Сверкали на солнце светлые крылья хедера, гудел молотильный барабан, и струя обмолоченного зерна равномерно текла в зерно-приемник.
Когда комбайн приблизился к большаку, Анна узнала в комбайнере своего брата Жана. Достигнув края поля, он повернул машину параллельно большаку, сошел с нее и подошел к «Победе». Лицо его изменилось, маленькие темные усики делали его старше и мужественнее.
– Что ты делаешь, голубчик, что ты делаешь! – Лидум покачал головой. – Пока другие в церкви молятся, ты хочешь один скосить и обмолотить все озимые. Оставь что-нибудь и другим.
Жан широко улыбнулся.
– А где они, эти богомольцы, товарищ Лидум? Кроме матушки Гандрис, Рейнхарт на своих проповедях никого из наших не видит.
– Давно ты плаваешь на этом корабле? – спросила Анна.
– Позавчера впервые выехал в поле. Еще два-три дня, и озимые «Ленинского пути» будут скошены и обмолочены.
– А зерно не слишком влажно? – поинтересовался Артур.
– Как раз впору, что надо. Прямо с комбайна можно везти на заготовительный пункт и сдавать государству. Поглядели бы вы, что здесь творилось позавчера…
– А что? – спросил Лидум; сорвав колос, он растер его на ладони и, когда высыпались зерна, попробовал на зуб. – Да, ждать нельзя, надо скорее убирать, иначе начнет осыпаться.
А Жан, улыбаясь, сказал:
– Когда комбайн впервые выехал в поле, дома, наверно, не осталось ни одного человека. Большие и малые, старые и молодые – все высыпали поглядеть, как работает эта «чертова машина». Именно так прозвали ее раньше женщины. Старая Гандриене даже поплакала, теперь, мол, наступит голод – половина зерна останется в колосьях, а у соломы скосят только верхушку. Когда комбайн тронулся, большая толпа шагала следом, люди мерили стерню и щупали обмолоченные колосья, старались найти в них зерна. Хотя бы одно попалось им за все их труды! Теперь комбайн не будут называть «чертовой машиной». Теперь даже старая Гандриене день и ночь хвалит того умного человека, который выдумал такое устройство.
Лидум от души рассмеялся.
– Быстрая капитуляция. Тебе повезло, Жан, что при первом выезде попалось такое хорошее поле. Попадись поле с сорняками или где хлеб еще не совсем дозрел, тогда бы так дешево не отделался.
– Что правда, то правда – комбайн не терпит сорняков, – ответил Жан. Надо поля держать чистыми, вот и все.
– Ты сегодня долго будешь работать? – осведомилась Анна.
– Если не будет дождя, то еще несколько часов.
– Значит, вечером встретимся.
Жан вернулся к комбайну, сел за штурвал, и корабль полей снова уверенно отправился в плавание.
Возле правления колхоза прибывших встретили Регут, Бригис и Айвар. С час как приехал Индрик Регут с женой.
– Батюшки, вот дорогие гости! – крикнул издали старый Регут. – Милости просим, товарищи! Как раз вовремя приехали. Только-только успеете закусить с дороги, осмотреть, что у нас нового, и – на собрание.
– У вас сегодня собрание? – удивилась Анна.
– И еще какое, милая, если б ты знала! – отозвался Регут. – Такого еще не было с тех пор, как мы здесь живем. Как хорошо, что ты опять дома. Люди обрадуются, когда увидят тебя. Не могут дождаться, когда вернешься.
Все пошли за Регутом в комнату, где было приготовлено угощение, только Анна взяла под руку Айвара, и они направились в большой фруктовый сад. Здесь два года назад колхозники, собравшись отпраздновать Янову ночь, боролись с бандитами; здесь впервые слетело с губ Айвара робкое признание, и все, что было связано с этим признанием, казалось им обоим бесконечно дорогим.
3
В доме правления колхоза гости долго не задержались. Познакомившись с некоторыми данными о посевной площади, о поголовье скота, о видах на урожай, о предполагаемых доходах, поинтересовавшись таблицей, где отмечались выработанные каждым колхозником трудодни, они вместе с Регутом и Бригисом обошли и объездили главные достопримечательности колхоза. Айвару все было хорошо известно, он как свой человек ходил по фермам, теплицам, опытным площадкам, мичуринской лаборатории и многое сам объяснял приезжим.
Регут недавно купил машину «Москвич» и сам правил им – хотя и не так виртуозно, как профессиональный шофер, но достаточно смело и уверенно; труднее было только с обратным ходом.
– Для чего нам учиться отступать? – шутил Регут. – Мы ведь всегда будем двигаться только вперед.
