— озадаченно протянула она. — А ты уверен, что он вчера не написал? Хольт застыл у телефона.
— Уверен. Он не написал.
Их прервали. Из подгруппы срочно требовали капитана. Хольт соединил говорившего с бараком Кутшеры.
В немом оцепенении стоял он посреди канцелярии. Счастье, что их разъединили! Зубы его выбивали дробь. Знобило. Он вышел на воздух.
Вся позиция кишела военнопленными, их пригнали засыпать воронки. У «Антона» стоял тяжелый тягач. Десяток солдат-зенитчиков в комбинезонах, вооруженные лебедками и ломами, хлопотали вокруг орудия. Тут же стоял Готтескнехт с Феттером и Гомулкой. Несколько военнопленных выравнивали разрушенный окоп. Хольт подошел к вахмистру. Вольцов доложил, что отправляется на медпункт. Готтескнехт внимательно оглядел Хольта.
— Вам надо взять себя в руки! — сказал он. Хольт не выдержал и бросился бежать… А все же беда миновала!.. Он упал на койку.
13
Вольцов явился уже на следующий день. Он заметно осунулся и побледнел. У него вытащили десятки заноз из кожи лба и головы.
— На медпункте ни одной койки свободной, — рассказывал он. — На сто девятой батарее — пять убитых, на сто тридцать шестой — четырнадцать. Раненых пришлось везти в Бохум, в тыловой госпиталь.
Вечером Вольцов включил маленький радиоприемник, оставшийся им в наследство от Цише.
— Брось, он, конечно, испорчен, — отмахнулся Гомулка. Но в комнату уже ворвался отчетливый и резкий голос диктора. Хольт, как ошпаренный, присел на койке.
«…июля тысяча девятьсот сорок четвертого года. Сегодня на фюрера было совершено покушение. От бомбы, взорвавшейся в его кабинете, пострадали следующие лица: генерал-лейтенант…»
— Вот так-так!.. — вырвалось у Гомулки.
— Тише! — зашипел на него Вольцов.
— «…сотрудник Бергер. Легко ранены: генерал-полковник Йодль, генералы: Кортен…» Хольт попеременно смотрел на Вольцова и Гомулку. Вольцов наклонился над приемником и не отрываясь слушал. Гомулка сидел, разинув рот, он уставился на какое-то пятно на стене. «…Боденшац, Хойзингер, Шерфф…» Феттер медленно поднялся, на его лице было написано полное недоумение. «…Фюрер нисколько не пострадал, если не считать незначительных ушибов и ожогов, — продолжал диктор. — Он тут же возобновил свои занятия и не отменил приема, назначенного дуче, с которым беседовал продолжительное время…»
— Дуче? — удивился Феттер. — Он принял дуче?
— Заткнись! — цыкнул на него Вольцов.
— «…после чего фюрера посетил рейхсмаршал». Голос диктора оборвался. Вольцов стоял молча, склонив голову набок. По радио передавали марши.
— Покушение? — удивленно протянул Феттер, словно он так ничего и не понял. — Кто-то подбросил бомбу? Самую настоящую бомбу?
— Об этом следует доложить! — с внезапной решимостью сказал Вольцов. — Кто знает, может, кроме нас, никто этого не слышал! — Он снял со стены пилотку. — Пошли, Вернер!
Снаружи все еще палил зной. Солнце стояло над горизонтом, подернутое дымкой. Хольт схватил Вольцова за руку.
— Как это понимать?
— Почем я знаю!
Они бежали полем по решетчатому настилу, здесь он ничуть не пострадал, не те что на огневой. Между оконами ковырялись пленные, засыпая свежие воронки.
Готтескнехт стоял перед канцелярией и курил трубку
— Здорово, Диоскуры! — приветствовал он их. — Хольт на кого вы похожи? Уж не вчерашнее ли потрясение подействовало вам на печенку?
Вольдов подошел к нему поближе. Вахмистр вынул трубку изо рта, он слушал внимательно, с каким-то странным, напряженным лицом. Некоторое время он молчал. Потом сказал
— Ладно. Шефа вызвали в подгруппу, мы его ждем — Он все еще не двигался с места.
— Так… фюрер жив, говорите?
— Да, жив. Но кое-кто из его генералов ранен: Йодль, Хонзингер, адмирал Фосс, остальных я не запомнил.
Готтескнехт рассеянно кивнул, погруженный в свои мысли. Потом поправил фуражку и, не сказав ни слова, ушел в канцелярию.
— У майора шеф, наверное, узнает подробности, — сказал Вольцов.
— Я ни черта не понимаю, — беспомощно признался Хольт.
— А я, думаешь, понимаю? — огрызнулся Вольцов. В бараке все еще орало радио, передавая бравурные марши. У Феттера с Гомулкой шел спор.
— А Бадольо? — надрывался Феттер. — Вспомни, как было с Бадольо!
Гомулка пренебрежительно махнул рукой. Вид у него был усталый и измученный.
