декоративными кустами, а за ним начинался лес. Посреди двора стоял колодец, справа возле забора — сарай, а рядом калитка вела в сад. За колодцем, прямо напротив черного хода, в красном кирпичном домике жил швейцар.
Возле колодца слонялось несколько свободных от караульной службы бойцов: Венскат, Баруфке, Цельнер и Мерман; тут же стоял и Феттер; все голые по пояс — они только что кончили умываться.
— Пока что нам как будто здорово повезло! По сравнению с лагерем это же просто отдых! — сказал Хольт.
Гомулка ничего не ответил.
Из домика швейцара вышла девушка и направилась к сараю. Хольт подумал, что на вид ей лет двадцать, и обратил внимание на ее длинную белокурую косу.
— Смотри, какие у словаков красотки! — сказал он. Но Гомулка упорно молчал.
У колодца Венскат, сунув два пальца в рот, пронзительно свистнул, кто-то нараспев закричал:
— Э-э-эй! Куколка!
— Как не стыдно! — возмутился Хольт. — Что она о нас подумает! — Он направился к группе у колодца. Гомулка последовал за ним. .
— Видал, Хольт? — спросил кто-то. — Ничего бы эту девочку…
Хольт бросил:
— Ведите себя прилично!
— Не валяй дурака! — сказал Венскат. — Подумаешь, расшумелся из-за какой-то словачки!
Девушка вынесла из сарая два оцинкованных ведра и нерешительно пошла к колодцу.
— По воду собралась! — прокудахтал Феттер. Когда она подходила, Хольт заметил, что у нее большие синие глаза. Лицо девушки было замкнуто. Всем — и походкой, и манерой держаться, и гордо поднятой головой — она напомнила ему Уту. Если ребята начнут хамить, подумал он, я… И тут же подумал: осторожно, опять влипнешь в историю.
Девушка поставила ведро под желоб. Венскат выпалил:
— Хочешь, крошка, чтобы мы тебе накачали?
Девушка, по-видимому, не понимала по-немецки и оставалась невозмутимой, несмотря на грубый гогот. Она хотела было ухватиться за ручку. Но Венскат выставил ногу и сказал:
— Немецки нет? Не понимайт? Но что мы хотим, то везде одинаково!
Она в самом деле не понимает по-немецки, подумал Хольт и накинулся на Венската.
— Убери копыто… живо!
— Чего ты? Совсем, что ли… — недоуменно протянул Венскат.
— Ты сейчас же уберешь ногу или заработаешь! — пригрозил Хольт.
— Рехнулся малый, — проворчал Венскат, но все же ногу убрал.
Девушка подошла к колодцу, наполнила оба ведра и понесла их к дому. Все смотрели ей вслед. Венскат злобно бросил:
— Как это понимать? Ты что же, из-за этой собираешься ссориться со мной? Так, что ли?
— Хольт, Гомулка! Сменить часовых! — позвал Шульце из двери школы.
Два часа они уныло стояли на тротуаре перед входом. Город словно вымер. Поздно вечером вернулись оба взвода. Школьный двор сразу ожил: шум, гвалт, разговоры. В полночь Хольт с Гомулкой обходили сад и школу. Гомулка неожиданно сказал:
— Это дочь швейцара, ее зовут Милена. Шульце имеет па нее виды.
— Шульце? — воскликнул Хольт. — Этот павиан?
— Когда он о ней рассказывал, я впервые увидел на его лице что-то напоминающее человеческое выражение. Впрочем, нельзя сказать, чтобы приятное.
Чего я волнуюсь? думал Хольт. Какое мне до нее дело! Но… пусть знает, что среди нас не все идиоты и хамы.
— Почему ты заступился за нее у колодца? — продолжал Гомулка.
— Знаешь что! — возмущенно воскликнул Хольт. — Если Шульце… Словом, ничего у него не выйдет.
— Берегись! — рассудительно произнес Гомулка. — Поднять руку на старшего по чину — это пахнет полевым судом. Впрочем, до этого не дойдет, против Шульце у тебя нет никаких шансов, он просто свернет тебе шею. Вольцов бы с ним справился, но на него лучше не рассчитывай. А кроме того…
— Стой! — закричал Хольт и, вскинув карабин, в испуге отскочил.
