— Он разложил на столе карту Франции.
Хольт следил за острием его циркуля, указывавшим на Шербур.
— Так это и есть Котантен? Но ведь это же ничтожная часть Франции!
— Да, но важнейший стратегический плацдарм, — пояснил Вольцов. — Американцам теперь ничто не помешает начать широко задуманное наступление. Но все это не идет ни в какое сравнение с тем, что творится на Восточном фронте.
— А что, там очень плохо? — подавленно спросил Хольт.
Вольцов сердито фыркнул. Он разложил на столе карту Восточной Европы. Но тут открылась дверь, и в комнату заглянул Готтескнехт.
— Продолжайте! — Он испытующе поглядел по сторонам. — Мы, кажется, обсуждаем положение на фронте? Признаться, Вольцов, ваше мнение и я не прочь послушать. Валяйте, не смущайтесь!
Вольцов, склонив голову набок, посмотрел на Готтескнехта с видом, говорившим: «Только тебя здесь не хватало!» Но вслух он произнес:
— Все дело в том, что официальные сводки надо сперва перетасовать, а это задача нелегкая!
— То есть как это перетасовать?
— Ну, собрать в одно целое, как из частей собирают радиоприемник. Официальная сводка не дает связного обзора событий. Вам расскажут о частичном продвижении в одном месте и вынужденном отходе в другом — спасибо, если назовут еще два-три населенных пункта. Только из обзора в «Фелькишер беобахтер» можно кое-что уразуметь, вот и приходится из кусочков ляпать общую картину.
— Ну и ляпайте! — сказал Готтескнехт. — А мы послушаем. Но предупреждаю: если будете нести околесицу, придется поставить вам плохо!
— До двадцатого июня, — начал Вольцов, — наш фронт выглядел примерно так: от Черноморского побережья западнее Одессы он через Яссы тянулся к Карпатам, а там через Броды уходил на север, к Припяти. Здесь начинался Центральный участок фронта: образуя широкую дугу в триста километров, глубоко вдававшуюся на восток, он тянулся вдоль Припяти и дальше на северо-восток до Рогачева и Жлобина; отсюда, пересекая Днепр, он направлялся к северу и, снова возвращаясь на западный берег Днепра и охватывая Витебск, уходил на запад к Полоцку. Здесь простирался Северо-Восточный участок фронта; поднимаясь круто к северу, он огибал Чудское озеро и шел дальше к Нарве. — Вольцов показывал все на карте. — Когда я увидел дугу, которую образует фронт, я сцрашно удивился, ведь любой учебник тактики и стратегии вам скажет, что такие дуги к добру не ведут, — вспомните Сталинград! Этот огромный южный фланг на центральном участке фронта, тянущийся с запада на восток на протяжении трехсот километров, правда, прикрыт болотами Припяти — летом здесь ни о какой войне не может быть и речи. И все же эта дуга представляла своего рода яйцо всмятку, если можно так выразиться…
— Так можно выразиться!
— И в самом деле, русские между двадцать первым и двадцать третьим прорвали фронт в четырех местах: по обе стороны Витебска; здесь — у Орши, у Могилева и, наконец, по обе стороны Бобруйска. Оперативные сводки уже после первого дня наступления сообщали о «местных прорывах», которые тут же удавалось «перекрыть». Но это, очевидно, было действительно только до ближайшего утра. Возьмем, например, оба прорыва севернее и южнее Витебска: двадцать первого русские перешли здесь в наступление; самое позднее двадцать третьего они в этих местах прорвали нашу глубоко эшелонированную оборону, и уже двадцать четвертого оба ударных клина должны были соединиться. И то, что Витебск, несмотря на это, еще долго фигурировал в наших сводках — обычные разговоры насчет тяжелых оборонительных боев и прочее, — только доказывает… — Тут Вольцов осекся.
— Что же это доказывает? — спросил Готтескнехт.
— Господин вахмистр, когда русские форсированным маршем продвигаются на запад, а восточнее, в районе Витебска, идут тяжелые бои, иначе как «котлом» это не назовешь!
На время воцарилось молчание. Готтескнехт чиркнул спичкой и закурил.
