Незваных гостей принимаешь? — бодро произнес входя Коломнин. Бодрость далась не без труда. Как ни готовился, но увидеть таким Панкратьева не ожидал: на кровати лежал изможденный человек. Тонкая, поросшая щетиной кожа так натянулась на скулах, что, казалось, сделай легкий надрез, и она разлетится с хрустом, обнажив оголенный череп.
— Сергей! — слабо обрадовался больной, приподнимаясь над подушкой и охлопывая призывно место возле себя. — Молодец, что зашел. Просто молоток. Извини, что не встаю. После операции. Надолго в Москву?
— Сам не знаю. Дашевский предлагает возвращаться на новый проект. Придется команду собирать. Ты, имей в виду, у меня под номером один числишься. Так что особенно не разлеживайся.
— На меня как раз не рассчитывай: отработанный материал.
— Это ты-то?! — с укоризной покачал головой Коломнин.
— Не шуми: в голове отдает. Прикрой-ка дверь, — тихо попросил Панкратьев. Через щелку убедился, что жены поблизости нет. — И вот что, Серега: кончай пылить. Артист из тебя никакой. Знаю я все, понял? Просто жене подыгрываю, чтоб причитания не начались. Да садись же. И перестань кроить скорбную физиономию. Без того тошно. Расскажи лучше, что у тебя.
— Получше, чем у тебя. Но по душе — тоже хреново, — смешавшийся Коломнин устроился на стуле. — Правда, Дашевский сегодня цельный панегирик выдал: какой я, оказывается, банку необходимый человек.
— Необходимый! — желчно повторил Панкратьев, будто только и дожидался словца, за которое можно зацепиться. — Все мы необходимы, пока из нас прибыль выжать можно. А по большому счету, кому на хрен нужны? Вот подыхаю. А из банковского руководства никто не зашел. Именно потому, что знают, — подыхаю. Стало быть, как объект прибыли кончился. И нечего на него время тратить. — Ты уж как-то совсем мрачно, — неуверенно возразил Коломнин.
— Отнюдь. Да если б и зашли. С чем? О чем говорить? И им, и мне — одна неловкость. Часто вспоминаю твои накачки: требования о соблюдении корпоративной честности.
— Накачки?!
— То есть ты-то как раз от души говорил. Только и другие те же слова произносят. Слова одни. А понимает под ними каждый свое. Для того же Дашевского есть честность для служащих — «Я вас содержу. И потому требую передо мной честности. А ко мне все это не относится. Потому что я вам ничем не обязан. Сегодня выгодно — честен. Завтра станет невыгодно — что ж? Я своему слову и своим деньгам хозяин». Не так, скажешь?
— Не скажу, — Коломнин со свежей силой припомнил сегодняшний разговор.
— То-то. Другие-то, вроде Паши Маковея, повертче нас с тобой оказались: слова словами, а каждый торопится от пирога куснуть втихую.
— Ты что, себя с Маковеем равняешь?
— Да не равняю. Мне за ним не угнаться, — Панкратьев достал из-под подушки платок, отер влажный лоб. — Но, может, так и надо жить, чтоб каждый под себя? Для семьи. Вот я сейчас соскочил с подножки. Весь из себя честный. И что? Знаешь, сколько после моей смерти моим останется?.. Эу, Серега! Похоже, я тебя в транс вогнал? Ты не злись, что я на тебя наехал. Просто подвернулся. Лежишь тут, понимаешь, как сыч подыхающий, и — прокручиваешь, прокручиваешь. И один вопрос: для чего все было? И для кого? Когда нас много, мы все и про себя, и друг про друга понимаем. И объяснить чего хошь можем. А умираем-то поодиночке. И тут уж иная цена словам.
Коломнин молчал. Наверное, в другое время и возразил бы. Может, наорал. Не заржавело бы. И убедил. Прежде всего себя. Но теперь перед ним лежал человек, перешедший черту между жизнью и смертью и как бы оглядывающийся с той стороны. И нечего было ответить такому человеку.
— Знаешь, «Нафту» мою решили кинуть, — вырвалось у Коломнина.
— И тебя?
— Нет. Мне как раз выплатят. Вопрос: «За что?». Я ведь людям в той компании слово давал, что вытащим. Поверили они мне.
— Так не сам. От банка.
— От банка. Но давал-то я. Такое чувство, будто «опустили» разом.
— Говоришь, чтоб выплакаться, или хочешь меня услышать?
Коломнин неопределенно пожал плечом.
— Тогда — хочешь-не хочешь — скажу. Не мути воду, Сергей Викторович. Бери, пока дают. Иначе — и здесь не получишь. И там — доведется, кинут. Кинут, не сомневайся! — уверил Панкратьев. — Потому что все они друг друга стоят. А мы меж ними. Как сортирная бумага, — для пользования. Или хочешь оказаться вроде меня? Знаешь, каково это, когда даже во вздохах родных чудится укор, что, мол, ты-то уходишь, а нас с чем оставляешь?
