Ровно в двадцать три пятьдесят семь добежали до бассейна, от противоположного угла которого доносилась разудалая матерная песнь, — какая-то российская группа подошла к встрече Нового года с подобающей ответственностью. Вскрыв бутылку и разлив шампанское по стаканчикам, Коломнин, а вслед за ним и Лариса нырнули в бассейн, подплыли к кромке.
— Пять! Четыре! Три! Две! Одна!… — отсчитывал Коломнин. — С Новым годом, Лоричка!
— С Новым годом, Сережечка, — они поцеловались и не прервали поцелуя, пока ноги не коснулись дна бассейна.
Прямо под воду донесся могучий разноголосый рев, — шло массовое братание россиян.
— Сережа! Я хочу сказать, — Лариса выбралась на бруствер. — Я тебе очень благодарна. Ты даже сам не знаешь, что для меня сделал!
— А ты для меня! Предлагаю тост: чтоб ты немедленно вернулась в Москву и чтоб все последующие тосты я произносил только для тебя и при тебе.
— Вот как? А как же твоя семья? Жена?
— Семья? — сказать по правде, за эти дни Коломнин и думать забыл, что существует иная жизнь. Он замялся неловко. И этой заминки хватило, чтобы Лариса, с волнением ждавшая ответа на давно наболевший в ней вопрос, отвернулась. — А что семья? Она сама по себе. У тебя ведь есть своя квартира. Мы — это… взрослые люди.
И, только разглядев поджатые ее губы, замолчал, сообразив, что сморозил что-то вовсе не к месту.
— Вот то-то что! Не бери в голову, Сереженька! — она тихо засмеялась. — Курортные романы приходят и уходят, а жизнь продолжается. Может, в том их особая волнительность, что не имеют последствий: как будто внутри жизни прожил еще одну, коротенькую, но взахлеб. А после разбежались, и — обоим есть, о чем вспомнить.
— Кто разбежались? — до Коломнина начало доходить, к чему она клонит. — Как это? Совсем?!
— Совсем, Сережа, — Лариса подлила шампанского. — У меня своя жизнь там. У тебя — своя. В другом «там».
— Но это…неправильно. Как же порознь? Не будешь же ты всю жизнь высиживать возле своего домостроевца свекра, который, будь его воля, живой тебя рядом с сыном захоронил, лишь бы другим не досталась?
— Буду, — жестко ответила другая, неизвестная ему Лариса. — Потому что я ему нужна. А он нужен нам с дочкой. Кроме того, свекр до сих пор пытается найти тех, кто «заказал» мужа. И я хочу того же. Посмотреть этому подонку в глаза. Муж в земле. Мы третий год как на пепелище. А эта!… тварь жирует где-то! — она облизнула побелевшие губы. — Вот разыщем, тогда, глядишь, и сама начну отмерзать. Коломнин отвел глаза: еще со времен работы в МВД знал, что заказные убийства или раскрываются тут же, по горячим следам, или не раскрываются вовсе. — Но так нельзя! Ты просто замкнулась в семье и все время бередишь себя. Надо быть на людях. Мы подыщем тебе хорошую работу в Москве!
— Работу? — Лариса грустно повела головой. — Хожу я на работу. У свекра большая компания. Высиживаю там главным экономистом. Перебираю чего-то слева направо. Хотя специалистом когда-то была и впрямь неплохим. Но — теперь все пресно. Так что радуюсь жизни подле дочурки. Теперь вот — спасибо — тебя буду вспоминать вечерами. — Но почему?! — в отчаянии Коломнин схватил ее за плечи и с силой тряхнул. — Неужели совсем не любишь? Ведь было же!..
— Люблю. Но — я тебя здесь люблю. А что будет там, в другой жизни, когда опять все нахлынет? Только измучу. Слишком все у нас хорошо, чтоб завтра взять и испортить. Так что оставь мне себя таким. — Тогда я сам к тебе прилечу!
— Нет! — отрубила она. — Ты же не захочешь сделать мне больно. И довольно об этом: ты помнишь, что завтра я улетаю?
— Так…Господи! Уже?
— У нас осталась одна новогодняя ночь. Хочешь ее испортить?
Всмотрелась в обескураженное лицо:
— И еще условие. Никаких провожаний. Прощаемся утром в номере. Договорились?
Провела печально по мокрым вихрам:
— Да. Только так и надо.
… Разлучаясь, никогда не провожайте любимых. Сделайте все, чтоб уйти первым. Потому что весь груз, всю тяжесть разлуки принимает на себя остающийся.
После отъезда Ларисы Коломнин, словно очумелый, сутки бессмысленно бродил по Поттайе, бередя себя бесконечными воспоминаниями: здесь, у этой барной стойки, они сидели с Ларисой, здесь у нее отломился каблук, и он, несмотря на сопротивление, под аплодисменты окружающих нес ее до ближайшего обувного магазинчика. Весь город оказался наполнен Ларисой. И всякое воспоминание было даже не воспоминанием, а горячим, обжигающим прикосновением. И — странно — теперь, когда ее не было рядом, он ощущал не приступы пережитой страсти, а огромную, поглощающую нежность и боль. Оттого что ее никогда уже не будет. Это жуткое, могильное слово «никогда».