Он очень гордился колхозным клубом, устроенным в жилом доме бежавшего с немцами кулака. В библиотеке насчитывалось тысячи полторы книг, там было почти все, что издали в Латвии после войны по вопросам социалистического земледелия. Во втором этаже была лаборатория мичуринцев, читальня, красный уголок, комната отдыха с разными играми и мощным радиоприемником.
– Каковы ваши успехи по новым культурам? – поинтересовалась Валентина, когда Айвар показал лабораторию мичуринцев.
– У них большие успехи, – ответил за Регута Айвар. – Нынешней осенью уберут первый гектар ветвистой пшеницы и, таким образом, полностью разрешат вопрос о семенах – и себе хватит и с соседями можно поделиться. Они уже начали опыты с соей, чумизой, а Регут – он ведь большой сластена – мечтает о винограде и арбузах. Про апельсины и мандарины еще не слышно, но не ручаюсь, что не начнут ломать голову и над ними.
– Он так рассказывает, будто кто-то другой выдумал эти вещи, – усмехнулся Регут. – А сам главный зачинщик. Как приедет к нам, начитавшись всякой премудрости, так обязательно начинаются разные новшества. Наши ребята и девочки ходят за ним табунчиками и верят каждому слову больше, чем старушки – пасторской проповеди.
– Совсем не так обстоит дело, но молодежь эти вещи интересуют, – заметил Айвар.
На конеферме они встретились с Антоном Пацеплисом и Петером Гандрисом. На груди Петера красовался орден Трудового Красного Знамени, а когда он водил гостей по конюшне, Регут шепнул Анне и Яну Лидуму, что Петер Гандрис сейчас кандидат на звание Героя Социалистического Труда: от двадцати кобыл вырастил двадцать жеребят.
– Ага, что вы на это скажете – свой собственный Герой? – улыбнулся он. – К будущему году обязательно будет, как пить дать.
– Если человек заработал, пусть получает, что заслужил… – сказал Лидум.
– Ведь он днюет и ночует на конюшне, домой ходит только раз в неделю, чтоб попариться в бане. Что же тут удивительного.
Анна подошла к отцу.
– Как тебе живется, отец? – спросила она.
– А чего мне не хватает… – усмехнулся Пацеплис. – Лошадки хорошие, сыт по горло, трудодней хватает.
Какой я был хозяин, когда всю жизнь не знал, как свести концы с концами?… А как ты?
– Теперь опять буду работать здесь, на машинно-тракторной станции, вместо Финогенова.
– А как же вы с Айваром думаете жить? Врозь, что ли? Что это за жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Когда комбайн приблизился к большаку, Анна узнала в комбайнере своего брата Жана. Достигнув края поля, он повернул машину параллельно большаку, сошел с нее и подошел к «Победе». Лицо его изменилось, маленькие темные усики делали его старше и мужественнее.
– Что ты делаешь, голубчик, что ты делаешь! – Лидум покачал головой. – Пока другие в церкви молятся, ты хочешь один скосить и обмолотить все озимые. Оставь что-нибудь и другим.
Жан широко улыбнулся.
– А где они, эти богомольцы, товарищ Лидум? Кроме матушки Гандрис, Рейнхарт на своих проповедях никого из наших не видит.
– Давно ты плаваешь на этом корабле? – спросила Анна.
– Позавчера впервые выехал в поле. Еще два-три дня, и озимые «Ленинского пути» будут скошены и обмолочены.
– А зерно не слишком влажно? – поинтересовался Артур.
– Как раз впору, что надо. Прямо с комбайна можно везти на заготовительный пункт и сдавать государству. Поглядели бы вы, что здесь творилось позавчера…
– А что? – спросил Лидум; сорвав колос, он растер его на ладони и, когда высыпались зерна, попробовал на зуб. – Да, ждать нельзя, надо скорее убирать, иначе начнет осыпаться.
А Жан, улыбаясь, сказал:
– Когда комбайн впервые выехал в поле, дома, наверно, не осталось ни одного человека. Большие и малые, старые и молодые – все высыпали поглядеть, как работает эта «чертова машина». Именно так прозвали ее раньше женщины. Старая Гандриене даже поплакала, теперь, мол, наступит голод – половина зерна останется в колосьях, а у соломы скосят только верхушку. Когда комбайн тронулся, большая толпа шагала следом, люди мерили стерню и щупали обмолоченные колосья, старались найти в них зерна. Хотя бы одно попалось им за все их труды! Теперь комбайн не будут называть «чертовой машиной». Теперь даже старая Гандриене день и ночь хвалит того умного человека, который выдумал такое устройство.
Лидум от души рассмеялся.
– Быстрая капитуляция. Тебе повезло, Жан, что при первом выезде попалось такое хорошее поле. Попадись поле с сорняками или где хлеб еще не совсем дозрел, тогда бы так дешево не отделался.
