Он думал: какое отчаянное легкомыслие! Этого нельзя было допустить! Попробую поговорить с Цише!
Вольцов сидел за столом и циркулем тыкал в карту. Гомулка углубился в какую-то книжку. Цише не было видно.
— Оставь его в покое, — сказал Гомулка. — Он отпросился домой на ночь и вдруг вернулся в растрепанных чувствах. На себя не похож. Сидит в столовой и что-то строчит.
Итак, Цише уже пишет. Хольт поспел вовремя! В пустынной столовой было полутемно. За стойкой на стуле дремал шеф-повар. Перед мутным от пыли оконцем сидел за столом Цише и что-то строчил. Увидев Хольта, он торопливо собрал в кучу разбросанные по столу бумаги. Хольт молча сел напротив. Лицо Цише, бледное как мел, все в красных пятнах, казалось сегодня особенно одутловатым, в глазах затаилась ненависть.
— Послушай, Цише! — обратился к нему Хольт.
— Уматывай. Вон отсюда! — огрызнулся Цише.
— Не кричи! — остановил его Хольт. Но Цише уже нельзя было удержать.
— Пошел вон, свинья! Нам с тобой говорить не о чем! Ты посягнул на честь моего отца!
— А громче не можешь? — спросил Хольт. — Погромче! Видишь, повару интересно!
Старший ефрейтор, дремавший за стойкой, проснулся как от толчка и обвел юношей бессмысленным взглядом. Потом встал, запер буфет и затопал к выходу.
— Мне нужно сказать тебе два слова, — примирительно начал Хольт. — Ты нечаянно увидел то, что тебе не следовало видеть. Мы с тобой слишком по-разному смотрим на многое, и долго говорить нам ни к чему. Но то, что ты сразу же, еще не остыв, садишься, чтобы выложить все своему старику, — это… это недостойно! Если ты чувствуешь себя оскорбленным и если у тебя в душе есть хоть капля мужества, сведи счеты со мной, а отца не трогай!
Хольт ухватился за эту мысль, как за некое избавление. Если бы Цише можно было заставить посмотреть на случившееся как на дело чести, многое было бы спасено.
— Брось заливать! — прошипел Цише. И сразу же перейдя на крик: — Так я тебе и позволю марать честь моего отца!.. Точка!.. Наконец-то я с тобой сведу счеты… за все — за все… с самого первого дня… за все твои фанаберии гнилого интеллигента… за твое моральное разложение, недостойное немца… Ты мне дорого за все заплатишь! — Он захлебнулся душившей его яростью. Хольт молчал, чувствуя себя беспомощным перед этим неистовым взрывом. А Цише продолжал срывающимся голосом: — За то, что ты эту женщину сделал шлюхой, ты ответишь моему отцу! Оба вы ответите! И вы пожалеете… ох как пожалеете… вы горько пожалеете о своем распутстве!
У Хольта опустились руки. Не зная, что делать, он вскочил и схватил Цише за грудь френча. Но тут раздался сигнал тревоги.
— Жаль! А я только собирался хорошенько тебя вздрючить! — сказал Хольт. — Ну, до следующего раза!
Весь трясясь от злости, Цише запихал свои бумажки за пазуху и побежал к орудию.
«Скоростные самолеты противника над северо-западной Францией направляются к нашей границе!» За этим долго ничего не следовало. Прошло битых три часа. Спустилась ночь. Дружинники спали в блиндаже. Но вот Цише крикнул: «Ни места-а-ам!» В окрестных городах завыли сирены.
— Это что же, сразу тревога? — удивился Гомулка.
«Крупные соединения бомбардировщиков противника над Голландией направляются в район Кельн — Эссеп», — передавал Цише. Вольцов пошел выгонять дружинников из блиндажа. Но самолеты изменили курс и пролетели много севернее.
— Ложная атака! Маскировочный маневр! — сказал Гомулка.. — Они хотят сбить с толку нас и наши ночные истребители.
Сирены провыли отбой. Позднее поступило сообщение, что бомбы сброшены в районе Большого Берлина.
Хольт переговаривался с Гомулкой. Слышно было, как на командирском пункте разоряется Кутшера. Два-три прожектора обшаривали небо. Ночь была светлая. Над самой головой высыпали звезды, но кругом грядами залегли облака. Где-то на юге выпускала плавку доменная печь, вырывавшиеся из нее клубы колошникового газа окрашивали небо в яркий багрянец.
— Сколько было сброшено бомб, — заметил Вольцов, — а заводам ничего не делается, работают и работают!
Но тут Цише крикнул:
— Соблюдать тишину! «Новая большая группа бомбардировщиков над Ламаншем, направление: Эмден — Ольденбург».
Опять в городах всполошились сирены. Спустя полчаса поступило сообщение: «У побережья бомбардировщики встретили густую полосу тумана. Ищут запасные цели».
— Теперь их можно ждать сюда!