На другой день после недельного отсутствия он вернулся на пляж, где в ожидании завтрашнего отъезда бронзовела утомленная отдыхом банковская группа. Катенька Целик с волосами, завитыми в мелкие, по тайской моде, косички, устремилась к нему с шутливым упреком. Но глянула в пустые отсутствующие глаза и — отступила, поджав губы. И даже позволила подбежавшему Пашеньке утащить себя за руку к океану, откуда то и дело доносился ее интригующий хохоток. Впрочем погруженный в себя Коломнин ничего этого не замечал.
И, взлетая на следующие сутки над беззаботным Тайландом, мечтал лишь об одном, — что возвращение в Москву, к привычным заботам, поможет ему отвлечься от женщины, о существовании которой всего десять дней назад он и слыхом не слыхивал. Но за эти десять дней она вклинилась в размеренную его жизнь, разметала ее походя и — исчезла бесследно.
Москва. Возвращение на круги своя
Домой Коломнин добрался под вечер следующего дня, не предупреждая домашних. Тихохонько открыл ключом входную дверь — со смешанным чувством радости и опаски. Все было, как всегда: из глубины раздавались монотонные голоса, — по телевизору шел очередной сериал; на кухне позвякивала посуда. Надеясь, что хозяйничает дочка, Коломнин подкрался на цыпочках, заглянул с предвкушающим лицом, — увы, это оказалась жена. Она обернулась на звук. Что-то в ней на долю секунды встрепенулось от неожиданности, но тут же и угасло.
— А, вернулся. Что-то долго, — констатировала она тем тоном, каким жены пеняют задержавшимся в магазине мужьям. — Ну, как отдохнул от семьи?
— Нормально, — так же буднично ответил Коломнин. — Что у вас?
— Живем. Обувь-то сними. Я, между прочим, корячилась — полы мыла. И бритву положи в отдельный стаканчик, — в ванной поставила. А то весь подзеркальник загадили. А вообще — с приездом.
Потянувшись, она неловко чмокнула его в щеку.
— Извини, не обнимаю. Руки в «fairy».
Коломнин понимающе кивнул и вышел одновременно с досадой и облегчением, — если бы жена вдруг заговорила иным, теплым тоном, это бы было для него сейчас большим испытанием.
Впрочем холодность первой встречи искупила следующая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Пять! Четыре! Три! Две! Одна!… — отсчитывал Коломнин. — С Новым годом, Лоричка!
— С Новым годом, Сережечка, — они поцеловались и не прервали поцелуя, пока ноги не коснулись дна бассейна.
Прямо под воду донесся могучий разноголосый рев, — шло массовое братание россиян.
— Сережа! Я хочу сказать, — Лариса выбралась на бруствер. — Я тебе очень благодарна. Ты даже сам не знаешь, что для меня сделал!
— А ты для меня! Предлагаю тост: чтоб ты немедленно вернулась в Москву и чтоб все последующие тосты я произносил только для тебя и при тебе.
— Вот как? А как же твоя семья? Жена?
— Семья? — сказать по правде, за эти дни Коломнин и думать забыл, что существует иная жизнь. Он замялся неловко. И этой заминки хватило, чтобы Лариса, с волнением ждавшая ответа на давно наболевший в ней вопрос, отвернулась. — А что семья? Она сама по себе. У тебя ведь есть своя квартира. Мы — это… взрослые люди.
И, только разглядев поджатые ее губы, замолчал, сообразив, что сморозил что-то вовсе не к месту.
— Вот то-то что! Не бери в голову, Сереженька! — она тихо засмеялась. — Курортные романы приходят и уходят, а жизнь продолжается. Может, в том их особая волнительность, что не имеют последствий: как будто внутри жизни прожил еще одну, коротенькую, но взахлеб. А после разбежались, и — обоим есть, о чем вспомнить.
— Кто разбежались? — до Коломнина начало доходить, к чему она клонит. — Как это? Совсем?!
— Совсем, Сережа, — Лариса подлила шампанского. — У меня своя жизнь там. У тебя — своя. В другом «там».
— Но это…неправильно. Как же порознь? Не будешь же ты всю жизнь высиживать возле своего домостроевца свекра, который, будь его воля, живой тебя рядом с сыном захоронил, лишь бы другим не досталась?
