В наушниках голос Готтескнехта, непривычно суровый и чужой: «Воздух! Самолет — девять! Прямое приближение!.. Третья волна!» Хольт, сам того не сознавая, выкрикивал слова команды. Наводчики доложили: «Берта» готова к ведению огня!»
Хольт взглянул на небо. Там опять появилось звено четырехмоторных бомбардировщиков. «Беглый… Огонь!» Вольцов заряжал уверенно и быстро. Огонь теперь вели только два орудия.
— Огонь!.. — Ствол орудия поднимался все выше. — Поворот на 180 градусов! — Пушка повернула на восток. Свист падающих бомб тонул в грохоте выстрелов, повсюду к небу вздымались грибовидные облака дыма и фонтаны взрытой земли, орудийный окоп содрогался. Хольт выкрикнул: «Огонь!..» И Вольцов в самом деле непрерывно заряжал и стрелял. В наушниках послышался голос Готтескнехта: «На этот раз промазала!» Вольцов в каком-то неистовстве закидывал в ствол патрон за патроном и стрелял безостановочно, не ожидая приказа, пока Феттер не объявил: «Высота больше предельной!»
— Перерыв огня! — В наушниках прозвучал голос Готтескнехта: «Минутку! Принимаю обстановку!» Время тянулось бесконечно. Но в наушниках опять зазвучал его голос: «Самолеты противника ушли! Отбой!»
— «Берта» поняла! — Хольт вдруг почувствовал невероятную усталость. Он сорвал с себя наушники и протянул их Вольцову, который сидел на станине, обхватив забинтованную голову руками.
Хольт бросился к «Антону».
Он не узнавал позиции. Земля между орудиями казалась свежевспаханной. Повсюду зияли глубокие воронки. Окоп «Антона» представлял собой беспорядочную кучу земли, из которой торчали расщепленные обломки досок. Хольт перелез через остатки бруствера и подошел к опрокинутой пушке. Он сразу же наткнулся на Рутшера. Вся нижняя часть его тела была зажата между деревянной обшивкой блиндажа и лафетом. Вид раздавленного трупа был ужасен, Хольту сделалось дурно. Ему вспомнилась рослая красавица, сестра Рутшера… Он перешагнул через труп. Перед обвалившимся блиндажом для боеприпасов, из которого было выброшено множество блестящих патронов, лежали еще два трупа. Того, что поменьше, Хольт не узнавал, лицо его было изуродовано, каска сползла на глаза. Рядом лежал Гюнтер Цише, все еще связанный с пушкой проводом командира орудия. Он лежал на спине, раскинув руки, в луже крови, натекшей из ушей, носа и рта. Лицо его странно расплющилось. Как это случилось? — думал Хольт… Рутшер и Цише, думал он… Он присел на корточки, расстегнул на Цише френч, вытащил у него из-за пазухи ворох смятых бумажек и сунул к себе в карман. Затем снял личный знак сначала с Цише, а потом и с того, неузнанного.
К Хольту подошел Гомулка, еще несколько курсантов, а также кое-кто из команды. Гомулка увидел Рутшера, и лицо его покрылось синеватой бледностью. На куче земли, еще недавно бывшей орудийным окопом, стоял, возвышаясь над всеми, Готтескнехт с записной книжкою в руках. Хольт протянул ему оба личных знака.
— Рутшер… господин вахмистр…
— Ладно, Хольт, позаботьтесь о «Берте»!
Гомулка спрыгнул в воронку, тошнота подступила ему к горлу, его вырвало.
— На «Фриде»… весь расчет — в клочья! — пробормотал он. У Хольта вдруг мелькнуло далекое воспоминание: мне очертел родной дом, очертела школа, я не мог дождаться минуты, когда меня призовут, как об избавлении мечтал я о войне…
Подавленные и молчаливые, сидели они у «Берты», Только Вольцов делал вид, будто ничего не случилось…
— Тридцать шесть бомбовых воронок, — рассуждал он вслух. — Бомбы в пятнадцать — двадцать центнеров весом. А результаты? Выведены из строя два орудия. Вот что значит не считаться с расходами!
— Ступай на перевязку! — сказал Хольт. У Вольцова сквозь бинты сочилась кровь, волосы слиплись, все лицо было и крови. Когда он ушел, Хольт даново распределил обязанности в расчете.
Не хватает порядочного седьмого номера, думал он. Вечером подойдут дружинники, а что я буду делать днем? Он крикнул: «За дело! Чистить орудие!» Двое силезцев послушно стали прочищать банником орудийный ствол.
На подъездной дороге остановились санитарные машины. Гомулка сказал: — Понять не могу, что произошло у «Антона»!
Но тут в окоп вошли Кутшера и Готтескнехт.
— Веселенькое утро, верно? Бандиты прикончили мою собаку, я им этого ввек не прощу!
