А мы с дочкой останемся ни с чем.
— Я прилично зарабатываю.
— Господи! Разве я об этом нищенстве? Не хватало еще, чтоб мы по помойкам побирались! По мне бедность, если не имеешь денег купить вещь, которая приглянулась тебе в магазине. То есть я могу обойтись и без этого. Привыкнуть экономить. Но — зачем, если можно себе не отказывать? Что ты опять заулыбался?
— Это не улыбка. Это гримаса. Просто по мне бедность и нищета не одно и то же. Как говаривал все тот же мой друг: «Бедность — состояние кошелька. Нищета — состояние души».
— Фразы! Фразы! Что-то тебя не к месту потянуло на афоризмы, — в голосе Ларисы проявилось ожесточение. — Как же ты меня не понимаешь?
— Пытаюсь.
— Правда?! Ведь все так просто. Сейчас нет ничего важнее, чем вытянуть компанию. Это — будущее. Для всех. Сколько у нас на это времени?
— Месяц до срока плюс три месяца пролонгации. Итого: до принятия окончательного, командирского решения — четыре месяца.
— То есть… — она пошевелила губами. — Конец июня. За это время мы обязаны очистить компанию и, главное, достроить нитку. Разве это не задача?
— Я так понял, что ты предлагаешь расстаться? — безысходно произнес Коломнин.
— Расстаться? Расстаться?! — Лариса подскочила к нему. Обхватила. — Дурачок! Но ты же дурачок. Не нужен мне никто, кроме тебя. Я о другом. Есть цель. Мы должны ее достичь. И разве ради этого мы не можем подождать четыре месяца? Скажи — можем?
— Наверное. Но для чего?
— Потому что если Фархадов узнает о нас, то — я даже не знаю. Он способен в гневе все разрушить. А желающих проинформировать теперь, когда я стала финансовым директором, можешь не сомневаться, достанет. Да тот же Мясоедов!
— Его гнать надо!
— Еще чего? Размахался. Выгнать человека, у которого в руках все финансовые связи. Вот мы сначала эти связи на себя перезамкнем. А уж тогда!.. Ну же, Сережка! Тем более каждый день будем видеться на работе.
— Будем. А что станет через четыре месяца?
— Стабилизируем производство. Поставим нормальную команду. Фархадов собирается переоформить на внучку часть акций «Нафты». Я хочу, чтоб это были акции процветающей компании. И тогда мы с ней станем независимыми.
— И ты согласишься уехать со мной в Москву? — Коломнин заставил себя освободиться от ласкающих пальцев. Требовательно взглянул.
— Да! Тогда — да! — глухо подтвердила Лариса. — Господи! Целых четыре месяца без тебя. Знаешь хоть, что это такое?
— Это ты меня спрашиваешь?!
Она ошарашенно закрутила головой, будто только теперь осознав безмерность этих предстоящих четырех месяцев, и, решительно стянув джемпер, — прыгнула на него сверху.
— Ты боялась опоздать, — напомнил Коломнин.
— Плевать! Сегодня — плевать!
Перед самым отъездом Коломнину позвонил Лавренцов и между прочими новостями сообщил, что его сына Дмитрия по протекции Ознобихина перевели помощником Маковея. Лавренцов сделал предвкушающую паузу в ожидании комментария, но его ждало разочарование: на новость Коломнин не отреагировал. Говорить собственно было не о чем. Те, кто лишил его любимой работы, теперь пригрели его сына. Коля Ознобихин явно готовил козыри на случай дальнейших столкновений по «Руссойлу».
Томильск. Большая стирка
Но едва самолет приземлился в Томильске, московские «болячки» отступили под напором множества сибирских «язв».
В первый же день по прилете Коломнина остановил в коридоре сумрачный Мамедов.
— Думаешь, самый умный, да? Дядя Салман большой человек, потому наивный. Он вам поверил. Но я тебе не верю. Хочешь из-под него месторождение «вымыть», потому и Мясоедова сдвинули. Правильно. Лариса кто? Женщина, и больше никто. И меня от безопасности отстранить задумали. Понимаете, что при мне к дяде не подступитесь. Так вот чтоб знал: я дядю Салмана не брошу. Простым охранником пойду, а не брошу. И, если предашь, я тебя сам лично загрызу, — он значительно отогнул край пиджака, из-под которого выглянула рукоятка пистолета «Макаров». Маленький кавказец обожал оружие. — Понял, нет?
— Понял, да! Спасибо, Казбек.
— Не понял? — изготовившийся к жесткому отпору Мамедов опешил.
— За то, что прямо сказал, спасибо. А прочее — жизнь определит. Нам сейчас не воевать время, а в одну связку впрягаться. И твоя помощь мне очень бы кстати была. Как и дяде Салману.
Коломнин протянул руку.
— Хитрый, да? Все равно не верю. И следить буду, — буркнул Мамедов. Но руку, поколебавшись, пожал.