— Итак, ловушка под Витебском захлопнулась. Русские развивают свое наступление на запад так стремительно, что голова кругом идет! То же самое, очевидно, происходило на участке Орша — Могилев: вам сообщают о «прорывах местного значения», а уже день спустя называют места, лежащие значительно западнее. Но хуже всего обстоит дело вот здесь. Удар на Бобруйск был, видимо, осуществлен с особенной силой. Я внимательно следил за тем моментом, когда русские севернее Бобруйска вышли к Днепру. Это может показаться шуткой, господин вахмистр, но похоже, что русские переправились через Днепр одновременно с нашими дивизиями! Там, видимо, самый большой котел. Из района между Березиной и Могилевом сообщают об оборонительных боях, тогда как в районе Могилев — Орша — Бобруйск идут сражения; здесь, очевидно, окружение достигло наибольших масштабов. — Вольцов отложил циркуль и обеими руками оперся о стол. — Итак, Орша сдана, Могилев и Бобруйск отрезаны. Между Днепром и Березиной оперируют русские. Они со дня на день должны выйти на Березину. Похоже, что они продвигаются беспрепятственно, а тут еще на севере фронт между Нарвой и Полоцком повис в воздухе с обнаженным южным флангом. Вбитым севернее Витебска клиньям противника остается лишь повернуть на север, чтобы обойти Полоцк, если только перед ними не стоит другая цель, а именно, широким охватывающим движением перерезать весь центральный участок фронта до самого Минска и стремительно продвигаться к Восточно-Прусской границе.
— И что же вы в данном положении рекомендовали бы сделать? — спросил Готтескнехт без тени улыбки.
Лицо у Вольцова расплылось в ухмылку.
— Классический вопрос генштабисту на выпускных экзаменах, господин вахмистр! По правилам военного искусства рекомендуется при всех условиях избегать окружения силами противника. Я попытался бы создать новый фронт на линии Минск — Слуцк.
Готтескнехт долго рассматривал карту, а потом сказал, не поднимая глаз:
— Ваш новый фронт чертовски близко подходил бы к Восточной Пруссии!
Вольцов пожал плечами.
— Держу пари на что угодно, что перед рубежом Двинск — Минск — Слуцк вы уже никакими силами не остановите русских!
Готтескнехт нахлобучил фуражку на глаза и смерил Вольцова непроницаемым взглядом:
— Надеюсь, Вольцов, вы не сомневаетесь в мудрости нашего руководства?
— Никак нет, господин вахмистр!
Готтескнехт резко постучал костяшками пальцев по крышке стола.
— Я на вашем месте воздержался бы от слишком частых обсуждений положения на фронте. Настоятельно рекомендую вам с нерушимым доверием взирать на нашего замечательного фюрера, особенно в тех случаях, когда здесь находится Цише. Вы меня поняли?
— Так точно, господин вахмистр!
— Чудесно! Ну а вы, Хольт, что скажете? Почему вы забились в угол с таким видом, будто вам жизнь не мила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Хольт следил за острием его циркуля, указывавшим на Шербур.
— Так это и есть Котантен? Но ведь это же ничтожная часть Франции!
— Да, но важнейший стратегический плацдарм, — пояснил Вольцов. — Американцам теперь ничто не помешает начать широко задуманное наступление. Но все это не идет ни в какое сравнение с тем, что творится на Восточном фронте.
— А что, там очень плохо? — подавленно спросил Хольт.
Вольцов сердито фыркнул. Он разложил на столе карту Восточной Европы. Но тут открылась дверь, и в комнату заглянул Готтескнехт.
— Продолжайте! — Он испытующе поглядел по сторонам. — Мы, кажется, обсуждаем положение на фронте? Признаться, Вольцов, ваше мнение и я не прочь послушать. Валяйте, не смущайтесь!
Вольцов, склонив голову набок, посмотрел на Готтескнехта с видом, говорившим: «Только тебя здесь не хватало!» Но вслух он произнес:
— Все дело в том, что официальные сводки надо сперва перетасовать, а это задача нелегкая!
— То есть как это перетасовать?
— Ну, собрать в одно целое, как из частей собирают радиоприемник. Официальная сводка не дает связного обзора событий. Вам расскажут о частичном продвижении в одном месте и вынужденном отходе в другом — спасибо, если назовут еще два-три населенных пункта. Только из обзора в «Фелькишер беобахтер» можно кое-что уразуметь, вот и приходится из кусочков ляпать общую картину.
— Ну и ляпайте! — сказал Готтескнехт. — А мы послушаем. Но предупреждаю: если будете нести околесицу, придется поставить вам плохо!
— До двадцатого июня, — начал Вольцов, — наш фронт выглядел примерно так: от Черноморского побережья западнее Одессы он через Яссы тянулся к Карпатам, а там через Броды уходил на север, к Припяти. Здесь начинался Центральный участок фронта: образуя широкую дугу в триста километров, глубоко вдававшуюся на восток, он тянулся вдоль Припяти и дальше на северо-восток до Рогачева и Жлобина; отсюда, пересекая Днепр, он направлялся к северу и, снова возвращаясь на западный берег Днепра и охватывая Витебск, уходил на запад к Полоцку. Здесь простирался Северо-Восточный участок фронта; поднимаясь круто к северу, он огибал Чудское озеро и шел дальше к Нарве. — Вольцов показывал все на карте. — Когда я увидел дугу, которую образует фронт, я сцрашно удивился, ведь любой учебник тактики и стратегии вам скажет, что такие дуги к добру не ведут, — вспомните Сталинград! Этот огромный южный фланг на центральном участке фронта, тянущийся с запада на восток на протяжении трехсот километров, правда, прикрыт болотами Припяти — летом здесь ни о какой войне не может быть и речи. И все же эта дуга представляла своего рода яйцо всмятку, если можно так выразиться…
— Так можно выразиться!