Хольт доложил:
— Нам требуются третий и седьмой номера и подносчики боеприпасов! — Готтескнехг записал. — Господин вахмистр, — обратился Хольт, как только Кутшера ушел, — можно мне позвонить по телефону?
Готтескнехт рассеянно посмотрел на него.
— Подождите. Сейчас линяя перегружена… — Он подумал. — Раз уж вы будете звонить, освободите меня от одного… извещения.
Барак так тряхнуло, что внутри он представлял картину полного разгрома. Пришлось повозиться два часа, чтобы нанести в нем хоть какой-то порядок. Прямым попаданием снесло уборную, и стены были облеплены нечистотами. Вольцов, все еще расхаживавший в своей окровавленной чалме, наблюдал это зрелище подбоченившись, с невозмутимостью философа.
— Это — средство войны, известное еще в древности, — заметил он. — Уже римляне из так называемых баллист обстреливали дерьмом осажденные города.
— Ступай на медпункт, — накинулся на него Хольт. Сам оп побежал в канцелярию, где Готтескнехт сидел над списками личного состава.
— Тринадцать погибших, Хольт, это ужасно! — Он постучал карандашом по бумаге. — Расчет «Фриды» погиб весь, до одного человека. Девять силезцев, а ведь этим ребятам едва минуло шестнадцать.
У Хольта защемило сердце.
— Как это случилось? — спросил он.
— Прямое попадание. Их накрыло бомбой весом в девятьсот килограммов.
— А что произошло у «Антона»?! Я никак не соображу.
— Бомба разорвалась сразу же за бруствером, с северной стороны. Все, кто был по северной стенке траншеи, оказались на своего рода неподбойном борту… Те, кто стоял дальше, видимо, попали под взрывную волну и осколки.
— Зеппу, выходит, здорово повезло, ведь он сидел слева у механизма вертикальной наводки.
— Всем вам здорово повезло, — сказал Готескнехт. Он поднялся. — Оставляю вас одного, не забудьте же мою просьбу!
Хольту пришлось долго ждать свободного провода. Только теперь ожило в нем вчерашнее, оно было далеким-далеким, казалось, прошел целый год.
Хольт набрал номер. Она могла бы ехать теперь со мной, пришло ему в голову, но при одной этой мысли его бросило в дрожь.
На другом конце провода раздался голос фрау Цише:
— Я всю ночь не сомкнула глаз! Что у вас слышно? Вас тоже бомбили? Чего только я не наслушалась!
— Да, нам здорово попало! Погибло тринадцать человек!
— А Цише? Что делает Цише? Он ни в коем случае не должен написать отцу…
— Цише не сможет написать отцу! — оборвал ее Хольт. — Он погиб!
— Поги-иб?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Хольт взглянул на небо. Там опять появилось звено четырехмоторных бомбардировщиков. «Беглый… Огонь!» Вольцов заряжал уверенно и быстро. Огонь теперь вели только два орудия.
— Огонь!.. — Ствол орудия поднимался все выше. — Поворот на 180 градусов! — Пушка повернула на восток. Свист падающих бомб тонул в грохоте выстрелов, повсюду к небу вздымались грибовидные облака дыма и фонтаны взрытой земли, орудийный окоп содрогался. Хольт выкрикнул: «Огонь!..» И Вольцов в самом деле непрерывно заряжал и стрелял. В наушниках послышался голос Готтескнехта: «На этот раз промазала!» Вольцов в каком-то неистовстве закидывал в ствол патрон за патроном и стрелял безостановочно, не ожидая приказа, пока Феттер не объявил: «Высота больше предельной!»
— Перерыв огня! — В наушниках прозвучал голос Готтескнехта: «Минутку! Принимаю обстановку!» Время тянулось бесконечно. Но в наушниках опять зазвучал его голос: «Самолеты противника ушли! Отбой!»
— «Берта» поняла! — Хольт вдруг почувствовал невероятную усталость. Он сорвал с себя наушники и протянул их Вольцову, который сидел на станине, обхватив забинтованную голову руками.
Хольт бросился к «Антону».
Он не узнавал позиции. Земля между орудиями казалась свежевспаханной. Повсюду зияли глубокие воронки. Окоп «Антона» представлял собой беспорядочную кучу земли, из которой торчали расщепленные обломки досок. Хольт перелез через остатки бруствера и подошел к опрокинутой пушке. Он сразу же наткнулся на Рутшера. Вся нижняя часть его тела была зажата между деревянной обшивкой блиндажа и лафетом. Вид раздавленного трупа был ужасен, Хольту сделалось дурно. Ему вспомнилась рослая красавица, сестра Рутшера… Он перешагнул через труп. Перед обвалившимся блиндажом для боеприпасов, из которого было выброшено множество блестящих патронов, лежали еще два трупа. Того, что поменьше, Хольт не узнавал, лицо его было изуродовано, каска сползла на глаза. Рядом лежал Гюнтер Цише, все еще связанный с пушкой проводом командира орудия. Он лежал на спине, раскинув руки, в луже крови, натекшей из ушей, носа и рта. Лицо его странно расплющилось. Как это случилось? — думал Хольт… Рутшер и Цише, думал он… Он присел на корточки, расстегнул на Цише френч, вытащил у него из-за пазухи ворох смятых бумажек и сунул к себе в карман. Затем снял личный знак сначала с Цише, а потом и с того, неузнанного.
