— Слушайте! — громко крикнул портной со своей кровавой кафедры. — Эта колдунья и маршал Кончини, которого потихоньку зарыли, чтобы спрятать его от нашей расправы, лишили нас нашего доброго короля Генриха. Так разберемся же с ними хоть теперь! Поволокем ее тело по улицам до статуи нашего доброго короля да там и сожжем на костре!
Каменщик схватил голову Элеоноры Галигай за волосы и высоко поднял ее. Кровь еще сочилась из перерубленной шеи.
— Тогда нужно сжечь и итальянца Кончини! — кричал он. — Вместе работали, вместе и расчет получат! Чего заслужила она, того не миновать и ему!
— Выкопать и его! И его тащить к статуе короля, — ревела толпа.
Никто не осмелился помешать осуществлению этого сатанинского плана. Помощники палача, попытавшиеся было не дать тела казненной и отогнать налетевших толчками и криками, скоро убедились, что это ни к чему не приведет.
Десятки рук ухватились за платье и тело маркизы. Его озлобленно трясли, дергали и тянули. Ткань разорвалась в клочья, не выдержало и тело. Руки маркизы были оторваны.
Опьяневшая от ярости и крови, потерявшая всяческое человеческое подобие толпа размахивала оторванными членами, как трофеями. Тысячи людей с яростными криками устремились к отдаленному кладбищу, в заброшенном углу которого было зарыто тело маршала Кончини. Едва ли не руками люди разрыли землю, вынули гроб и вытащили из него уже начавший разлагаться труп. Крик восторженной радости потряс окрестности, когда толпа узнала блестящий мундир маршала, в котором его так поспешно зарыли в ту ночь.
Вырытый из могилы труп мужа потащили по улицам вместе с телом жены к статуе Генриха IV.
На площади в одно мгновение сложили костер и швырнули на сучья оба трупа. Каменщик надел голову Элеоноры Галигай на длинный шест и воткнул его в середину костра, чтобы еще больше потешить распалившуюся ярость народа. Страшен был вид этой головы, торчащей над двумя трупами: искаженные черты лица, полуоткрытые остекленевшие глаза, седые растрепанные и залитые кровью волосы.
Костер загорелся вдруг с нескольких сторон сразу. Высоко взвилось свистящее пламя, и поваливший клубами густой черный дым скрыл мертвых супругов от взоров толпы.
Пепел их был развеян по ветру.
XXX. ДРУЗЬЯ
— Мы теперь ведь на улице Лаферроннери, Магдалена? — с удивлением спросила Белая голубка.
— Милон и виконт д'Альби живут здесь, Жозефина.
— На этой узенькой улице? Да разве это им прилично?
— Верно, это так и нужно, если они сами не находят это неприличным. У меня к тебе просьба, Жозефина, не говори им, кто тебя привел сюда.
— В каком же доме живут эти господа мушкетеры?
— Вон там, у старой Ренарды, луврской судомойки. Они переехали к ней недавно, потому что она добрая и честная вдова, которая очень старается угодить своим жильцам.
— Значит, там, на второй лестнице?
— Да, ты-то откуда знаешь, Жозефина?
— Гм… У меня есть свои приметы, — отвечала Белая голубка, добродушно смеясь. — Видишь там белые шторы и занавески? Это и есть те комнаты, которые добрая судомойка держит в таком порядке. Там же на подоконнике лежат шляпа и перчатки…
Жозефина продолжала хохотать.
— По этому беспорядку также можно узнать квартиру мушкетеров, — прибавила она с такой прелестной лукавой насмешкой, что заставила улыбнуться даже серьезную Магдалену. — Не легко мне идти туда! Не будь господин Милон таким благородным человеком, я бы ни за что на свете не решилась на это, он мог бы подумать обо мне очень дурно.
— Не беспокойся ни о чем, Жозефина, и поспеши. Подумай, ведь если ты опоздаешь, твои братья и Антонио нагонят д'Альби. Тогда уж не спасут его и друзья.
— Правда, Магдалена! Бегу! Только подожди меня здесь! Я буду смелее, если буду знать, что ты недалеко от меня.
— Хорошо. Я буду ждать тебя здесь на углу, Жозефина.
Белая голубка перебежала улицу и скрылась в дверях дома
Едва только Жозефина ступила на лестницу, как сверху послышались тяжелые шаги и появилась могучая фигура господина Милона. Она хотела было уже убежать, но, во-первых, он, без сомнения, уже увидел ее, во-вторых, нужно было спасать бедного беарнца. Эта мысль возвратила ей самообладание.
— О! — воскликнул Милон Арасский с радостным удивлением. Если глаза не обманывают меня, то я вижу маленькую храбрую голубку, которую на днях…
— Голубку? — Жозефина испугалась и побледнела от страха и досады. — Голубка! Это не хорошо с вашей стороны, мсье Милон, — сказала она с укоризной. — Значит вы все-таки проследили за нами.
— Проследил? Я? Мне кажется, здесь какое-то недоразумение, мадемуазель Жозефина? Вы, вероятно, хотите видеть старую Ренарду, но ее нет дома!
— Нет дома! Тогда мне придется переговорить с вами, мсье Милон…
— Со мной вы можете говорить столько, сколько вам будет угодно, моя милая прекрасная мадемуазель Жозефина. Только не знаю, запомню ли я все, что вы мне скажете, потому, что когда я смотрю в ваши глаза, то теряю память…
— Ну, то, что я скажу вам, мсье Милон, вы наверняка запомните! Только здесь… на лестнице…
— Виноват! — вскричал он, хлопая себя по лбу, — ведь я же говорил, что от вас без ума и без памяти.
Он от души расхохотался, протянул Белой голубке свою сильную широкую руку и с истинно рыцарской вежливостью пригласил подняться в комнату, в которой жил вместе с виконтом. Когда Жозефина вошла, он запер дверь и усадил свою гостью.
— Прежде всего, мсье Милон, мне очень хотелось бы знать, — начала Жозефина, — отчего вы назвали меня только что Белой голубкой? Только прошу вас, ответьте мне вполне искренне, ведь вы не исполнили своего обещания?
— Клянусь, что исполнил — строго и честно, — с улыбкой произнес Милон. — Да ведь я не сказал «Белая голубка», а только «маленькая храбрая голубка». А за это вы не можете упрекать меня, мадемуазель Жозефина, потому что вы действительно явились передо мною, как голубка, и сравнение вырвалось у меня невольно! Но объясните мне, отчего я этим словом навел вас на подозрение, что я тогда проследил за вами?
— Меня часто называют Белой голубкой, — призналась Жозефина.
— И отлично! Это слово вырвалось у меня из глубины души! — воскликнул Милон и схватил руку девушки. Она покраснела. — У меня точно предчувствие какое-то было, продолжал он. — А вообще, как говорят товарищи, я не отличаюсь особенной утонченностью чувств.
— Ваши товарищи! Вот у меня и сжалось сердце! Мои вести очень плохие и очень спешные! — сказала Жозефина. — Тот мушкетер, который вместе с вами был так великодушен, что спас меня и мою подругу в ту ночь…
— Виконт д'Альби. Ну, что же с ним случилось?
— Он в ужасной опасности!
— В какой же? И с каких пор? Сегодня утром он простился со мною как-то таинственно, и в разговоре вскользь сказал, что уезжает на несколько дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150