Из дорогого отеля Коломнин и Богаченков перебрались в принадлежащий «Нафте» уютненький пансионат под Томильском, использовавшийся для размещения элитных гостей, прилетавших в нефтяную компанию.
Теперь пустующее здание с полным штатом обслуги оказалось в распоряжении двух холостякующих москвичей. Коломнину нравился пансион и особенно тайга вокруг. Иногда удавалось выбраться на лыжах. Внутри оказалось все необходимое, чтоб разгрузиться после затяжного рабочего дня. Бильярд, пинг-понг. Особенно кстати пришлась сауна, где они с Богаченковым стряхивали усталость и одновременно под пиво подводили итоги дня. Правда, попадали туда все больше за полночь.
Засиживался на работе Коломнин допоздна. Спешить ему было некуда. Дома, увы, не ждала его истомившаяся без любимого женщина. Как раз напротив, Лариса трудилась здесь же, без всяких скидок на женскую слабость. Да и не было этой слабости вовсе. Может, привиделась когда-то в тайском зное. Коломнин то и дело, скрываясь, следил за ней с нарастающим беспокойством. Эта новая, решительная женщина порой казалась ему совсем чужой. Если прежде самая мысль отвечать за кого-то, кроме собственного ребенка, вызывала в Ларисе досаду, то теперь она охотно взваливала на себя все новые и новые направления. И даже сердилась, если какие-то вопросы решались без ее участия. Так что очень скоро самым привычным в компании вопросом стало: «Когда освободится Лариса Ивановна?». Тем более, что Фархадов появлялся в офисе не каждый день. Очевидно, удовлетворялся докладами невестки прямо на дому. Правда, новый имидж Ларисы Шараевой влек и издержки: стремясь закрепить за собой репутацию энергичного руководителя, она порой на ходу принимала поспешные, непродуманные решения. Но рядом всегда был негромкий Богаченков, успевавший тактично и незаметно подправлять допускаемые промахи. Надо отдать должное — Лариса оказалась очень обучаемой. И промахов таких становилось все меньше.
Лариса и сама чувствовала, что поведение ее стремительно меняется. Порой на планерках, уловив на себе испытующий взгляд Коломнина, она улыбалась чуть извиняющейся, заговорщической улыбкой. Но — тут же, увлекшись, с прежней страстью окуналась в производственные проблемы. Даже оставшись вдвоем, они говорили почти исключительно о делах компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Я прилично зарабатываю.
— Господи! Разве я об этом нищенстве? Не хватало еще, чтоб мы по помойкам побирались! По мне бедность, если не имеешь денег купить вещь, которая приглянулась тебе в магазине. То есть я могу обойтись и без этого. Привыкнуть экономить. Но — зачем, если можно себе не отказывать? Что ты опять заулыбался?
— Это не улыбка. Это гримаса. Просто по мне бедность и нищета не одно и то же. Как говаривал все тот же мой друг: «Бедность — состояние кошелька. Нищета — состояние души».
— Фразы! Фразы! Что-то тебя не к месту потянуло на афоризмы, — в голосе Ларисы проявилось ожесточение. — Как же ты меня не понимаешь?
— Пытаюсь.
— Правда?! Ведь все так просто. Сейчас нет ничего важнее, чем вытянуть компанию. Это — будущее. Для всех. Сколько у нас на это времени?
— Месяц до срока плюс три месяца пролонгации. Итого: до принятия окончательного, командирского решения — четыре месяца.
— То есть… — она пошевелила губами. — Конец июня. За это время мы обязаны очистить компанию и, главное, достроить нитку. Разве это не задача?
— Я так понял, что ты предлагаешь расстаться? — безысходно произнес Коломнин.
— Расстаться? Расстаться?! — Лариса подскочила к нему. Обхватила. — Дурачок! Но ты же дурачок. Не нужен мне никто, кроме тебя. Я о другом. Есть цель. Мы должны ее достичь. И разве ради этого мы не можем подождать четыре месяца? Скажи — можем?
— Наверное. Но для чего?
— Потому что если Фархадов узнает о нас, то — я даже не знаю. Он способен в гневе все разрушить. А желающих проинформировать теперь, когда я стала финансовым директором, можешь не сомневаться, достанет. Да тот же Мясоедов!
— Его гнать надо!
— Еще чего? Размахался. Выгнать человека, у которого в руках все финансовые связи. Вот мы сначала эти связи на себя перезамкнем. А уж тогда!.. Ну же, Сережка! Тем более каждый день будем видеться на работе.
— Будем. А что станет через четыре месяца?
— Стабилизируем производство. Поставим нормальную команду. Фархадов собирается переоформить на внучку часть акций «Нафты». Я хочу, чтоб это были акции процветающей компании. И тогда мы с ней станем независимыми.