— Будет вам болтать! — бросил им Вольцов. Он приглушил радио. Хольт безучастно и растерянно опустился на табуретку. Несколько дружинников протопали по коридору в большую комнату. Хольт посмотрел на часы. Без чего-то восемь.
— Ты что расселся! — накинулся на него Вольцов. — Хорош командир орудия! Ты подготовился к ночному дежурству? Собрал свой расчет?
Хольт нехотя встал.
Во время проверки телефонной линии Готтескнехт переходил от орудия к орудию.
— На сегодня я пришлю вам троих из расчета «Дора». Кроме того, нескольких дружинников. А завтра с утра мы наново всех распределим.
Хольт так извелся, что одна только мысль засела у него в голове: спать, будь что будет! Вернувшись в барак, он бросился на койку. Но уже через час Вольцов растолкал его.
— Не слышишь, что ли? Сигнал к бою!
Над Рурской областью пролетала очередная группа скоростных бомбардировщиков.
В окопах дожидались дружинники, они уже разнесли по батарее новость о покушении.
— Теперь мне все понятно! — уверенно заявил Феттер. — Это, конечно, большевики! Это их рук дело!
— А как большевики попали в ставку фюрера? Соображаешь, что ты говоришь? — накинулся на него Вольцов.
— Ну, значит, коммунисты! — не сдавался Феттер.
— Коммунисты? Немецкие коммунисты? — негромко и с подчеркнутым равнодушием отозвался кто-то из дружинников. — Они ведь все в концлагерях или в тюрьмах.
— Там им и место! — отрезал Вольцов.
Лишь незадолго до полуночи служба воздушного оповещения сообщила, что скоростные бомбардировщики противника возвращаются обратно через Гельголландскую бухту.
Вольцов и Хольт натянули на пушку брезент.
— Чудной народ — эти дружинники, — заметил Феттер.
— Пролетарии! — презрительно бросил Вольцов. В бараке Феттер занялся маленьким приемником, оттуда опять лились бравурные марши. «Сейчас будут передавать речь фюрера!» — взволнованно объявил Феттер. Но тут настежь отворилась дверь. На пороге стояла монументальная и грозная фигура Кутшеры.
— Внимание! — крикнул Феттер. Кутшера сделал знак «вольно».
— Всем собраться в столовой! — прорычал он. — Совместное прослушание речи фюрера!
Хольт успел снять с себя только тяжелые, подбитые гвоздями башмаки и, как был, одетый, забрался на верхнюю койку. Он так вымотался и устал, что воспринимал все безучастно, словно из отдаления, как если бы происходившее его не касалось, а было лишь кадрами киноленты. Плевать мне на вес, думал он… Сейчас проснусь и увижу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
— Уверен. Он не написал.
Их прервали. Из подгруппы срочно требовали капитана. Хольт соединил говорившего с бараком Кутшеры.
В немом оцепенении стоял он посреди канцелярии. Счастье, что их разъединили! Зубы его выбивали дробь. Знобило. Он вышел на воздух.
Вся позиция кишела военнопленными, их пригнали засыпать воронки. У «Антона» стоял тяжелый тягач. Десяток солдат-зенитчиков в комбинезонах, вооруженные лебедками и ломами, хлопотали вокруг орудия. Тут же стоял Готтескнехт с Феттером и Гомулкой. Несколько военнопленных выравнивали разрушенный окоп. Хольт подошел к вахмистру. Вольцов доложил, что отправляется на медпункт. Готтескнехт внимательно оглядел Хольта.
— Вам надо взять себя в руки! — сказал он. Хольт не выдержал и бросился бежать… А все же беда миновала!.. Он упал на койку.
13
Вольцов явился уже на следующий день. Он заметно осунулся и побледнел. У него вытащили десятки заноз из кожи лба и головы.
— На медпункте ни одной койки свободной, — рассказывал он. — На сто девятой батарее — пять убитых, на сто тридцать шестой — четырнадцать. Раненых пришлось везти в Бохум, в тыловой госпиталь.
Вечером Вольцов включил маленький радиоприемник, оставшийся им в наследство от Цише.
— Брось, он, конечно, испорчен, — отмахнулся Гомулка. Но в комнату уже ворвался отчетливый и резкий голос диктора. Хольт, как ошпаренный, присел на койке.
«…июля тысяча девятьсот сорок четвертого года. Сегодня на фюрера было совершено покушение. От бомбы, взорвавшейся в его кабинете, пострадали следующие лица: генерал-лейтенант…»
— Вот так-так!.. — вырвалось у Гомулки.
— Тише! — зашипел на него Вольцов.
— «…сотрудник Бергер. Легко ранены: генерал-полковник Йодль, генералы: Кортен…» Хольт попеременно смотрел на Вольцова и Гомулку. Вольцов наклонился над приемником и не отрываясь слушал. Гомулка сидел, разинув рот, он уставился на какое-то пятно на стене. «…Боденшац, Хойзингер, Шерфф…» Феттер медленно поднялся, на его лице было написано полное недоумение. «…Фюрер нисколько не пострадал, если не считать незначительных ушибов и ожогов, — продолжал диктор. — Он тут же возобновил свои занятия и не отменил приема, назначенного дуче, с которым беседовал продолжительное время…»
— Дуче? — удивился Феттер. — Он принял дуче?
