Он считал, что ее необходимо взять с собой в Париж, и просил, чтобы Милон и Каноник заботились о ней всю дорогу.
В крошечном окошке кареты вдруг мелькнуло лицо несчастной. Каноник мгновенно узнал в ней ту самую Магдалену, с которой когда-то тайно ночью обвенчался маркиз. Он был просто поражен, но поостерегся говорить о своем открытии не только с маркизом, но даже и с Милоном.
Переезд в Париж совершался очень спешно. Король еще ничего не знал о смерти герцога де Люиня, столько лет бывшего его любимцем и, очевидно, в интересах мархиза было, чтобы он услышал эту весть от него самого.
Дорогой Милон и Каноник заботливо ухаживали за Магдаленой, которая постоянно горько плакала, бессвязно говорила сама с собой и, видимо, не обращала внимания на окружающих. Вообще она была чрезвычайно тиха, и поэтому ей позволяли на остановках выходить из кареты, в которую она возвращалась беспрекословно по первому приглашению.
Но когда путники были уже совсем близко к Парижу, с Магдаленой вдруг произошла заметная перемена. Она перестала плакать и долго сидела неподвижно, уставившись в одну точку. Потом она ловко воспользовалась удобной минутой, отворила дверцу кареты и стала озабоченно оглядываться по сторонам.
— Я должна его отыскать… я должна его отыскать, — беспрестанно шептала она. — Теперь никого здесь нет, никто меня не увидит и не поймает. Мой Нарцисс… Пойду, пойду к нему! Скорее!
Она осторожно, согнувшись, вышла из кареты, заперла за собой дверцу и скользнула в ближайший кустарник.
Ни маркиз, и никто из провожавших его не заметили бегства Магдалены, тем более, что мысль о возможности его совершенно не приходила в голову. Только в Париже, когда открыли карету, чтобы выпустить из нее больную, увидели, что там уже никого нет.
Между тем несчастная снова шла по дороге на поиски сына. Ей то казалось, что его у нее украли какие-то странные люди с большими сверкающими глазами, то, что его охватывают языки страшного пламени.
Наконец Магдалена добралась до небольшого городка Сен-Дени, расположенного вблизи Парижа. Вероятно, в ее памяти сохранилось еще смутное воспоминание о том, что произошло, потому что ока отыскивала постоялые дворы, садилась возле них и бессвязно говорила о пламени, которое взвивалось до самого неба, о своем Нарциссе, о людях, преследсвавших ее… Прохожие прислушивались, понимали, что перед ними безумная и с ужасом проходили дальше. Однако некоторые из них проникаясь чувством жалости, останавливались и бросали ей на колени какую-нибудь милостыню. Никто не знал ни ее, ни ее имени, и вскоре все стали называть ее нищенкой из Сен-Дени.
Узнав о побеге Магдалены, маркиз сильно испугался, но быстро сообразил, что ему легко будет вновь напасть на след Магдалены. Пуститься же на розыски тотчас было невозможно, ему следовало прежде всего явиться с сопровождавшим его офицером в Лувр к королю.
Друзья сказали ему, что немедленно поедут обратно и разыщут Магдалену, но он поблагодарил и отказался от помощи. Он хотел сначала побывать в Лувре, а затем самостоятельно заняться розыском. Магдалена стала теперь слишком заметной, чтобы скрыться бесследно.
Маркиз отправился с офицером в Лувр, а Мил он и Каноник поехали по своим квартирам, чтобы опять надеть свои мундиры: со дня их отпуска прошло ровно две недели.
Когда королю доложили о прибытии маркиза де Мон-фора и офицера из лагеря коннетабля, он приказал немедленно просить де Монфора к себе.
— Ну, что скажете? — спросил Людовик, стоя со скрещенными на груди руками у письменного стола и устремив на маркиза мрачный взгляд.
— Я явился доложить вашему величеству о смерти коннетабля Франции герцога де Люиня, — ответил Эжен де Монфор твердым спокойным голосом.
Король заметно смутился: этого он не ожидал! Хотя недоверие к любимцу успело пустить глубокие корни в его беспокойной душе.
— Коннетабль умер?! — повторил он.
— Так точно, он пал в поединке, ваше величество.
— А те обвинения, которые вы на него возводили, оказались верными?
— Все до единого, ваше величество. Та несчастная женщина, которую, как я и подозревал, он насильно увез с собой, действительно оказалась у него. Я и генерал Пе-реинэ нашли ее в карете, похожей на тюрьму. Она там лишилась рассудка.
Король сделал нетерпеливое движение, показывающее, что он желает остаться один. Казалось, неожиданная весть о смерти Люиня произвела на Людовика гораздо более сильное впечатление, чем могли ожидать королева-мать и Ришелье.
