После этого поток клеветы прекратился. Лидум и Айвар снова могли спокойно заняться своими делами. Айвару надо было подтянуться, чтобы к лету сдать все экзамены за второй курс.
Сразу после организации колхоза «Ленинский путь» Айвар по приглашению Анны приступил к разработке трехлетнего плана новой сельскохозяйственной артели. Он не успел еще закончить его, когда технический проект осушения Змеиного болота был готов и с ним можно было познакомить колхозников. Договорившись с Анной и Регутом, Айвар в конце зимы приехал в Пурвайскую волость и пробыл в колхозе несколько дней. Он предложил организовать из колхозников бригаду мелиораторов, во главе с новым председателем мелиоративного товарищества Алкснисом. Бригада должна была заготовить крепежный лес, плетенки из прутьев и хвороста, камни. Материалы эти начали подвозить к трассам будущих каналов, пользуясь последними днями санного пути.
6
Однажды, когда Айвар и агроном Римша еще работали над трехлетним планом «Ленинского пути», Лавиза узнала от какой-то соседки, что одну из главных отводных канав предполагают рыть через луга и пастбища Сурумов. Последний год Лавиза часто болела и вечно возилась с разными знахарями и знахарками, пила приготовленные ими чудодейственные лекарства, позволяла старухам дурачить себя всякими суевериями, а к участковому врачу Зултеру за советом не обращалась. Она сильно похудела и пожелтела, но Пацеплис не проявлял особых забот о здоровье жены. Узнав новость, Лавиза разыскала мужа и, дрожа от негодования, рассказала ему об этом.
– Как же ты, Антон? – дивилась она. – Хозяин ты в Сурумах или нет? Без твоего согласия делают с твоей землей все, что взбредет на ум. Сейчас они мудруют над всякими отводными канавами да каналами, а скоро позарятся на твои строения и скотину. Хоть бы поговорили с тобой, спросили бы, как ты на это смотришь. Нет, решат, да и начнут здесь хозяйничать, как в своем доме. Сущие разбойники!
– Так, так, без моего ведома… Ничего у них не выйдет, Лавиза. Только через мой труп пройдут эти канавокопатели на мои луга. Есть еще на свете закон и власть. Я им покажу, что получается, когда забывают поговорить с хозяином. В суд подам! Чего бы мне это ни стоило, я добьюсь правды! Тоже нашлись вершители…
– Если хочешь чего-нибудь добиться, тянуть нечего, – сказала Лавиза, – иначе упустим время, а потом скажут, где вы были раньше, почему молчали? Может, поговорить с каким аблакатом? Да и волостной писарь кое-что понимает в законах.
– Я сам знаю, что мне делать! – оборвал ее Пацеплис. – Ты меня не учи.
Он приоделся, повязал на шею цветной платок и пошел запрягать лошадь.
– Куда поедешь, Антон? – спросила Лавиза. Энергичные действия мужа пришлись ей по душе. – К писарю?
– У меня есть советчик получше, чем все твои писари да адвокаты, – отрезал Пацеплис – Поеду на пасторскую мызу, к самому Рейнхарту.
– К Рейнхарту… – удивленно и благоговейно прошептала Лавиза. – Вот это ты хорошо придумал, Антон. Ну и голова же у тебя.
– А ты только сейчас смекнула? – отозвался муж и, стегнув лошадь, выехал со двора. Старая, давно не смазанная рессорная телега визжала, как собака во время порки. Кляча тихонько трусила по мерзлой дороге, делая вид, что бежит рысью. Телегу сильно трясло. Пацеплис еще больше разозлился, но сорвать сердце можно было только на лошади, ей и попало.
Старый Рейнхарт умер несколько лет тому назад, теперь обязанности пастыря прихода исполнял его сын. Немного старше сорока лет, высокий, плотный, с гладко выбритым лицом, жидковатыми волосами и совершенно коричневыми от курения зубами, молодой Рейнхарт мало чем напоминал покойного отца – тот был худощавый, с маленькой бородкой клинышком. Когда жена сказала ему, что прибыл какой-то крестьянин, Рейнхарт для пущей важности заставил посетителя минут десять подождать, облачился за это время в поношенную визитку, раскурил трубку и только тогда вышел в кабинет. Почтительно зажав под мышкой шапку, по возможности сгорбив свою рослую фигуру, Антон Пацеплис смиренно предстал перед слугой господним.
– Преподобный отец, со мной стряслась большая беда… – жалобно начал Антон. – Дети оставили меня одного на старости лет, сейчас мир хочет совсем разорить меня. Право, не знаю, чем заслужил такую немилость божью.
Рейнхарт сел за письменный стол, уставленный книгами, показал Пацеплису рукой на стул и спросил:
– Чем могу быть полезен?
