Он был зол и решил закончить встречу тотчас же. Опираясь на палку, Репнин поднимался по лестнице, потом они миновали несколько залов, наполненных множеством польских офицеров, которые в Лондоне нередко продолжали носить военную форму. Было здесь много дам. А за одним из столов восседало — как объяснил ему с усмешкой Крылов — Новое украинское правительство (в Лондоне оппозиционные правительства называют «теневой кабинет»). Среди эмигрантов выделялся великан, одетый в нарядное платье и ни слова не знавший по-английски. За столиком в боковой комнате он заметил Беляева и Сорокина, которых знал по Корнуоллу, и еще нескольких русских эмигрантов. Некоторых он встречал в церкви, других — едва припоминал. С этими людьми он давно порвал всякие отношения и даже перестал раскланиваться. Заметив его, они поднялись из-за стола и исчезли. На Беляеве была какая-то потрепанная английская форма, а Сорокин все еще носил синий китель офицера авиации с белым шелковым шарфом, с которым, по-видимому, решил не расставаться до конца своих дней. Беляев, малость подвыпивший, встретил Репнина сердечно, а Сорокин насмешливо и нагло. Спросил о Наде. Репнин им не подал руки, только иронически ухмыльнулся.
Крылов, смущенно, взяв на себя роль некого председателя, предложил ему сесть.
Заказал пиво. Репнин ничего не пил.
Сорокин и Беляев пили из больших прозрачных бокалов коньяк.
Репнив сел и, повернувшись к Сорокину, прямо в лицо сказал: ему показалось, будто тот, здороваясь, обратился к нему словом «товарищ». Он надеется — это была шутка и под ней не кроется никакой намек? Они и сами, бывало, с его покойными друзьями в Керчи подначивали друг друга этим словом. Барлов, о котором они, конечно, слышали, после того как удалось вырваться из Керчи, в шутку их всегда так называл.
Сорокин рассмеялся. Он хотел лишь напомнить князю, что Сталин еще не в Лондоне. Он позвал князя сюда, так как получил из Комитета письмо с требованием выяснить его вопрос. Его исключение из Комитета признано недействительным. Поэтому они, как друзья по эмиграции, хотят утрясти все остальное.
Крылов, в роли председателя, прибавил, что речь идет о реорганизации всей работы в Лондоне и что у них теперь новый секретарь. Он показал пальцем на Сорокина.
Сорокин после этих слов приветствовал Репнина восточным поклоном, улыбаясь и подтверждая — новым секретарем Общества является именно он. Графиня Панова, сказал, обратила их внимание на то, что Репнин с Надей переселились из предместья Милл-Хилл и теперь живут в Лондоне.
Уже после первых слов Репнин про себя твердо решил сегодня же навсегда порвать с этой компанией. Это был не его мир, это была не его компания, и не Надина тоже, и известие о письме графини Пановой его окончательно вывело из себя. А Беляев меж тем — прекрасно зная, что тот не пьет,— налил Репнину коньяка. Из радиоприемника неслась танцевальная музыка. Репнин видел, как танцуют пары в соседнем зале. (Ему казалось, будто все это происходит в другом мире.)
Тогда Крылов, как-то по-медвежьи, гундося, произнес короткую поздравительную речь, как бы некий спич. Торжественный и смешной. Исключение аннулировано, после возвращения из Корнуолла Репнин сновка принят в Комитет и получит об этом извещение, от секретаря, официальное. Комитет возьмет на себя расходы по его переезду в Лондон и содержанию в больнице — а это ему крайне необходимо.
Репнин побледнел и прервал Крылова. Что касается переселения — никаких неоплаченных счетов у него нет, а в Комитет он возвращаться не намерен. И в Организацию тоже.
Беляев покраснел до корней волос и так сжал в руке бокал, что Репнину померещилось, будто он хочет выплеснуть коньяк ему в лицо, но тот лишь пробормотал: «Почему же, князь, почему?»
Репнин был готов подняться и уйти. Он знал — в Париже Беляев был душой Тайного общества русских монархистов, и на войне вел себя отважно, в то время как Сорокина бежавшие с помощью немцев из Севастополя родители вывезли совсем ребенком. В последнюю войну этот юный красавчик, как многие ирландцы, вступил в королевскую авиацию, британскую, и в ней и остался, а в Корнуолле выпрашивал разрешения служить в авиации и дальше. Он в свое время даже переменил фамилию. Теперь его звали мистер Роюеу. Взял фамилию жены.
А Беляев уже стоя все твердил одно и то же, что князь не должен порывать с ними — даже если кто-нибудь, возможно, его обидел. Организация это не один человек. Сорокин — ее новый секретарь, и в Организацию входят тысячи русских, рассеянных по всему миру, будто русского царства никогда и не было.
Огромный здоровяк с выбритой головой — кажется, головой мог бы стену прошибить,— приблизившись к самому лицу Репнина, трогательно добавил: он, как бывший секретарь, по возвращении из Корнуолла получил указания аннулировать все претензии к князю, а расходы, связанные с его ногой,— оплатить. Они продолжают считать его членом Комитета. В списках, переданных им Сорокину после Корнуолла, он фигурирует именно как член, и они полагают, что князь должен присутствовать на следующем заседании Комитета, которое состоится в Берлине. Даже если и были какие-то расхождения между князем и Комитетом по поводу спасшейся из России «дочери царя». По его мнению, русские эмигранты, где бы они ни находились, должны выступать едино, даже в том случае, если совсем по-разному представляют себе будущее человечества. Мы на пороге великих событий. Князь знает об этом? Почему он их бросает? Почему так замкнулся в себе?
Репнин улыбается ему в лицо и говорит, спокойно — он всем это ясно и открыто объяснил, выходя из Комитета. Считает, что к сказанному добавить ему нечего. И нет у него обязательств и счетов неоплаченных. В Организацию возвращаться он не намерен. Просит извинить его.
Ему оставалось лишь встать и выйти.
Тогда Сорокин с издевкой бросил: ужх не в том ли причина, что «товарищ» слушает Москву — радиопередачи из Москвы?
При этих словах Сорокина Беляев потерял дар речи, будто в горле у него застряла косточка.
И тут же услышал, как Репнин громко ответил: конечно.
У него есть радиоприемник, в квартире. На восьмом этаже. Он этого не скрывает.
В таком случае он, вероятно, слушает и марш буденновской кавалерии, который по радио часто передают?
После этих слов Сорокина все трое уставились на Репнина.
Репнин покраснел. Казалось, он был готов ударить Сорокина, но взял себя в руки. Снова улыбнулся. Да, слушает. И этот марш ему даже нравится. Он — русский человек. И русским будет до самой смерти. И это логично. Он больше всего ценит логику, а больше всего любит русскую песню. Он помнит Россию. Помнит свою молодость. А война окончена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201