Только несколько часов спустя король принял офицера, приехавшего из лагеря вместе с маркиз рм. Он заставил его рассказать все подробности печального происшествия и уже после этого отдал распоряжения о похоронах коннетабля и назначении его приемника. По совету королевы-матери новым коннетаблем Франции был сделан Ла-Вьевилль, занимавшийся государственными делами. Мария Медичи указала сыну на него лишь затем, чтобы очистить его место, на которое хотела возвести тайного своего союзника кардинала Ришелье. Она знала, что король скоро и безболезненно забудет своего убитого любимца, и не ошиблась в этом. Он надоел Людовику, и народ радовался смерти этого недостойного человека и устранению его от дел правления.
Маркиз де Монфор, уничтожив Люиня, в нравственном смысле сделал хорошее дело, и его поступок со стороны закона остался безнаказанным.
X. КРАСНАЯ ЭМИНЕНЦИЯ
Вечером того дня, когда д'Альби передал королеве тайное письмо Бекингэма, герцог д'Эпернон неожиданно приехал к кардиналу Ришелье.
Старик так быстро поднимался по лестнице и так сильно запыхался, войдя в кабинет кардинала, что нельзя было сомневаться в том, что его привели важные и спешные дела.
Кардинал встал ему навстречу. Д'Эпернон знаком показал ему, что не в состоянии еще говорить. Ришелье, скрывая насмешливую улыбку, усадил престарелого друга королевы-матери в одно из мягких бархатных кресел. Он еще нуждался в этих людях и потому всегда был крайне внимателен и к Марии Медичи, и к д'Эпернону.
— Ай, ай, ай! Герцог, своим усердием вы просто вредите своему здоровью, — говорил Ришелье. — Безсомнения, вы привезли мне важные вести!
— Именно, ваша эминенция, — выговорил наконец герцог, — чрезвычайно важную весть, которая очень удивит вас.
— В чем же дело? — спросил Ришелье, садясь напротив д'Эпернона.
— Я должен рассказать вам, что бывший дворецкий маркиза д'Анкр, итальянец по имени Антонио…
— Я помню его, герцог.
— Этот Антонио был послан в погоню за мушкетером, отправленным с тайным поручением в Лондон, и должен был так или иначе отнять у него бумаги.
— Да, вы были так добры и говорили мне, что рассчитывали на это.
— И, к сожалению, теперь я должен вам сказать, что этого самого Антонио нашли сегодня на одной из улиц предвестья мертвым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
В крошечном окошке кареты вдруг мелькнуло лицо несчастной. Каноник мгновенно узнал в ней ту самую Магдалену, с которой когда-то тайно ночью обвенчался маркиз. Он был просто поражен, но поостерегся говорить о своем открытии не только с маркизом, но даже и с Милоном.
Переезд в Париж совершался очень спешно. Король еще ничего не знал о смерти герцога де Люиня, столько лет бывшего его любимцем и, очевидно, в интересах мархиза было, чтобы он услышал эту весть от него самого.
Дорогой Милон и Каноник заботливо ухаживали за Магдаленой, которая постоянно горько плакала, бессвязно говорила сама с собой и, видимо, не обращала внимания на окружающих. Вообще она была чрезвычайно тиха, и поэтому ей позволяли на остановках выходить из кареты, в которую она возвращалась беспрекословно по первому приглашению.
Но когда путники были уже совсем близко к Парижу, с Магдаленой вдруг произошла заметная перемена. Она перестала плакать и долго сидела неподвижно, уставившись в одну точку. Потом она ловко воспользовалась удобной минутой, отворила дверцу кареты и стала озабоченно оглядываться по сторонам.
— Я должна его отыскать… я должна его отыскать, — беспрестанно шептала она. — Теперь никого здесь нет, никто меня не увидит и не поймает. Мой Нарцисс… Пойду, пойду к нему! Скорее!
Она осторожно, согнувшись, вышла из кареты, заперла за собой дверцу и скользнула в ближайший кустарник.
Ни маркиз, и никто из провожавших его не заметили бегства Магдалены, тем более, что мысль о возможности его совершенно не приходила в голову. Только в Париже, когда открыли карету, чтобы выпустить из нее больную, увидели, что там уже никого нет.
Между тем несчастная снова шла по дороге на поиски сына. Ей то казалось, что его у нее украли какие-то странные люди с большими сверкающими глазами, то, что его охватывают языки страшного пламени.
Наконец Магдалена добралась до небольшого городка Сен-Дени, расположенного вблизи Парижа. Вероятно, в ее памяти сохранилось еще смутное воспоминание о том, что произошло, потому что ока отыскивала постоялые дворы, садилась возле них и бессвязно говорила о пламени, которое взвивалось до самого неба, о своем Нарциссе, о людях, преследсвавших ее… Прохожие прислушивались, понимали, что перед ними безумная и с ужасом проходили дальше. Однако некоторые из них проникаясь чувством жалости, останавливались и бросали ей на колени какую-нибудь милостыню. Никто не знал ни ее, ни ее имени, и вскоре все стали называть ее нищенкой из Сен-Дени.