Антон рассказал все: как он не пошел в колхоз, как из-за этого поссорился со своими детьми, как сейчас без его согласия мир хочет разорить его луга и пастбища.
– Разве на других участках им места не хватает? Если у них такая нужда, пусть роют через свои участки, а мою землю оставят в покое. Я там хозяин и своим имуществом могу распоряжаться как хочу. Если бы вы дали благой совет, я бы вас по гроб жизни благодарил.
Пастор погрузился в раздумье, посмотрел, будто обращаясь за советом, на небольшое распятие и торжественно вздохнул.
– Крест свой надо нести терпеливо. Не теряйте надежд, добрый христианин.
– То есть как это, преподобный отец? – смутился Пацеплис. – Как мне это понимать?
– В смирении и страхе божьем должны мы проводить дни свои. Как отец небесный предначертал в своем милосердии, так все и свершится, и человек не должен идти против рожна, – ответил Рейнхарт.
– Вы же не хотите сказать, что мне надо уступить, – воскликнул Пацеплис, и голос его задрожал от негодования.
– Еще предки мудро советовали: с сильным не борись, – продолжал пастор. – Попытайтесь добром. Может быть, они признают ваше право.
– Нечего пытаться! – Пацеплис ударил кулаком по столу с такой силой, что опрокинул распятие. – Им нужна канава, а мне земля, и это мое право. Если вы только такой совет даете, не стоило приезжать.
Рейнхарт пожал плечами и встал.
– К сожалению, так. Вмешиваться в мирские споры не мое дело. Господь поручил мне пасти своих овец.
– И это все, что вы можете мне сказать? – удивился Пацеплис и тоже встал.
– Это все, добрый человек, – сказал Рейнхарт, спокойно посасывая трубку. – Но вы не тревожьтесь; все сбудется так, как предначертал господь.
– Этого я никак не ожидал… – пробормотал Пацеплис. – Прощайте, преподобный отец.
– С богом, да благословит вас господь…
Смущенный Пацеплис вышел от пастора. Уже сидя в телеге, он досадливо сплюнул и, погнав лошадь в сторону волисполкома, оглянулся на дом пастора.
– Тьфу… чучело, – злобно бормотал он. – А еще считается христовым воином… Трусливый заяц! Хитрая лиса! Хорошо, что не взял с собой кошелку яиц и старого петуха – за что ему давать? С сильным не борись… такой мудростью можно дураков пичкать, но не меня. Поборемся! Я не боюсь! Они еще увидят, кто такой Сурум!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Сразу после организации колхоза «Ленинский путь» Айвар по приглашению Анны приступил к разработке трехлетнего плана новой сельскохозяйственной артели. Он не успел еще закончить его, когда технический проект осушения Змеиного болота был готов и с ним можно было познакомить колхозников. Договорившись с Анной и Регутом, Айвар в конце зимы приехал в Пурвайскую волость и пробыл в колхозе несколько дней. Он предложил организовать из колхозников бригаду мелиораторов, во главе с новым председателем мелиоративного товарищества Алкснисом. Бригада должна была заготовить крепежный лес, плетенки из прутьев и хвороста, камни. Материалы эти начали подвозить к трассам будущих каналов, пользуясь последними днями санного пути.
6
Однажды, когда Айвар и агроном Римша еще работали над трехлетним планом «Ленинского пути», Лавиза узнала от какой-то соседки, что одну из главных отводных канав предполагают рыть через луга и пастбища Сурумов. Последний год Лавиза часто болела и вечно возилась с разными знахарями и знахарками, пила приготовленные ими чудодейственные лекарства, позволяла старухам дурачить себя всякими суевериями, а к участковому врачу Зултеру за советом не обращалась. Она сильно похудела и пожелтела, но Пацеплис не проявлял особых забот о здоровье жены. Узнав новость, Лавиза разыскала мужа и, дрожа от негодования, рассказала ему об этом.
– Как же ты, Антон? – дивилась она. – Хозяин ты в Сурумах или нет? Без твоего согласия делают с твоей землей все, что взбредет на ум. Сейчас они мудруют над всякими отводными канавами да каналами, а скоро позарятся на твои строения и скотину. Хоть бы поговорили с тобой, спросили бы, как ты на это смотришь. Нет, решат, да и начнут здесь хозяйничать, как в своем доме. Сущие разбойники!
– Так, так, без моего ведома… Ничего у них не выйдет, Лавиза. Только через мой труп пройдут эти канавокопатели на мои луга. Есть еще на свете закон и власть. Я им покажу, что получается, когда забывают поговорить с хозяином. В суд подам! Чего бы мне это ни стоило, я добьюсь правды! Тоже нашлись вершители…
– Если хочешь чего-нибудь добиться, тянуть нечего, – сказала Лавиза, – иначе упустим время, а потом скажут, где вы были раньше, почему молчали? Может, поговорить с каким аблакатом? Да и волостной писарь кое-что понимает в законах.
