Вот они и застряли. Через лес им не пробиться — деревья тут здоровые. Значит, первые три машины мы уничтожим и таким образом закроем остальным выход из лесу. Потом из кустов мы их по одному все подобьем. Пусть даже танков будет целая рота. Такой тактик, как я, всегда с ними справится.
— Гм… — протянул Хольт. Что-то уж очень все у Вольцова гладко получалось!
— Труднее всего подбить первый танк, — продолжал рассуждать Вольцов, — и дело тут в психологии. Первого всегда боишься. А как трахнешь его и он разлетится на куски, сразу на душе веселей станет. Надо придумать что-то такое, чтобы первый подбить наверняка. Знаешь что? Мы его заставим махнуть прямо через заграждение. А я залягу по ту сторону и вместе с заграждением взорву танк к чертям собачьим! — Он еще раз осмотрел врытые столбы. — Давай, ребята! С каждой стороны по фаустпатрону, чтобы земля осела…
Он пригнулся в кювете, все остальные попрятались в кустах. Раскрыть рот! Взрыв — на воздух взлетели бревна, земля. Немного погодя дым рассеялся. Через образовавшуюся брешь песок рассыпался по полотну дороги.
— А теперь еще один, с другой стороны, — приказал Вольцов.
Хольт для пробы бил из заснеженного окопа на опушке. Вольцов не без удовольствия осмотрел разрушения, причиненные взрывом.
— Ясно, теперь первый танк, не раздумывая, махнет прямо через эту кучу!
Хольт вздрогнул: где-то вдалеке мощный взрыв потряс воздух, прокатился и еще долго будил эхо.
Вольцов выругался:
— Вот идиоты! Услыхали, как мы тут бабахаем, и скорее мост взрывать! Хольт закричал:
— Как же мы назад переправимся?
— Там видно будет, — ответил Вольцов.
Они отвинтили головки фаустпатронов, оставленных фольксштурмистами, и сложили их вместе с взрывателями на остатках противотанкового заграждения.
— Ручные гранаты! — приказал Вольцов.
Хольт бросился к машине. Около нее стоял ефрейтор и курил. Неподалеку Феттер удлинял траншеи до первых кустов. Хольт буркнул:
— Мог бы ему помочь!
— Чего зря стараться-то? — отрезал ефрейтор и вдруг, сразу сделавшись серьезным, добавил: — Послушай, Хольт, ты что — и вправду здесь хочешь… — Он мотнул головой в сторону противотанкового заграждения и прищурил глаз.
Хольт отчужденно взглянул на него.
— Что это значит?..
Ефрейтор как-то странно посмотрел на него.
— Ну ладно! — сказал он и хлопнул Хольта по плечу. — Я пошутил!
Хольт отнес ручные гранаты Вольцову. Он думал: что это с ним? Чего он ломается! Тут он вспомнил подслушанные ночью обрывки разговора, и они сразу обрели смысл… Этот ефрейтор не так прост, как кажется!
Вольцов сложил ручные гранаты на фаустпатроны и, наклонив голову набок, залюбовался своим сооружением.
— Уж этот-то зарядик разнесет все в пух и прах! Не хотел бы я сидеть в первом танке! — Взглянув на небо, он добавил: — Опять снег пошел — самая лучшая маскировка! — Потом сжал Хольту руку: — Я покажу русским, что значит превосходство в тактике! Уж я-то до конца использую все преимущества нашей позиции. Момент внезапности тоже на нашей стороне. С таким планом, как у меня, мы остановим целую роту танков. Сам Мольтке назвал бы мою идею гениальным решением!
Хольт снял каску, стянул с себя подшлемник и провел рукой по взмокшим волосам. Уверенность Вольцова все же подействовала на него. Он вспомнил недавно прочитанную газету:
«…русские никуда не годные солдаты», а о танкистах, значит, и говорить нечего!.. Отстегнул лопатку и стал помогать Вольцову копать окопчик по другую сторону заграждения. День клонился к вечеру.
— Отсюда я фаустпатроном все подорву, как только первый танк появится над заграждением! — воскликнул Вольцов. — А ты, Феттер, заляжешь с пулеметом на опушке.
Смеркалось. Ефрейтор сказал:
— Машина пока пусть здесь стоит. В ночную смену я ее отгоню.
Феттер остался на шоссе — он первым заступал в караул.
В бараке пыхтела железная печурка, распространяя приятное тепло. Вдоль стен стояли грубо сколоченные скамьи. Сквозь щели свистел ветер.
Вольцов грелся у печки. Хольт сидел, привалившись к стене, и пытался уснуть. Ефрейтор пристроился в самом дальнем углу. Коптилка отбрасывала колеблющиеся тени. Вольцов набрал в котелок снегу, вскипятил воду и заварил мятный чай.
Гомулка спросил:
— Вольцов… разъясни мне толком, почему ты отослал фольксштурмистов?