— И ты согласишься уехать со мной в Москву? — Коломнин заставил себя освободиться от ласкающих пальцев. Требовательно взглянул.
— Да! Тогда — да! — глухо подтвердила Лариса. — Господи! Целых четыре месяца без тебя. Знаешь хоть, что это такое?
— Это ты меня спрашиваешь?!
Она ошарашенно закрутила головой, будто только теперь осознав безмерность этих предстоящих четырех месяцев, и, решительно стянув джемпер, — прыгнула на него сверху.
— Ты боялась опоздать, — напомнил Коломнин.
— Плевать! Сегодня — плевать!
Перед самым отъездом Коломнину позвонил Лавренцов и между прочими новостями сообщил, что его сына Дмитрия по протекции Ознобихина перевели помощником Маковея. Лавренцов сделал предвкушающую паузу в ожидании комментария, но его ждало разочарование: на новость Коломнин не отреагировал. Говорить собственно было не о чем. Те, кто лишил его любимой работы, теперь пригрели его сына. Коля Ознобихин явно готовил козыри на случай дальнейших столкновений по «Руссойлу».
Томильск. Большая стирка
Но едва самолет приземлился в Томильске, московские «болячки» отступили под напором множества сибирских «язв».
В первый же день по прилете Коломнина остановил в коридоре сумрачный Мамедов.
— Думаешь, самый умный, да? Дядя Салман большой человек, потому наивный. Он вам поверил. Но я тебе не верю. Хочешь из-под него месторождение «вымыть», потому и Мясоедова сдвинули. Правильно. Лариса кто? Женщина, и больше никто. И меня от безопасности отстранить задумали. Понимаете, что при мне к дяде не подступитесь. Так вот чтоб знал: я дядю Салмана не брошу. Простым охранником пойду, а не брошу. И, если предашь, я тебя сам лично загрызу, — он значительно отогнул край пиджака, из-под которого выглянула рукоятка пистолета «Макаров». Маленький кавказец обожал оружие. — Понял, нет?
— Понял, да! Спасибо, Казбек.
— Не понял? — изготовившийся к жесткому отпору Мамедов опешил.
— За то, что прямо сказал, спасибо. А прочее — жизнь определит. Нам сейчас не воевать время, а в одну связку впрягаться. И твоя помощь мне очень бы кстати была. Как и дяде Салману.
Коломнин протянул руку.
— Хитрый, да? Все равно не верю. И следить буду, — буркнул Мамедов. Но руку, поколебавшись, пожал.
Из дорогого отеля Коломнин и Богаченков перебрались в принадлежащий «Нафте» уютненький пансионат под Томильском, использовавшийся для размещения элитных гостей, прилетавших в нефтяную компанию.
Теперь пустующее здание с полным штатом обслуги оказалось в распоряжении двух холостякующих москвичей. Коломнину нравился пансион и особенно тайга вокруг. Иногда удавалось выбраться на лыжах. Внутри оказалось все необходимое, чтоб разгрузиться после затяжного рабочего дня. Бильярд, пинг-понг. Особенно кстати пришлась сауна, где они с Богаченковым стряхивали усталость и одновременно под пиво подводили итоги дня. Правда, попадали туда все больше за полночь.
Засиживался на работе Коломнин допоздна. Спешить ему было некуда. Дома, увы, не ждала его истомившаяся без любимого женщина. Как раз напротив, Лариса трудилась здесь же, без всяких скидок на женскую слабость. Да и не было этой слабости вовсе. Может, привиделась когда-то в тайском зное. Коломнин то и дело, скрываясь, следил за ней с нарастающим беспокойством. Эта новая, решительная женщина порой казалась ему совсем чужой. Если прежде самая мысль отвечать за кого-то, кроме собственного ребенка, вызывала в Ларисе досаду, то теперь она охотно взваливала на себя все новые и новые направления. И даже сердилась, если какие-то вопросы решались без ее участия. Так что очень скоро самым привычным в компании вопросом стало: «Когда освободится Лариса Ивановна?». Тем более, что Фархадов появлялся в офисе не каждый день. Очевидно, удовлетворялся докладами невестки прямо на дому. Правда, новый имидж Ларисы Шараевой влек и издержки: стремясь закрепить за собой репутацию энергичного руководителя, она порой на ходу принимала поспешные, непродуманные решения. Но рядом всегда был негромкий Богаченков, успевавший тактично и незаметно подправлять допускаемые промахи. Надо отдать должное — Лариса оказалась очень обучаемой. И промахов таких становилось все меньше.
Лариса и сама чувствовала, что поведение ее стремительно меняется. Порой на планерках, уловив на себе испытующий взгляд Коломнина, она улыбалась чуть извиняющейся, заговорщической улыбкой. Но — тут же, увлекшись, с прежней страстью окуналась в производственные проблемы. Даже оставшись вдвоем, они говорили почти исключительно о делах компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109