— Буду, — жестко ответила другая, неизвестная ему Лариса. — Потому что я ему нужна. А он нужен нам с дочкой. Кроме того, свекр до сих пор пытается найти тех, кто «заказал» мужа. И я хочу того же. Посмотреть этому подонку в глаза. Муж в земле. Мы третий год как на пепелище. А эта!… тварь жирует где-то! — она облизнула побелевшие губы. — Вот разыщем, тогда, глядишь, и сама начну отмерзать. Коломнин отвел глаза: еще со времен работы в МВД знал, что заказные убийства или раскрываются тут же, по горячим следам, или не раскрываются вовсе. — Но так нельзя! Ты просто замкнулась в семье и все время бередишь себя. Надо быть на людях. Мы подыщем тебе хорошую работу в Москве!
— Работу? — Лариса грустно повела головой. — Хожу я на работу. У свекра большая компания. Высиживаю там главным экономистом. Перебираю чего-то слева направо. Хотя специалистом когда-то была и впрямь неплохим. Но — теперь все пресно. Так что радуюсь жизни подле дочурки. Теперь вот — спасибо — тебя буду вспоминать вечерами. — Но почему?! — в отчаянии Коломнин схватил ее за плечи и с силой тряхнул. — Неужели совсем не любишь? Ведь было же!..
— Люблю. Но — я тебя здесь люблю. А что будет там, в другой жизни, когда опять все нахлынет? Только измучу. Слишком все у нас хорошо, чтоб завтра взять и испортить. Так что оставь мне себя таким. — Тогда я сам к тебе прилечу!
— Нет! — отрубила она. — Ты же не захочешь сделать мне больно. И довольно об этом: ты помнишь, что завтра я улетаю?
— Так…Господи! Уже?
— У нас осталась одна новогодняя ночь. Хочешь ее испортить?
Всмотрелась в обескураженное лицо:
— И еще условие. Никаких провожаний. Прощаемся утром в номере. Договорились?
Провела печально по мокрым вихрам:
— Да. Только так и надо.
… Разлучаясь, никогда не провожайте любимых. Сделайте все, чтоб уйти первым. Потому что весь груз, всю тяжесть разлуки принимает на себя остающийся.
После отъезда Ларисы Коломнин, словно очумелый, сутки бессмысленно бродил по Поттайе, бередя себя бесконечными воспоминаниями: здесь, у этой барной стойки, они сидели с Ларисой, здесь у нее отломился каблук, и он, несмотря на сопротивление, под аплодисменты окружающих нес ее до ближайшего обувного магазинчика. Весь город оказался наполнен Ларисой. И всякое воспоминание было даже не воспоминанием, а горячим, обжигающим прикосновением. И — странно — теперь, когда ее не было рядом, он ощущал не приступы пережитой страсти, а огромную, поглощающую нежность и боль. Оттого что ее никогда уже не будет. Это жуткое, могильное слово «никогда».
На другой день после недельного отсутствия он вернулся на пляж, где в ожидании завтрашнего отъезда бронзовела утомленная отдыхом банковская группа. Катенька Целик с волосами, завитыми в мелкие, по тайской моде, косички, устремилась к нему с шутливым упреком. Но глянула в пустые отсутствующие глаза и — отступила, поджав губы. И даже позволила подбежавшему Пашеньке утащить себя за руку к океану, откуда то и дело доносился ее интригующий хохоток. Впрочем погруженный в себя Коломнин ничего этого не замечал.
И, взлетая на следующие сутки над беззаботным Тайландом, мечтал лишь об одном, — что возвращение в Москву, к привычным заботам, поможет ему отвлечься от женщины, о существовании которой всего десять дней назад он и слыхом не слыхивал. Но за эти десять дней она вклинилась в размеренную его жизнь, разметала ее походя и — исчезла бесследно.
Москва. Возвращение на круги своя
Домой Коломнин добрался под вечер следующего дня, не предупреждая домашних. Тихохонько открыл ключом входную дверь — со смешанным чувством радости и опаски. Все было, как всегда: из глубины раздавались монотонные голоса, — по телевизору шел очередной сериал; на кухне позвякивала посуда. Надеясь, что хозяйничает дочка, Коломнин подкрался на цыпочках, заглянул с предвкушающим лицом, — увы, это оказалась жена. Она обернулась на звук. Что-то в ней на долю секунды встрепенулось от неожиданности, но тут же и угасло.
— А, вернулся. Что-то долго, — констатировала она тем тоном, каким жены пеняют задержавшимся в магазине мужьям. — Ну, как отдохнул от семьи?
— Нормально, — так же буднично ответил Коломнин. — Что у вас?
— Живем. Обувь-то сними. Я, между прочим, корячилась — полы мыла. И бритву положи в отдельный стаканчик, — в ванной поставила. А то весь подзеркальник загадили. А вообще — с приездом.
Потянувшись, она неловко чмокнула его в щеку.
— Извини, не обнимаю. Руки в «fairy».
Коломнин понимающе кивнул и вышел одновременно с досадой и облегчением, — если бы жена вдруг заговорила иным, теплым тоном, это бы было для него сейчас большим испытанием.
Впрочем холодность первой встречи искупила следующая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109