— Мальчишки! Заболтались, — в комнату вошла свежая супруга, обильно припудренная. — Как сегодня, Колюша?
— Много лучше, — просиял ей навстречу больной. — Просто физически ощущаю, как там внутри заживляюсь. И, ты знаешь, чувствую, аппетит возрождается.
— И отлично. Давно пора из меланхолии выбираться. А как гость насчет перекусить? Я как раз рыбку отварила. И коньячку по такому случаю откупорим. Не торопишься, надеюсь?
Требовательный голос ее совпал с тревогой в глазах Панкратьева.
— Само собой, останусь. Еще и не выпроводите, — в тон хозяевам ответил Коломнин, перед тем искавший предлога удалиться.
И с неожиданным лукавством подмигнул: как часто с ним бывало, решение пришло внезапно, будто исподволь.
Теперь он точно знал, что станет делать.
Кипр. Кипрский сюрприз
В прохладном, гулком от пустоты аэропорту Ларнака Коломнин живенько прошел пограничный контроль, обогнав перепившихся в самолете туристов. На вопросы пограничника ответил самым исчерпывающим образом: беспомощно развел руки. И ответ этот как ни странно удовлетворил. «Рашен!» — пробормотал пограничник и вернул паспорт.
Несколько раздосадованный очевидным пренебрежением, Коломнин продирался сквозь небольшую толпу встречающих с табличками. Самого его встречать не должны были: отель заказали банковские службы, а относительно переводчика договорились по телефону с адвокатом компании.
— Отец! — послышался ему оклик.
Коломнин неуверенно оглянулся, — из толпы людей в сбившемся поверх рубахи галстуке к нему подходил Дмитрий.
— Какими судьбами?
— Тебя встречаю. По указанию руководства, — Дмитрий затоптался, не решаясь поздороваться. Заметил, как Коломнин внимательно присмотрелся к золотистому цвету его кожи. На лице появилась робкая улыбка. — Успел на пляже потусоваться. Я здесь второй день. Готовил твой приезд.
Он попытался перехватить портфель отца. Но Коломнин без выражения отстранил протянутую руку, как бы напоминая сыну о происшедшем меж ними разрыве.
— И что тут готовить?
— Увидишь. Вообще-то поручено быть твоим переводчиком. — Ознобихин поручил?
— Николай Витальевич, — Дмитрий ощутил подоплеку вопроса и, как прежде, поджал губы. — Пойдем к такси. Нас ждет адвокат. А на вечер — я тут классный рыбный ресторанчик надыбал. Так что можно неслабо оттянуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Сергей! — слабо обрадовался больной, приподнимаясь над подушкой и охлопывая призывно место возле себя. — Молодец, что зашел. Просто молоток. Извини, что не встаю. После операции. Надолго в Москву?
— Сам не знаю. Дашевский предлагает возвращаться на новый проект. Придется команду собирать. Ты, имей в виду, у меня под номером один числишься. Так что особенно не разлеживайся.
— На меня как раз не рассчитывай: отработанный материал.
— Это ты-то?! — с укоризной покачал головой Коломнин.
— Не шуми: в голове отдает. Прикрой-ка дверь, — тихо попросил Панкратьев. Через щелку убедился, что жены поблизости нет. — И вот что, Серега: кончай пылить. Артист из тебя никакой. Знаю я все, понял? Просто жене подыгрываю, чтоб причитания не начались. Да садись же. И перестань кроить скорбную физиономию. Без того тошно. Расскажи лучше, что у тебя.
— Получше, чем у тебя. Но по душе — тоже хреново, — смешавшийся Коломнин устроился на стуле. — Правда, Дашевский сегодня цельный панегирик выдал: какой я, оказывается, банку необходимый человек.
— Необходимый! — желчно повторил Панкратьев, будто только и дожидался словца, за которое можно зацепиться. — Все мы необходимы, пока из нас прибыль выжать можно. А по большому счету, кому на хрен нужны? Вот подыхаю. А из банковского руководства никто не зашел. Именно потому, что знают, — подыхаю. Стало быть, как объект прибыли кончился. И нечего на него время тратить. — Ты уж как-то совсем мрачно, — неуверенно возразил Коломнин.
— Отнюдь. Да если б и зашли. С чем? О чем говорить? И им, и мне — одна неловкость. Часто вспоминаю твои накачки: требования о соблюдении корпоративной честности.
— Накачки?!
— То есть ты-то как раз от души говорил. Только и другие те же слова произносят. Слова одни. А понимает под ними каждый свое. Для того же Дашевского есть честность для служащих — «Я вас содержу. И потому требую передо мной честности. А ко мне все это не относится. Потому что я вам ничем не обязан. Сегодня выгодно — честен. Завтра станет невыгодно — что ж? Я своему слову и своим деньгам хозяин». Не так, скажешь?