— Нет в них настоящего боевого духа, — ответил Вольцов. — Как я могу принять бой в такой сложной обстановке, если рядом люди, которые по сути дела не желают драться, — их же силком пригнали сюда! Какой от них толк? На них нельзя положиться!
Гомулка, зажав автомат под мышкой, прошелся взад и вперед по бараку. Потом встал у выхода и прислонился к косяку.
— Итак, ты не хочешь сражаться бок о бок с людьми, которых пригнали сюда насильно… и которые по сути дела не желают драться… — повторил он, запинаясь.
Хольт поднял голову. Гомулка держал автомат прижатым к бедру, палец на спусковом крючке, стволом в сторону Вольцова. Лицо Зеппа было бело как мел.
Что это?.. Что здесь происходит? — подумал Хольт.
— Это относится только к фольксштурмистам, — услыхал он голос Гомулки, — или ко всем?
Вольцов вскинул глаза, долго смотрел на Гомулку, затем спросил:
— Я тебя правильно понял, Зенп?
— Да. Надеюсь, теперь ты меня понял… — ответил Гомулка. — Ни с места, Вольцов! — крикнул он, как только Вольцов шелохнулся, и добавил: — Мне надо сказать тебе несколько слов!
Ефрейтор, сидевший в углу, куда едва достигал слабый свет, наклонился вперед. Он попеременно смотрел то на Гомулку, то на Вольцова, затем остановил испытующий взгляд на Хольте. А тот застыл на скамье, словно завороженный разыгрывавшейся на его глазах драмой, которой он не понимал или не желал понимать.
— Я сюда… я попросился сюда только потому… — задыхаясь от волнения, начал Гомулка, — только потому, что я не хочу больше!.. Так вот — я ухожу к русским!
Долгое молчание.
— Ты принял присягу, Зепп! — сказал Вольцов.
— Я должен был, меня вынудили ее принять! — выкрикнул Гомулка.
— Ты же доброволец, а доброволец не может утверждать, что его вынудили принять присягу, — сказал Вольцов.
Гомулка так часто дышал, что видно было, как поднимались и опускались плечи.
— Все равно, пусть я нарушу присягу!
— Только подлец покидает своего полководца в беде! — процедил Вольцов холодно и враждебно.
Но тут Гомулка не выдержал и раскричался. На лице у него набух шрам.
— Полководец… Это не мой полководец! И война эта не моя! Это ты называешь Гитлера своим полководцем и цепляешься за свою присягу, а для меня он преступник!.. Убийца, сумасшедший! Я ему больше не повинуюсь! Я… На зенитной батарее я думал, что сражаюсь за Германию… Не хотел признаваться себе, что он все смешал с грязью и саму Германию покрыл позором!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
— Гм… — протянул Хольт. Что-то уж очень все у Вольцова гладко получалось!
— Труднее всего подбить первый танк, — продолжал рассуждать Вольцов, — и дело тут в психологии. Первого всегда боишься. А как трахнешь его и он разлетится на куски, сразу на душе веселей станет. Надо придумать что-то такое, чтобы первый подбить наверняка. Знаешь что? Мы его заставим махнуть прямо через заграждение. А я залягу по ту сторону и вместе с заграждением взорву танк к чертям собачьим! — Он еще раз осмотрел врытые столбы. — Давай, ребята! С каждой стороны по фаустпатрону, чтобы земля осела…
Он пригнулся в кювете, все остальные попрятались в кустах. Раскрыть рот! Взрыв — на воздух взлетели бревна, земля. Немного погодя дым рассеялся. Через образовавшуюся брешь песок рассыпался по полотну дороги.
— А теперь еще один, с другой стороны, — приказал Вольцов.
Хольт для пробы бил из заснеженного окопа на опушке. Вольцов не без удовольствия осмотрел разрушения, причиненные взрывом.
— Ясно, теперь первый танк, не раздумывая, махнет прямо через эту кучу!
Хольт вздрогнул: где-то вдалеке мощный взрыв потряс воздух, прокатился и еще долго будил эхо.
Вольцов выругался:
— Вот идиоты! Услыхали, как мы тут бабахаем, и скорее мост взрывать! Хольт закричал:
— Как же мы назад переправимся?
— Там видно будет, — ответил Вольцов.
Они отвинтили головки фаустпатронов, оставленных фольксштурмистами, и сложили их вместе с взрывателями на остатках противотанкового заграждения.
— Ручные гранаты! — приказал Вольцов.
Хольт бросился к машине. Около нее стоял ефрейтор и курил. Неподалеку Феттер удлинял траншеи до первых кустов. Хольт буркнул:
— Мог бы ему помочь!
— Чего зря стараться-то? — отрезал ефрейтор и вдруг, сразу сделавшись серьезным, добавил: — Послушай, Хольт, ты что — и вправду здесь хочешь… — Он мотнул головой в сторону противотанкового заграждения и прищурил глаз.
Хольт отчужденно взглянул на него.
— Что это значит?..
Ефрейтор как-то странно посмотрел на него.