– Я сам знаю, что мне делать! – оборвал ее Пацеплис. – Ты меня не учи.
Он приоделся, повязал на шею цветной платок и пошел запрягать лошадь.
– Куда поедешь, Антон? – спросила Лавиза. Энергичные действия мужа пришлись ей по душе. – К писарю?
– У меня есть советчик получше, чем все твои писари да адвокаты, – отрезал Пацеплис – Поеду на пасторскую мызу, к самому Рейнхарту.
– К Рейнхарту… – удивленно и благоговейно прошептала Лавиза. – Вот это ты хорошо придумал, Антон. Ну и голова же у тебя.
– А ты только сейчас смекнула? – отозвался муж и, стегнув лошадь, выехал со двора. Старая, давно не смазанная рессорная телега визжала, как собака во время порки. Кляча тихонько трусила по мерзлой дороге, делая вид, что бежит рысью. Телегу сильно трясло. Пацеплис еще больше разозлился, но сорвать сердце можно было только на лошади, ей и попало.
Старый Рейнхарт умер несколько лет тому назад, теперь обязанности пастыря прихода исполнял его сын. Немного старше сорока лет, высокий, плотный, с гладко выбритым лицом, жидковатыми волосами и совершенно коричневыми от курения зубами, молодой Рейнхарт мало чем напоминал покойного отца – тот был худощавый, с маленькой бородкой клинышком. Когда жена сказала ему, что прибыл какой-то крестьянин, Рейнхарт для пущей важности заставил посетителя минут десять подождать, облачился за это время в поношенную визитку, раскурил трубку и только тогда вышел в кабинет. Почтительно зажав под мышкой шапку, по возможности сгорбив свою рослую фигуру, Антон Пацеплис смиренно предстал перед слугой господним.
– Преподобный отец, со мной стряслась большая беда… – жалобно начал Антон. – Дети оставили меня одного на старости лет, сейчас мир хочет совсем разорить меня. Право, не знаю, чем заслужил такую немилость божью.
Рейнхарт сел за письменный стол, уставленный книгами, показал Пацеплису рукой на стул и спросил:
– Чем могу быть полезен?
Антон рассказал все: как он не пошел в колхоз, как из-за этого поссорился со своими детьми, как сейчас без его согласия мир хочет разорить его луга и пастбища.
– Разве на других участках им места не хватает? Если у них такая нужда, пусть роют через свои участки, а мою землю оставят в покое. Я там хозяин и своим имуществом могу распоряжаться как хочу. Если бы вы дали благой совет, я бы вас по гроб жизни благодарил.
Пастор погрузился в раздумье, посмотрел, будто обращаясь за советом, на небольшое распятие и торжественно вздохнул.
– Крест свой надо нести терпеливо. Не теряйте надежд, добрый христианин.
– То есть как это, преподобный отец? – смутился Пацеплис. – Как мне это понимать?
– В смирении и страхе божьем должны мы проводить дни свои. Как отец небесный предначертал в своем милосердии, так все и свершится, и человек не должен идти против рожна, – ответил Рейнхарт.
– Вы же не хотите сказать, что мне надо уступить, – воскликнул Пацеплис, и голос его задрожал от негодования.
– Еще предки мудро советовали: с сильным не борись, – продолжал пастор. – Попытайтесь добром. Может быть, они признают ваше право.
– Нечего пытаться! – Пацеплис ударил кулаком по столу с такой силой, что опрокинул распятие. – Им нужна канава, а мне земля, и это мое право. Если вы только такой совет даете, не стоило приезжать.
Рейнхарт пожал плечами и встал.
– К сожалению, так. Вмешиваться в мирские споры не мое дело. Господь поручил мне пасти своих овец.
– И это все, что вы можете мне сказать? – удивился Пацеплис и тоже встал.
– Это все, добрый человек, – сказал Рейнхарт, спокойно посасывая трубку. – Но вы не тревожьтесь; все сбудется так, как предначертал господь.
– Этого я никак не ожидал… – пробормотал Пацеплис. – Прощайте, преподобный отец.
– С богом, да благословит вас господь…
Смущенный Пацеплис вышел от пастора. Уже сидя в телеге, он досадливо сплюнул и, погнав лошадь в сторону волисполкома, оглянулся на дом пастора.
– Тьфу… чучело, – злобно бормотал он. – А еще считается христовым воином… Трусливый заяц! Хитрая лиса! Хорошо, что не взял с собой кошелку яиц и старого петуха – за что ему давать? С сильным не борись… такой мудростью можно дураков пичкать, но не меня. Поборемся! Я не боюсь! Они еще увидят, кто такой Сурум!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179