В темноте сказали пропуск. Это был Бем.
— Потише! Чего вы так орете?
Хольт доложил:
— Происшествий не было.
— На посту не болтают! — проворчал Бем. — Лучше глядите в оба! — На груди у него висел автомат.
Бем тут же опять исчез в темноте. Они продолжали обход. Хольт, понизив голос, спросил:
— Ну и что — кроме того?
Гомулка остановился и, прощупывая взглядом темь, огляделся по сторонам.
— С тех пор как началось восстание, — прошептал он, — здесь, как и везде на востоке, действует не только приказ рейхскомиссаров, но и распоряжение фюрера о разборе дел военнослужащих и вспомогательного персонала, повинных в преступлениях против местного населения. Это значит, что если кто позволит себе что-нибудь в отношении словаков, он не подлежит военно-полевому суду, а разве что дисциплинарному взысканию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Вольцов протянул газету. Хольт пробежал глазами: «…дал правдивую, неприкрашенную картину положения… окрыленный верой национал-социалиста… в то же время сумел убедительно обосновать перед собравшимися неизбежность победы Германии… собрание вылилось в яркую демонстрацию верности фюреру и его идеям…»
Где же обоснование нашей неизбежной победы? Это я непременно должен прочесть! Хольт снова пробежал глазами текст: «…решающий успех возможен лишь при тотальной мобилизации… Волны, как известно, вздымаются и спадают… Дни вступления в шестой год войны пришлись на такой спад… Пусть нашим врагам станут известны некоторые факторы, в которых заложено преодоление любого кризиса… Во-первых, фюрер неотделим от немецкого народа, а немецкий народ безгранично предан фюреру… во-вторых, немецкий народ верен идеям национал-социализма не только в хорошие, но особенно в трудные дни… в-третьих, родина твердо уверена в конечной победе…»
Да, но где же все-таки обоснование неизбежности нашей победы, где же это? Хольт торопливо читал дальше: «…выгадать время, необходимое для мобилизации наших резервов…» Ага!
Вольцов спросил:
— Сыграем в офицерский скат?
Хольт покачал головой. Он читал: «…Противник глубоко заблуждается, если мнит себя накануне победы… На фронт направлены новые дивизии… Крепость Германия будет защищаться, как никогда еще не защищалась ни одна крепость, и тогда придет наш час…» Тогда, думал Хольт, тогда… Когда же? «…немецкий народ, прошедший сквозь горнило борьбы, стоит закаленный как никогда… проникнутый яростной и страстной решимостью до последней капли крови сражаться и отстоять свою страну, свою жизнь, свое мировоззрение… мировоззрение… за которое он борется в черные дни с еще большей решимостью, чем в часы счастья и благоденствия…» И все. Конец.
— Получай свою газету, Гильберт, — сказал Хольт. — С меня на сегодня хватит! Кто этот Науман?
— Генерал СС, бригадфюрер СС, его называют «закаленным на фронте политическим солдатом»… Ну, раз ты не хочешь составить компанию, разложу пасьянс!
В караульную заглянул Гомулка.
— Нам заступать, Вернер!
Хольт надвинул каску и взял карабин. Они ждали у черного хода. Большой квадратный двор был с трех сторон окружен садом, тенистым, с фруктовыми деревьями и декоративными кустами, а за ним начинался лес. Посреди двора стоял колодец, справа возле забора — сарай, а рядом калитка вела в сад. За колодцем, прямо напротив черного хода, в красном кирпичном домике жил швейцар.
Возле колодца слонялось несколько свободных от караульной службы бойцов: Венскат, Баруфке, Цельнер и Мерман; тут же стоял и Феттер; все голые по пояс — они только что кончили умываться.
— Пока что нам как будто здорово повезло! По сравнению с лагерем это же просто отдых! — сказал Хольт.
Гомулка ничего не ответил.
Из домика швейцара вышла девушка и направилась к сараю. Хольт подумал, что на вид ей лет двадцать, и обратил внимание на ее длинную белокурую косу.
— Смотри, какие у словаков красотки! — сказал он. Но Гомулка упорно молчал.
У колодца Венскат, сунув два пальца в рот, пронзительно свистнул, кто-то нараспев закричал:
— Э-э-эй! Куколка!