— И в самом деле, русские между двадцать первым и двадцать третьим прорвали фронт в четырех местах: по обе стороны Витебска; здесь — у Орши, у Могилева и, наконец, по обе стороны Бобруйска. Оперативные сводки уже после первого дня наступления сообщали о «местных прорывах», которые тут же удавалось «перекрыть». Но это, очевидно, было действительно только до ближайшего утра. Возьмем, например, оба прорыва севернее и южнее Витебска: двадцать первого русские перешли здесь в наступление; самое позднее двадцать третьего они в этих местах прорвали нашу глубоко эшелонированную оборону, и уже двадцать четвертого оба ударных клина должны были соединиться. И то, что Витебск, несмотря на это, еще долго фигурировал в наших сводках — обычные разговоры насчет тяжелых оборонительных боев и прочее, — только доказывает… — Тут Вольцов осекся.
— Что же это доказывает? — спросил Готтескнехт.
— Господин вахмистр, когда русские форсированным маршем продвигаются на запад, а восточнее, в районе Витебска, идут тяжелые бои, иначе как «котлом» это не назовешь!
На время воцарилось молчание. Готтескнехт чиркнул спичкой и закурил.
— Итак, ловушка под Витебском захлопнулась. Русские развивают свое наступление на запад так стремительно, что голова кругом идет! То же самое, очевидно, происходило на участке Орша — Могилев: вам сообщают о «прорывах местного значения», а уже день спустя называют места, лежащие значительно западнее. Но хуже всего обстоит дело вот здесь. Удар на Бобруйск был, видимо, осуществлен с особенной силой. Я внимательно следил за тем моментом, когда русские севернее Бобруйска вышли к Днепру. Это может показаться шуткой, господин вахмистр, но похоже, что русские переправились через Днепр одновременно с нашими дивизиями! Там, видимо, самый большой котел. Из района между Березиной и Могилевом сообщают об оборонительных боях, тогда как в районе Могилев — Орша — Бобруйск идут сражения; здесь, очевидно, окружение достигло наибольших масштабов. — Вольцов отложил циркуль и обеими руками оперся о стол. — Итак, Орша сдана, Могилев и Бобруйск отрезаны. Между Днепром и Березиной оперируют русские. Они со дня на день должны выйти на Березину. Похоже, что они продвигаются беспрепятственно, а тут еще на севере фронт между Нарвой и Полоцком повис в воздухе с обнаженным южным флангом. Вбитым севернее Витебска клиньям противника остается лишь повернуть на север, чтобы обойти Полоцк, если только перед ними не стоит другая цель, а именно, широким охватывающим движением перерезать весь центральный участок фронта до самого Минска и стремительно продвигаться к Восточно-Прусской границе.
— И что же вы в данном положении рекомендовали бы сделать? — спросил Готтескнехт без тени улыбки.
Лицо у Вольцова расплылось в ухмылку.
— Классический вопрос генштабисту на выпускных экзаменах, господин вахмистр! По правилам военного искусства рекомендуется при всех условиях избегать окружения силами противника. Я попытался бы создать новый фронт на линии Минск — Слуцк.
Готтескнехт долго рассматривал карту, а потом сказал, не поднимая глаз:
— Ваш новый фронт чертовски близко подходил бы к Восточной Пруссии!
Вольцов пожал плечами.
— Держу пари на что угодно, что перед рубежом Двинск — Минск — Слуцк вы уже никакими силами не остановите русских!
Готтескнехт нахлобучил фуражку на глаза и смерил Вольцова непроницаемым взглядом:
— Надеюсь, Вольцов, вы не сомневаетесь в мудрости нашего руководства?
— Никак нет, господин вахмистр!
Готтескнехт резко постучал костяшками пальцев по крышке стола.
— Я на вашем месте воздержался бы от слишком частых обсуждений положения на фронте. Настоятельно рекомендую вам с нерушимым доверием взирать на нашего замечательного фюрера, особенно в тех случаях, когда здесь находится Цише. Вы меня поняли?
— Так точно, господин вахмистр!
— Чудесно! Ну а вы, Хольт, что скажете? Почему вы забились в угол с таким видом, будто вам жизнь не мила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153