К Хольту подошел Гомулка, еще несколько курсантов, а также кое-кто из команды. Гомулка увидел Рутшера, и лицо его покрылось синеватой бледностью. На куче земли, еще недавно бывшей орудийным окопом, стоял, возвышаясь над всеми, Готтескнехт с записной книжкою в руках. Хольт протянул ему оба личных знака.
— Рутшер… господин вахмистр…
— Ладно, Хольт, позаботьтесь о «Берте»!
Гомулка спрыгнул в воронку, тошнота подступила ему к горлу, его вырвало.
— На «Фриде»… весь расчет — в клочья! — пробормотал он. У Хольта вдруг мелькнуло далекое воспоминание: мне очертел родной дом, очертела школа, я не мог дождаться минуты, когда меня призовут, как об избавлении мечтал я о войне…
Подавленные и молчаливые, сидели они у «Берты», Только Вольцов делал вид, будто ничего не случилось…
— Тридцать шесть бомбовых воронок, — рассуждал он вслух. — Бомбы в пятнадцать — двадцать центнеров весом. А результаты? Выведены из строя два орудия. Вот что значит не считаться с расходами!
— Ступай на перевязку! — сказал Хольт. У Вольцова сквозь бинты сочилась кровь, волосы слиплись, все лицо было и крови. Когда он ушел, Хольт даново распределил обязанности в расчете.
Не хватает порядочного седьмого номера, думал он. Вечером подойдут дружинники, а что я буду делать днем? Он крикнул: «За дело! Чистить орудие!» Двое силезцев послушно стали прочищать банником орудийный ствол.
На подъездной дороге остановились санитарные машины. Гомулка сказал: — Понять не могу, что произошло у «Антона»!
Но тут в окоп вошли Кутшера и Готтескнехт.
— Веселенькое утро, верно? Бандиты прикончили мою собаку, я им этого ввек не прощу!
Хольт доложил:
— Нам требуются третий и седьмой номера и подносчики боеприпасов! — Готтескнехг записал. — Господин вахмистр, — обратился Хольт, как только Кутшера ушел, — можно мне позвонить по телефону?
Готтескнехт рассеянно посмотрел на него.
— Подождите. Сейчас линяя перегружена… — Он подумал. — Раз уж вы будете звонить, освободите меня от одного… извещения.
Барак так тряхнуло, что внутри он представлял картину полного разгрома. Пришлось повозиться два часа, чтобы нанести в нем хоть какой-то порядок. Прямым попаданием снесло уборную, и стены были облеплены нечистотами. Вольцов, все еще расхаживавший в своей окровавленной чалме, наблюдал это зрелище подбоченившись, с невозмутимостью философа.
— Это — средство войны, известное еще в древности, — заметил он. — Уже римляне из так называемых баллист обстреливали дерьмом осажденные города.
— Ступай на медпункт, — накинулся на него Хольт. Сам оп побежал в канцелярию, где Готтескнехт сидел над списками личного состава.
— Тринадцать погибших, Хольт, это ужасно! — Он постучал карандашом по бумаге. — Расчет «Фриды» погиб весь, до одного человека. Девять силезцев, а ведь этим ребятам едва минуло шестнадцать.
У Хольта защемило сердце.
— Как это случилось? — спросил он.
— Прямое попадание. Их накрыло бомбой весом в девятьсот килограммов.
— А что произошло у «Антона»?! Я никак не соображу.
— Бомба разорвалась сразу же за бруствером, с северной стороны. Все, кто был по северной стенке траншеи, оказались на своего рода неподбойном борту… Те, кто стоял дальше, видимо, попали под взрывную волну и осколки.
— Зеппу, выходит, здорово повезло, ведь он сидел слева у механизма вертикальной наводки.
— Всем вам здорово повезло, — сказал Готескнехт. Он поднялся. — Оставляю вас одного, не забудьте же мою просьбу!
Хольту пришлось долго ждать свободного провода. Только теперь ожило в нем вчерашнее, оно было далеким-далеким, казалось, прошел целый год.
Хольт набрал номер. Она могла бы ехать теперь со мной, пришло ему в голову, но при одной этой мысли его бросило в дрожь.
На другом конце провода раздался голос фрау Цише:
— Я всю ночь не сомкнула глаз! Что у вас слышно? Вас тоже бомбили? Чего только я не наслушалась!
— Да, нам здорово попало! Погибло тринадцать человек!
— А Цише? Что делает Цише? Он ни в коем случае не должен написать отцу…
— Цише не сможет написать отцу! — оборвал ее Хольт. — Он погиб!
— Поги-иб?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153