— Как не стыдно! — возмутился Хольт. — Что она о нас подумает! — Он направился к группе у колодца. Гомулка последовал за ним. .
— Видал, Хольт? — спросил кто-то. — Ничего бы эту девочку…
Хольт бросил:
— Ведите себя прилично!
— Не валяй дурака! — сказал Венскат. — Подумаешь, расшумелся из-за какой-то словачки!
Девушка вынесла из сарая два оцинкованных ведра и нерешительно пошла к колодцу.
— По воду собралась! — прокудахтал Феттер. Когда она подходила, Хольт заметил, что у нее большие синие глаза. Лицо девушки было замкнуто. Всем — и походкой, и манерой держаться, и гордо поднятой головой — она напомнила ему Уту. Если ребята начнут хамить, подумал он, я… И тут же подумал: осторожно, опять влипнешь в историю.
Девушка поставила ведро под желоб. Венскат выпалил:
— Хочешь, крошка, чтобы мы тебе накачали?
Девушка, по-видимому, не понимала по-немецки и оставалась невозмутимой, несмотря на грубый гогот. Она хотела было ухватиться за ручку. Но Венскат выставил ногу и сказал:
— Немецки нет? Не понимайт? Но что мы хотим, то везде одинаково!
Она в самом деле не понимает по-немецки, подумал Хольт и накинулся на Венската.
— Убери копыто… живо!
— Чего ты? Совсем, что ли… — недоуменно протянул Венскат.
— Ты сейчас же уберешь ногу или заработаешь! — пригрозил Хольт.
— Рехнулся малый, — проворчал Венскат, но все же ногу убрал.
Девушка подошла к колодцу, наполнила оба ведра и понесла их к дому. Все смотрели ей вслед. Венскат злобно бросил:
— Как это понимать? Ты что же, из-за этой собираешься ссориться со мной? Так, что ли?
— Хольт, Гомулка! Сменить часовых! — позвал Шульце из двери школы.
Два часа они уныло стояли на тротуаре перед входом. Город словно вымер. Поздно вечером вернулись оба взвода. Школьный двор сразу ожил: шум, гвалт, разговоры. В полночь Хольт с Гомулкой обходили сад и школу. Гомулка неожиданно сказал:
— Это дочь швейцара, ее зовут Милена. Шульце имеет па нее виды.
— Шульце? — воскликнул Хольт. — Этот павиан?
— Когда он о ней рассказывал, я впервые увидел на его лице что-то напоминающее человеческое выражение. Впрочем, нельзя сказать, чтобы приятное.
Чего я волнуюсь? думал Хольт. Какое мне до нее дело! Но… пусть знает, что среди нас не все идиоты и хамы.
— Почему ты заступился за нее у колодца? — продолжал Гомулка.
— Знаешь что! — возмущенно воскликнул Хольт. — Если Шульце… Словом, ничего у него не выйдет.
— Берегись! — рассудительно произнес Гомулка. — Поднять руку на старшего по чину — это пахнет полевым судом. Впрочем, до этого не дойдет, против Шульце у тебя нет никаких шансов, он просто свернет тебе шею. Вольцов бы с ним справился, но на него лучше не рассчитывай. А кроме того…
— Стой! — закричал Хольт и, вскинув карабин, в испуге отскочил.
В темноте сказали пропуск. Это был Бем.
— Потише! Чего вы так орете?
Хольт доложил:
— Происшествий не было.
— На посту не болтают! — проворчал Бем. — Лучше глядите в оба! — На груди у него висел автомат.
Бем тут же опять исчез в темноте. Они продолжали обход. Хольт, понизив голос, спросил:
— Ну и что — кроме того?
Гомулка остановился и, прощупывая взглядом темь, огляделся по сторонам.
— С тех пор как началось восстание, — прошептал он, — здесь, как и везде на востоке, действует не только приказ рейхскомиссаров, но и распоряжение фюрера о разборе дел военнослужащих и вспомогательного персонала, повинных в преступлениях против местного населения. Это значит, что если кто позволит себе что-нибудь в отношении словаков, он не подлежит военно-полевому суду, а разве что дисциплинарному взысканию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153