Вольцов внушал дружинникам:
— Если они пойдут ставить рождественские елки, сразу же бегите за резервными боеприпасами. Понятно?
Снова по нарастающей и ниспадающей кривой провыли сирены. Тревога! В небе уже гудели звенья бомбардировщиков. Неподалеку, с восточной стороны ярко пылали осветительные ракеты, это засекли поселок, лежавший, словно остров, среди заводских зданий. Прожекторы суетливо метались по небу, угасая еще до того, как оптические приборы разведчиков успевали поймать цель. На северо-западе нарастало тяжелое гудение авиационных моторов. Кругом громыхали зенитные батареи. Каскады ракет освещали орудийный окоп.
— Стрелять по данным радиолокатора! — выкрикнул Цише. И тут же: — Радиопомехи! Неподвижный заградительный огонь — направление три! — Он продолжал объявлять данные для наводки. И наконец: — Огонь!
Грохот выстрелов и недалекие разрывы бомб смешались в раскатистый, долго не смолкающий гром. Хольту достаточно было повернуть голову, чтобы увидеть Вольцова: с непокрытой головой, он стоял у орудия, широко расставив ноги, и равномерными движениями вгонял в ствол патрон за патроном.
Перерыв огня.
Дружинники молча выбрасывали за бруствер закопченные гильзы. Кто-то подсчитывал:
— Тридцать девять, сорок, сорок один…
Сорок один выстрел? — удивился Хольт. Облака на востоке озарились багровым отсветом пожара, над расстрелянной рощей за рабочим поселком взвивались к небу языки пламени. До самой позиции веяло палящим зноем. А теперь и в густо застроенном поселке забушевал огненный смерч. Один из дружинников у стенки окопа вдруг согнулся пополам и закрыл лицо руками.
— У него там семья, — сурово пояснил чей-то голос.
— Неважно, — бросил ему Вольцов. — Возьми себя в руки, приятель! — Он смазывал затвор.
Воздух снова задрожал от гула моторов.
— Радиопомехи! — выкрикнул Цише срывающимся голосом. Нечего было загодя разоряться, злорадно подумал Хольт.
— Заградительный!.. Угол возвышения тридцать пять — тридцать, угол горизонтальной наводки сорок восемь — двадцать, взрыватель двести градусов!
Хольт поправил на голове наушники.
— Огонь! — крикнул Цише.
При каждом выстреле им в лицо ударяли фонтаны сухой пыли. Глаза горели, ослепленные молниями выстрелов. Хольт не расслышал команды «перерыв огня». Неожиданно в окопе воцарилась тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Вольцов сидел за столом и циркулем тыкал в карту. Гомулка углубился в какую-то книжку. Цише не было видно.
— Оставь его в покое, — сказал Гомулка. — Он отпросился домой на ночь и вдруг вернулся в растрепанных чувствах. На себя не похож. Сидит в столовой и что-то строчит.
Итак, Цише уже пишет. Хольт поспел вовремя! В пустынной столовой было полутемно. За стойкой на стуле дремал шеф-повар. Перед мутным от пыли оконцем сидел за столом Цише и что-то строчил. Увидев Хольта, он торопливо собрал в кучу разбросанные по столу бумаги. Хольт молча сел напротив. Лицо Цише, бледное как мел, все в красных пятнах, казалось сегодня особенно одутловатым, в глазах затаилась ненависть.
— Послушай, Цише! — обратился к нему Хольт.
— Уматывай. Вон отсюда! — огрызнулся Цише.
— Не кричи! — остановил его Хольт. Но Цише уже нельзя было удержать.
— Пошел вон, свинья! Нам с тобой говорить не о чем! Ты посягнул на честь моего отца!
— А громче не можешь? — спросил Хольт. — Погромче! Видишь, повару интересно!
Старший ефрейтор, дремавший за стойкой, проснулся как от толчка и обвел юношей бессмысленным взглядом. Потом встал, запер буфет и затопал к выходу.
— Мне нужно сказать тебе два слова, — примирительно начал Хольт. — Ты нечаянно увидел то, что тебе не следовало видеть. Мы с тобой слишком по-разному смотрим на многое, и долго говорить нам ни к чему. Но то, что ты сразу же, еще не остыв, садишься, чтобы выложить все своему старику, — это… это недостойно! Если ты чувствуешь себя оскорбленным и если у тебя в душе есть хоть капля мужества, сведи счеты со мной, а отца не трогай!
Хольт ухватился за эту мысль, как за некое избавление. Если бы Цише можно было заставить посмотреть на случившееся как на дело чести, многое было бы спасено.
— Брось заливать! — прошипел Цише. И сразу же перейдя на крик: — Так я тебе и позволю марать честь моего отца!.. Точка!.. Наконец-то я с тобой сведу счеты… за все — за все… с самого первого дня… за все твои фанаберии гнилого интеллигента… за твое моральное разложение, недостойное немца… Ты мне дорого за все заплатишь! — Он захлебнулся душившей его яростью. Хольт молчал, чувствуя себя беспомощным перед этим неистовым взрывом. А Цише продолжал срывающимся голосом: — За то, что ты эту женщину сделал шлюхой, ты ответишь моему отцу! Оба вы ответите! И вы пожалеете… ох как пожалеете… вы горько пожалеете о своем распутстве!