— Не скажу, — Коломнин со свежей силой припомнил сегодняшний разговор.
— То-то. Другие-то, вроде Паши Маковея, повертче нас с тобой оказались: слова словами, а каждый торопится от пирога куснуть втихую.
— Ты что, себя с Маковеем равняешь?
— Да не равняю. Мне за ним не угнаться, — Панкратьев достал из-под подушки платок, отер влажный лоб. — Но, может, так и надо жить, чтоб каждый под себя? Для семьи. Вот я сейчас соскочил с подножки. Весь из себя честный. И что? Знаешь, сколько после моей смерти моим останется?.. Эу, Серега! Похоже, я тебя в транс вогнал? Ты не злись, что я на тебя наехал. Просто подвернулся. Лежишь тут, понимаешь, как сыч подыхающий, и — прокручиваешь, прокручиваешь. И один вопрос: для чего все было? И для кого? Когда нас много, мы все и про себя, и друг про друга понимаем. И объяснить чего хошь можем. А умираем-то поодиночке. И тут уж иная цена словам.
Коломнин молчал. Наверное, в другое время и возразил бы. Может, наорал. Не заржавело бы. И убедил. Прежде всего себя. Но теперь перед ним лежал человек, перешедший черту между жизнью и смертью и как бы оглядывающийся с той стороны. И нечего было ответить такому человеку.
— Знаешь, «Нафту» мою решили кинуть, — вырвалось у Коломнина.
— И тебя?
— Нет. Мне как раз выплатят. Вопрос: «За что?». Я ведь людям в той компании слово давал, что вытащим. Поверили они мне.
— Так не сам. От банка.
— От банка. Но давал-то я. Такое чувство, будто «опустили» разом.
— Говоришь, чтоб выплакаться, или хочешь меня услышать?
Коломнин неопределенно пожал плечом.
— Тогда — хочешь-не хочешь — скажу. Не мути воду, Сергей Викторович. Бери, пока дают. Иначе — и здесь не получишь. И там — доведется, кинут. Кинут, не сомневайся! — уверил Панкратьев. — Потому что все они друг друга стоят. А мы меж ними. Как сортирная бумага, — для пользования. Или хочешь оказаться вроде меня? Знаешь, каково это, когда даже во вздохах родных чудится укор, что, мол, ты-то уходишь, а нас с чем оставляешь?
— Мальчишки! Заболтались, — в комнату вошла свежая супруга, обильно припудренная. — Как сегодня, Колюша?
— Много лучше, — просиял ей навстречу больной. — Просто физически ощущаю, как там внутри заживляюсь. И, ты знаешь, чувствую, аппетит возрождается.
— И отлично. Давно пора из меланхолии выбираться. А как гость насчет перекусить? Я как раз рыбку отварила. И коньячку по такому случаю откупорим. Не торопишься, надеюсь?
Требовательный голос ее совпал с тревогой в глазах Панкратьева.
— Само собой, останусь. Еще и не выпроводите, — в тон хозяевам ответил Коломнин, перед тем искавший предлога удалиться.
И с неожиданным лукавством подмигнул: как часто с ним бывало, решение пришло внезапно, будто исподволь.
Теперь он точно знал, что станет делать.
Кипр. Кипрский сюрприз
В прохладном, гулком от пустоты аэропорту Ларнака Коломнин живенько прошел пограничный контроль, обогнав перепившихся в самолете туристов. На вопросы пограничника ответил самым исчерпывающим образом: беспомощно развел руки. И ответ этот как ни странно удовлетворил. «Рашен!» — пробормотал пограничник и вернул паспорт.
Несколько раздосадованный очевидным пренебрежением, Коломнин продирался сквозь небольшую толпу встречающих с табличками. Самого его встречать не должны были: отель заказали банковские службы, а относительно переводчика договорились по телефону с адвокатом компании.
— Отец! — послышался ему оклик.
Коломнин неуверенно оглянулся, — из толпы людей в сбившемся поверх рубахи галстуке к нему подходил Дмитрий.
— Какими судьбами?
— Тебя встречаю. По указанию руководства, — Дмитрий затоптался, не решаясь поздороваться. Заметил, как Коломнин внимательно присмотрелся к золотистому цвету его кожи. На лице появилась робкая улыбка. — Успел на пляже потусоваться. Я здесь второй день. Готовил твой приезд.
Он попытался перехватить портфель отца. Но Коломнин без выражения отстранил протянутую руку, как бы напоминая сыну о происшедшем меж ними разрыве.
— И что тут готовить?
— Увидишь. Вообще-то поручено быть твоим переводчиком. — Ознобихин поручил?
— Николай Витальевич, — Дмитрий ощутил подоплеку вопроса и, как прежде, поджал губы. — Пойдем к такси. Нас ждет адвокат. А на вечер — я тут классный рыбный ресторанчик надыбал. Так что можно неслабо оттянуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109