– Что правда, то правда – комбайн не терпит сорняков, – ответил Жан. Надо поля держать чистыми, вот и все.
– Ты сегодня долго будешь работать? – осведомилась Анна.
– Если не будет дождя, то еще несколько часов.
– Значит, вечером встретимся.
Жан вернулся к комбайну, сел за штурвал, и корабль полей снова уверенно отправился в плавание.
Возле правления колхоза прибывших встретили Регут, Бригис и Айвар. С час как приехал Индрик Регут с женой.
– Батюшки, вот дорогие гости! – крикнул издали старый Регут. – Милости просим, товарищи! Как раз вовремя приехали. Только-только успеете закусить с дороги, осмотреть, что у нас нового, и – на собрание.
– У вас сегодня собрание? – удивилась Анна.
– И еще какое, милая, если б ты знала! – отозвался Регут. – Такого еще не было с тех пор, как мы здесь живем. Как хорошо, что ты опять дома. Люди обрадуются, когда увидят тебя. Не могут дождаться, когда вернешься.
Все пошли за Регутом в комнату, где было приготовлено угощение, только Анна взяла под руку Айвара, и они направились в большой фруктовый сад. Здесь два года назад колхозники, собравшись отпраздновать Янову ночь, боролись с бандитами; здесь впервые слетело с губ Айвара робкое признание, и все, что было связано с этим признанием, казалось им обоим бесконечно дорогим.
3
В доме правления колхоза гости долго не задержались. Познакомившись с некоторыми данными о посевной площади, о поголовье скота, о видах на урожай, о предполагаемых доходах, поинтересовавшись таблицей, где отмечались выработанные каждым колхозником трудодни, они вместе с Регутом и Бригисом обошли и объездили главные достопримечательности колхоза. Айвару все было хорошо известно, он как свой человек ходил по фермам, теплицам, опытным площадкам, мичуринской лаборатории и многое сам объяснял приезжим.
Регут недавно купил машину «Москвич» и сам правил им – хотя и не так виртуозно, как профессиональный шофер, но достаточно смело и уверенно; труднее было только с обратным ходом.
– Для чего нам учиться отступать? – шутил Регут. – Мы ведь всегда будем двигаться только вперед.
Он очень гордился колхозным клубом, устроенным в жилом доме бежавшего с немцами кулака. В библиотеке насчитывалось тысячи полторы книг, там было почти все, что издали в Латвии после войны по вопросам социалистического земледелия. Во втором этаже была лаборатория мичуринцев, читальня, красный уголок, комната отдыха с разными играми и мощным радиоприемником.
– Каковы ваши успехи по новым культурам? – поинтересовалась Валентина, когда Айвар показал лабораторию мичуринцев.
– У них большие успехи, – ответил за Регута Айвар. – Нынешней осенью уберут первый гектар ветвистой пшеницы и, таким образом, полностью разрешат вопрос о семенах – и себе хватит и с соседями можно поделиться. Они уже начали опыты с соей, чумизой, а Регут – он ведь большой сластена – мечтает о винограде и арбузах. Про апельсины и мандарины еще не слышно, но не ручаюсь, что не начнут ломать голову и над ними.
– Он так рассказывает, будто кто-то другой выдумал эти вещи, – усмехнулся Регут. – А сам главный зачинщик. Как приедет к нам, начитавшись всякой премудрости, так обязательно начинаются разные новшества. Наши ребята и девочки ходят за ним табунчиками и верят каждому слову больше, чем старушки – пасторской проповеди.
– Совсем не так обстоит дело, но молодежь эти вещи интересуют, – заметил Айвар.
На конеферме они встретились с Антоном Пацеплисом и Петером Гандрисом. На груди Петера красовался орден Трудового Красного Знамени, а когда он водил гостей по конюшне, Регут шепнул Анне и Яну Лидуму, что Петер Гандрис сейчас кандидат на звание Героя Социалистического Труда: от двадцати кобыл вырастил двадцать жеребят.
– Ага, что вы на это скажете – свой собственный Герой? – улыбнулся он. – К будущему году обязательно будет, как пить дать.
– Если человек заработал, пусть получает, что заслужил… – сказал Лидум.
– Ведь он днюет и ночует на конюшне, домой ходит только раз в неделю, чтоб попариться в бане. Что же тут удивительного.
Анна подошла к отцу.
– Как тебе живется, отец? – спросила она.
– А чего мне не хватает… – усмехнулся Пацеплис. – Лошадки хорошие, сыт по горло, трудодней хватает.
Какой я был хозяин, когда всю жизнь не знал, как свести концы с концами?… А как ты?
– Теперь опять буду работать здесь, на машинно-тракторной станции, вместо Финогенова.
– А как же вы с Айваром думаете жить? Врозь, что ли? Что это за жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179