— Заткнись! — цыкнул на него Вольцов.
— «…после чего фюрера посетил рейхсмаршал». Голос диктора оборвался. Вольцов стоял молча, склонив голову набок. По радио передавали марши.
— Покушение? — удивленно протянул Феттер, словно он так ничего и не понял. — Кто-то подбросил бомбу? Самую настоящую бомбу?
— Об этом следует доложить! — с внезапной решимостью сказал Вольцов. — Кто знает, может, кроме нас, никто этого не слышал! — Он снял со стены пилотку. — Пошли, Вернер!
Снаружи все еще палил зной. Солнце стояло над горизонтом, подернутое дымкой. Хольт схватил Вольцова за руку.
— Как это понимать?
— Почем я знаю!
Они бежали полем по решетчатому настилу, здесь он ничуть не пострадал, не те что на огневой. Между оконами ковырялись пленные, засыпая свежие воронки.
Готтескнехт стоял перед канцелярией и курил трубку
— Здорово, Диоскуры! — приветствовал он их. — Хольт на кого вы похожи? Уж не вчерашнее ли потрясение подействовало вам на печенку?
Вольдов подошел к нему поближе. Вахмистр вынул трубку изо рта, он слушал внимательно, с каким-то странным, напряженным лицом. Некоторое время он молчал. Потом сказал
— Ладно. Шефа вызвали в подгруппу, мы его ждем — Он все еще не двигался с места.
— Так… фюрер жив, говорите?
— Да, жив. Но кое-кто из его генералов ранен: Йодль, Хонзингер, адмирал Фосс, остальных я не запомнил.
Готтескнехт рассеянно кивнул, погруженный в свои мысли. Потом поправил фуражку и, не сказав ни слова, ушел в канцелярию.
— У майора шеф, наверное, узнает подробности, — сказал Вольцов.
— Я ни черта не понимаю, — беспомощно признался Хольт.
— А я, думаешь, понимаю? — огрызнулся Вольцов. В бараке все еще орало радио, передавая бравурные марши. У Феттера с Гомулкой шел спор.
— А Бадольо? — надрывался Феттер. — Вспомни, как было с Бадольо!
Гомулка пренебрежительно махнул рукой. Вид у него был усталый и измученный.
— Будет вам болтать! — бросил им Вольцов. Он приглушил радио. Хольт безучастно и растерянно опустился на табуретку. Несколько дружинников протопали по коридору в большую комнату. Хольт посмотрел на часы. Без чего-то восемь.
— Ты что расселся! — накинулся на него Вольцов. — Хорош командир орудия! Ты подготовился к ночному дежурству? Собрал свой расчет?
Хольт нехотя встал.
Во время проверки телефонной линии Готтескнехт переходил от орудия к орудию.
— На сегодня я пришлю вам троих из расчета «Дора». Кроме того, нескольких дружинников. А завтра с утра мы наново всех распределим.
Хольт так извелся, что одна только мысль засела у него в голове: спать, будь что будет! Вернувшись в барак, он бросился на койку. Но уже через час Вольцов растолкал его.
— Не слышишь, что ли? Сигнал к бою!
Над Рурской областью пролетала очередная группа скоростных бомбардировщиков.
В окопах дожидались дружинники, они уже разнесли по батарее новость о покушении.
— Теперь мне все понятно! — уверенно заявил Феттер. — Это, конечно, большевики! Это их рук дело!
— А как большевики попали в ставку фюрера? Соображаешь, что ты говоришь? — накинулся на него Вольцов.
— Ну, значит, коммунисты! — не сдавался Феттер.
— Коммунисты? Немецкие коммунисты? — негромко и с подчеркнутым равнодушием отозвался кто-то из дружинников. — Они ведь все в концлагерях или в тюрьмах.
— Там им и место! — отрезал Вольцов.
Лишь незадолго до полуночи служба воздушного оповещения сообщила, что скоростные бомбардировщики противника возвращаются обратно через Гельголландскую бухту.
Вольцов и Хольт натянули на пушку брезент.
— Чудной народ — эти дружинники, — заметил Феттер.
— Пролетарии! — презрительно бросил Вольцов. В бараке Феттер занялся маленьким приемником, оттуда опять лились бравурные марши. «Сейчас будут передавать речь фюрера!» — взволнованно объявил Феттер. Но тут настежь отворилась дверь. На пороге стояла монументальная и грозная фигура Кутшеры.
— Внимание! — крикнул Феттер. Кутшера сделал знак «вольно».
— Всем собраться в столовой! — прорычал он. — Совместное прослушание речи фюрера!
Хольт успел снять с себя только тяжелые, подбитые гвоздями башмаки и, как был, одетый, забрался на верхнюю койку. Он так вымотался и устал, что воспринимал все безучастно, словно из отдаления, как если бы происходившее его не касалось, а было лишь кадрами киноленты. Плевать мне на вес, думал он… Сейчас проснусь и увижу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153