— Ну ладно! — сказал он и хлопнул Хольта по плечу. — Я пошутил!
Хольт отнес ручные гранаты Вольцову. Он думал: что это с ним? Чего он ломается! Тут он вспомнил подслушанные ночью обрывки разговора, и они сразу обрели смысл… Этот ефрейтор не так прост, как кажется!
Вольцов сложил ручные гранаты на фаустпатроны и, наклонив голову набок, залюбовался своим сооружением.
— Уж этот-то зарядик разнесет все в пух и прах! Не хотел бы я сидеть в первом танке! — Взглянув на небо, он добавил: — Опять снег пошел — самая лучшая маскировка! — Потом сжал Хольту руку: — Я покажу русским, что значит превосходство в тактике! Уж я-то до конца использую все преимущества нашей позиции. Момент внезапности тоже на нашей стороне. С таким планом, как у меня, мы остановим целую роту танков. Сам Мольтке назвал бы мою идею гениальным решением!
Хольт снял каску, стянул с себя подшлемник и провел рукой по взмокшим волосам. Уверенность Вольцова все же подействовала на него. Он вспомнил недавно прочитанную газету:
«…русские никуда не годные солдаты», а о танкистах, значит, и говорить нечего!.. Отстегнул лопатку и стал помогать Вольцову копать окопчик по другую сторону заграждения. День клонился к вечеру.
— Отсюда я фаустпатроном все подорву, как только первый танк появится над заграждением! — воскликнул Вольцов. — А ты, Феттер, заляжешь с пулеметом на опушке.
Смеркалось. Ефрейтор сказал:
— Машина пока пусть здесь стоит. В ночную смену я ее отгоню.
Феттер остался на шоссе — он первым заступал в караул.
В бараке пыхтела железная печурка, распространяя приятное тепло. Вдоль стен стояли грубо сколоченные скамьи. Сквозь щели свистел ветер.
Вольцов грелся у печки. Хольт сидел, привалившись к стене, и пытался уснуть. Ефрейтор пристроился в самом дальнем углу. Коптилка отбрасывала колеблющиеся тени. Вольцов набрал в котелок снегу, вскипятил воду и заварил мятный чай.
Гомулка спросил:
— Вольцов… разъясни мне толком, почему ты отослал фольксштурмистов?
— Нет в них настоящего боевого духа, — ответил Вольцов. — Как я могу принять бой в такой сложной обстановке, если рядом люди, которые по сути дела не желают драться, — их же силком пригнали сюда! Какой от них толк? На них нельзя положиться!
Гомулка, зажав автомат под мышкой, прошелся взад и вперед по бараку. Потом встал у выхода и прислонился к косяку.
— Итак, ты не хочешь сражаться бок о бок с людьми, которых пригнали сюда насильно… и которые по сути дела не желают драться… — повторил он, запинаясь.
Хольт поднял голову. Гомулка держал автомат прижатым к бедру, палец на спусковом крючке, стволом в сторону Вольцова. Лицо Зеппа было бело как мел.
Что это?.. Что здесь происходит? — подумал Хольт.
— Это относится только к фольксштурмистам, — услыхал он голос Гомулки, — или ко всем?
Вольцов вскинул глаза, долго смотрел на Гомулку, затем спросил:
— Я тебя правильно понял, Зенп?
— Да. Надеюсь, теперь ты меня понял… — ответил Гомулка. — Ни с места, Вольцов! — крикнул он, как только Вольцов шелохнулся, и добавил: — Мне надо сказать тебе несколько слов!
Ефрейтор, сидевший в углу, куда едва достигал слабый свет, наклонился вперед. Он попеременно смотрел то на Гомулку, то на Вольцова, затем остановил испытующий взгляд на Хольте. А тот застыл на скамье, словно завороженный разыгрывавшейся на его глазах драмой, которой он не понимал или не желал понимать.
— Я сюда… я попросился сюда только потому… — задыхаясь от волнения, начал Гомулка, — только потому, что я не хочу больше!.. Так вот — я ухожу к русским!
Долгое молчание.
— Ты принял присягу, Зепп! — сказал Вольцов.
— Я должен был, меня вынудили ее принять! — выкрикнул Гомулка.
— Ты же доброволец, а доброволец не может утверждать, что его вынудили принять присягу, — сказал Вольцов.
Гомулка так часто дышал, что видно было, как поднимались и опускались плечи.
— Все равно, пусть я нарушу присягу!
— Только подлец покидает своего полководца в беде! — процедил Вольцов холодно и враждебно.
Но тут Гомулка не выдержал и раскричался. На лице у него набух шрам.
— Полководец… Это не мой полководец! И война эта не моя! Это ты называешь Гитлера своим полководцем и цепляешься за свою присягу, а для меня он преступник!.. Убийца, сумасшедший! Я ему больше не повинуюсь! Я… На зенитной батарее я думал, что сражаюсь за Германию… Не хотел признаваться себе, что он все смешал с грязью и саму Германию покрыл позором!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153