У Хольта опустились руки. Не зная, что делать, он вскочил и схватил Цише за грудь френча. Но тут раздался сигнал тревоги.
— Жаль! А я только собирался хорошенько тебя вздрючить! — сказал Хольт. — Ну, до следующего раза!
Весь трясясь от злости, Цише запихал свои бумажки за пазуху и побежал к орудию.
«Скоростные самолеты противника над северо-западной Францией направляются к нашей границе!» За этим долго ничего не следовало. Прошло битых три часа. Спустилась ночь. Дружинники спали в блиндаже. Но вот Цише крикнул: «Ни места-а-ам!» В окрестных городах завыли сирены.
— Это что же, сразу тревога? — удивился Гомулка.
«Крупные соединения бомбардировщиков противника над Голландией направляются в район Кельн — Эссеп», — передавал Цише. Вольцов пошел выгонять дружинников из блиндажа. Но самолеты изменили курс и пролетели много севернее.
— Ложная атака! Маскировочный маневр! — сказал Гомулка.. — Они хотят сбить с толку нас и наши ночные истребители.
Сирены провыли отбой. Позднее поступило сообщение, что бомбы сброшены в районе Большого Берлина.
Хольт переговаривался с Гомулкой. Слышно было, как на командирском пункте разоряется Кутшера. Два-три прожектора обшаривали небо. Ночь была светлая. Над самой головой высыпали звезды, но кругом грядами залегли облака. Где-то на юге выпускала плавку доменная печь, вырывавшиеся из нее клубы колошникового газа окрашивали небо в яркий багрянец.
— Сколько было сброшено бомб, — заметил Вольцов, — а заводам ничего не делается, работают и работают!
Но тут Цише крикнул:
— Соблюдать тишину! «Новая большая группа бомбардировщиков над Ламаншем, направление: Эмден — Ольденбург».
Опять в городах всполошились сирены. Спустя полчаса поступило сообщение: «У побережья бомбардировщики встретили густую полосу тумана. Ищут запасные цели».
— Теперь их можно ждать сюда!
Вольцов внушал дружинникам:
— Если они пойдут ставить рождественские елки, сразу же бегите за резервными боеприпасами. Понятно?
Снова по нарастающей и ниспадающей кривой провыли сирены. Тревога! В небе уже гудели звенья бомбардировщиков. Неподалеку, с восточной стороны ярко пылали осветительные ракеты, это засекли поселок, лежавший, словно остров, среди заводских зданий. Прожекторы суетливо метались по небу, угасая еще до того, как оптические приборы разведчиков успевали поймать цель. На северо-западе нарастало тяжелое гудение авиационных моторов. Кругом громыхали зенитные батареи. Каскады ракет освещали орудийный окоп.
— Стрелять по данным радиолокатора! — выкрикнул Цише. И тут же: — Радиопомехи! Неподвижный заградительный огонь — направление три! — Он продолжал объявлять данные для наводки. И наконец: — Огонь!
Грохот выстрелов и недалекие разрывы бомб смешались в раскатистый, долго не смолкающий гром. Хольту достаточно было повернуть голову, чтобы увидеть Вольцова: с непокрытой головой, он стоял у орудия, широко расставив ноги, и равномерными движениями вгонял в ствол патрон за патроном.
Перерыв огня.
Дружинники молча выбрасывали за бруствер закопченные гильзы. Кто-то подсчитывал:
— Тридцать девять, сорок, сорок один…
Сорок один выстрел? — удивился Хольт. Облака на востоке озарились багровым отсветом пожара, над расстрелянной рощей за рабочим поселком взвивались к небу языки пламени. До самой позиции веяло палящим зноем. А теперь и в густо застроенном поселке забушевал огненный смерч. Один из дружинников у стенки окопа вдруг согнулся пополам и закрыл лицо руками.
— У него там семья, — сурово пояснил чей-то голос.
— Неважно, — бросил ему Вольцов. — Возьми себя в руки, приятель! — Он смазывал затвор.
Воздух снова задрожал от гула моторов.
— Радиопомехи! — выкрикнул Цише срывающимся голосом. Нечего было загодя разоряться, злорадно подумал Хольт.
— Заградительный!.. Угол возвышения тридцать пять — тридцать, угол горизонтальной наводки сорок восемь — двадцать, взрыватель двести градусов!
Хольт поправил на голове наушники.
— Огонь! — крикнул Цише.
При каждом выстреле им в лицо ударяли фонтаны сухой пыли. Глаза горели, ослепленные молниями выстрелов. Хольт не расслышал команды «перерыв огня». Неожиданно в окопе воцарилась тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153