Узнав о побеге Магдалены, маркиз сильно испугался, но быстро сообразил, что ему легко будет вновь напасть на след Магдалены. Пуститься же на розыски тотчас было невозможно, ему следовало прежде всего явиться с сопровождавшим его офицером в Лувр к королю.
Друзья сказали ему, что немедленно поедут обратно и разыщут Магдалену, но он поблагодарил и отказался от помощи. Он хотел сначала побывать в Лувре, а затем самостоятельно заняться розыском. Магдалена стала теперь слишком заметной, чтобы скрыться бесследно.
Маркиз отправился с офицером в Лувр, а Мил он и Каноник поехали по своим квартирам, чтобы опять надеть свои мундиры: со дня их отпуска прошло ровно две недели.
Когда королю доложили о прибытии маркиза де Мон-фора и офицера из лагеря коннетабля, он приказал немедленно просить де Монфора к себе.
— Ну, что скажете? — спросил Людовик, стоя со скрещенными на груди руками у письменного стола и устремив на маркиза мрачный взгляд.
— Я явился доложить вашему величеству о смерти коннетабля Франции герцога де Люиня, — ответил Эжен де Монфор твердым спокойным голосом.
Король заметно смутился: этого он не ожидал! Хотя недоверие к любимцу успело пустить глубокие корни в его беспокойной душе.
— Коннетабль умер?! — повторил он.
— Так точно, он пал в поединке, ваше величество.
— А те обвинения, которые вы на него возводили, оказались верными?
— Все до единого, ваше величество. Та несчастная женщина, которую, как я и подозревал, он насильно увез с собой, действительно оказалась у него. Я и генерал Пе-реинэ нашли ее в карете, похожей на тюрьму. Она там лишилась рассудка.
Король сделал нетерпеливое движение, показывающее, что он желает остаться один. Казалось, неожиданная весть о смерти Люиня произвела на Людовика гораздо более сильное впечатление, чем могли ожидать королева-мать и Ришелье.
Только несколько часов спустя король принял офицера, приехавшего из лагеря вместе с маркиз рм. Он заставил его рассказать все подробности печального происшествия и уже после этого отдал распоряжения о похоронах коннетабля и назначении его приемника. По совету королевы-матери новым коннетаблем Франции был сделан Ла-Вьевилль, занимавшийся государственными делами. Мария Медичи указала сыну на него лишь затем, чтобы очистить его место, на которое хотела возвести тайного своего союзника кардинала Ришелье. Она знала, что король скоро и безболезненно забудет своего убитого любимца, и не ошиблась в этом. Он надоел Людовику, и народ радовался смерти этого недостойного человека и устранению его от дел правления.
Маркиз де Монфор, уничтожив Люиня, в нравственном смысле сделал хорошее дело, и его поступок со стороны закона остался безнаказанным.
X. КРАСНАЯ ЭМИНЕНЦИЯ
Вечером того дня, когда д'Альби передал королеве тайное письмо Бекингэма, герцог д'Эпернон неожиданно приехал к кардиналу Ришелье.
Старик так быстро поднимался по лестнице и так сильно запыхался, войдя в кабинет кардинала, что нельзя было сомневаться в том, что его привели важные и спешные дела.
Кардинал встал ему навстречу. Д'Эпернон знаком показал ему, что не в состоянии еще говорить. Ришелье, скрывая насмешливую улыбку, усадил престарелого друга королевы-матери в одно из мягких бархатных кресел. Он еще нуждался в этих людях и потому всегда был крайне внимателен и к Марии Медичи, и к д'Эпернону.
— Ай, ай, ай! Герцог, своим усердием вы просто вредите своему здоровью, — говорил Ришелье. — Безсомнения, вы привезли мне важные вести!
— Именно, ваша эминенция, — выговорил наконец герцог, — чрезвычайно важную весть, которая очень удивит вас.
— В чем же дело? — спросил Ришелье, садясь напротив д'Эпернона.
— Я должен рассказать вам, что бывший дворецкий маркиза д'Анкр, итальянец по имени Антонио…
— Я помню его, герцог.
— Этот Антонио был послан в погоню за мушкетером, отправленным с тайным поручением в Лондон, и должен был так или иначе отнять у него бумаги.
— Да, вы были так добры и говорили мне, что рассчитывали на это.
— И, к сожалению, теперь я должен вам сказать, что этого самого Антонио нашли сегодня на одной из улиц предвестья мертвым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150