Жан и Жюль, ворча что-то себе под нос, лениво пошли к сараям, а Пьер Гри крикнул нищим и цыганам, чтобы те шли спать. Он боялся, как бы опять не началась драка, да и поздно уже было.
Все утихло. Постояльцы гостиницы привыкли беспрекословно повиноваться старику. Нищие и цыгане разошлись по сараям, где для них на ночь была разостлана солома. Пьер Гри вернулся к англичанину.
— Уходите лучше отсюда, — сказал он, — я не могу держать зверей в моей гостинице.
— Они смирные, если их не дразнить. Позвольте мне остаться здесь на несколько дней, я вам хорошо заплачу.
— Вы хотите показывать их в городе?
— Не знаю еще. Может быть я недолго здесь пробуду и поеду дальше. Отведите мне отдельное помещение, даю вам слово, что мои звери никому вреда не сделают. Вот и деньги вперед за несколько дней.
Джеймс Каттэрет положил золотой в руку старика, который тотчас сделался сговорчивее.
— Пойдемте, я вам отведу сарай у самого дома, — сказал он и повел укротителя к гостинице, которая в темноте имела еще более мрачный вид и казалась каким-то вертепом, где определенно творились темные дела.
Пьер Гри отворил старый сарай и помог укротителю поставить туда повозку с лошадью, потом и Джеймс Каттэрет вошел туда с медведем и, простившись с хозяином, запер дверь.
Между тем Жан и Жюль пошли в конец острова, где стояло несколько лодок, привязанных цепями к ближайшим деревьям. Плеск воды и мерный скрип цепей создавали какое-то неприятное ощущение в окружающей темноте.
Сыновья Пьера Гри залегли в кустах и стали наблюдать за рекой. Хотя темнота и не позволяла хорошо различать предметы, но все-таки можно было бы увидеть лодку, подходящую к острову.
На другом берегу Сены было так же глухо и тихо, лишь временами раздавался хруст сухих веток, сломанных холодным ветром. Вдруг послышались мерные удары весел. Жан Гри поднял голову и стал прислушиваться.
— Это они, везут товар, отобранный около заставы у проезжего купца.
— Ничего пока не разгляжу, а весла ясно слышу, — прошептал Жюль. — А вот илодка, но не та, которую мы ждали, эта маленькая.
— Да это девчонка едет! Я ее теперь ясно вижу, — ответил Жан Гри. — Ты не знаешь, куда она так часто ездит по вечерам?
— Не знаю, что мне за дело!
Братья, видимо, не любили сестру, которую на острове прозвали Белой голубкой за необыкновенно нежный цвет лица. Она была совсем не похожа на них, и только решительность характера и сила, которую трудно было подозревать по ее нежной наружности, роднили ее с грубыми братьями.
Жозефина приближалась к берегу. Казалось, что она не чувствует холода, хотя ее голова, шея ируки были не покрыты, а распущенные волосы развевались на ветру. Возле нее в лодке лежала совершенно безжизненная фигура. Вдруг раздался жалобный, похожий на детский, стон. Братья не могли разглядеть, сколько человек было с Жозефиной, но они встали, надеясь, что она привезла с собой пьяных, а в таком случае можно было все-таки чем-нибудь поживиться, обобрав их без большого труда.
Их фигуры ясно выделялись между кустами, когда Белая голубка легко выскочила на берег и привязала лодку к столбу. Жозефина, по-видимому, не замечала карауливших братьев и, подтянув лодку к самому краю берега, с глубоким состраданием на лице вытащила из нее какую-то женщину.
Это была совершенно незнакомая ей Магдалена Гриф-фон. Жозефина проезжала мимо как раз в ту минуту, когда несчастная с ребенком бросилась в воду.
Она все видела, слышала крик и с ужасом следила за страшной драмой, разыгравшейся рядом. Вокруг не было ни души. Она одна видела мать и ребенка…
— Святая Дева! — вскричала Жозефина и быстро направила лодку к тому месту, где несчастная исчезла под водой.
Девушка наклонилась, пристально вглядываясь в воду, когда несколько в стороне от нее показалась над водой все еще крепко держащая дитя женщина. Не теряя времени, Жозефина направила лодку к тому месту, где только что видела бледное лицо тонувшей женщины и где раздался крик мальчика. Но едва она успела подъехать, как они опять исчезли в волнах.
Дочь Пьера Гри знала, что утопающие выплывут еще раз, и направилась туда, где, по ее расчетам, они должны были опять вынырнуть. Она верно рассчитала. Голова женщины действительно показалась у самой лодки. Жозефина схватила несчастную за руку, которой та придерживала дитя, вырвала у нее почти захлебнувшегося мальчика, потом с большим усилием втащила иокончательно потерявшую силы женщину, едва не перевернув при это?л лодку.
Мальчик очнулся, он дрожал от холода и жалобно плакал, а мать лежала как мертвая. Еще можно было надеяться спасти обоих, если удастся поскорее довезти их домой.
Она взялась за весла и поплыла к острову.
Шагнув к лодке Жюль уже собирался обыскать утопленницу, чтобы отобрать у нее драгоценности.
Жозефина быстро загородила ему дорогу.
— Прочь, пошел вон! Не смей дотрагиваться до этой женщины, — крикнула она.
Брат захохотал.
— Ого, она теперь хочет сама на себя работать, — сказал стоящий поодаль Жан.
— Прочь, говорят тебе, или я закричу, а вы знаете отца. Прочь с дороги!
Жозефина с трудом подняла на руки бесчувственную женщину. Сострадание и досада на братьев, которые отпускали ей вслед грубые шутки, придали ей новые силы. Она отнесла Магдалену в гостиницу, и положив ее на постель в своей комнате, побежала за мальчиком.
Она решила сделать все, чтобы спасти обоих.
XIII. МАРИЯ МЕДИЧИ
— Ваша супруга, маркиза д'Анкр, говорила нам, маршал, что вы хотите сообщить нечто важное, — сказала королева-мать вошедшему к ней в кабинет и поклонившемуся Кончини. — Мне очень интересно узнать в чем дело.
Мария Медичи села в золоченое кресло у черного мраморного стола, на котором стоял превосходный письменный прибор тоже из черного мрамора и лежало несколько бумаг.
По стенам висели картины знаменитейших художников того времени — Россо, Фремине, Бланшира и Симона Буэ. На камине между часами и вазами стояли великолепные статуэтки. Шелковые портьеры, затканные золотом, занавески на окнах из дорогой парчи и ковер на полу, точно усыпанный цветами, дополняли убранство кабинета.
Мария Медичи была расточительна и любила искусство. Ее дворец поглотил огромные суммы из казны. Его строили знаменитейшие архитекторы по образцу дворца Питти во Флоренции. Мария Медичи сама просматривала планы и отдавала распоряжения.
Темно-зеленое атласное платье роскошными складками ниспадало вокруг ее величественной фигуры. Откинувшись на спинку кресла, она играла маленьким, изящно разрисованным перламутровым веером.
Возле нее стояла Элеонора Галигай, честолюбивая супруга Кончини. Она выразительно переглянулась с маршалом. Королева-мать была достаточно подготовлена. Шахматная игра, задуманная этими двумя людьми, ненасытно стремившимися к могуществу и почестям, могла начаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150