Однажды он обнял в парке какого-то мальчишку, угостил конфеткой и повел с собой гулять. Старая дама, увидев его, привстала со скамьи и попросила его оставить ребенка в покое. Он был ей незнаком. (Такие нежности в парке к мальчишкам вызывают в Лондоне подозрение.)
После переполоха из-за водопровода иностранка тоже стала предметом разговоров среди местных жителей. Едва завидев ее на железнодорожной станции с коробками, люди спешили к ней, предлагая свою помощь.
Теперь, когда прохожие все чаще видели ее в домашних нарядах, у дверей, дожидавшейся своего мужа с водой, прибавилось и разговоров о ее необыкновенной красоте. Она носила дома голубые обтянутые штаны, завезенные в Англию американскими солдатами. А ее волосы и мраморная красота средневековой королевы, точно бы увенчанной короной, поражала воображение как мужчин, так и женщин. Поражали и ее огромные зеленые ирландские глаза, редко встречающиеся в Англии.
Те, кому посчастливилось видеть ее в дверях с высоко поднятой свечой, которой она освещала путь своему мужу, говорили о ее роскошных полных руках и пленительных формах, не догадываясь, что у нее типичная фигура русских женщин. И тогда как лицо ее мужа выражало усталость от жизни, ее лицо светилось жаждой радости.
Мужчины из маленьких местечек возле Лондона, в том числе и неженатые, имеют редкую возможность видеть красавиц на театральных подмостках, зато все эти мелкие служащие, называемые «белыми воротничками», хотя бы раз в году, на рождественские праздники, посещают представления пантомимы. Для пантомимы отбираются особенные исполнительницы. Они должны олицетворять лесного царя Англии, разбойника Робин Гуда, любимого народного героя. Эту роль всегда играет женщина. И при этом непременно самой привлекательной внешности. В зал вместе с детьми на такие представления набиваются поэтому папаши, дядюшки и дедушки. Актриса, играющая Робин Гуда, появляется на сцене с голыми по самые бедра ногами, ее полуобнаженная грудь в средневековом шелковом корсаже подобна спелым плодам в корзине. Превыше всего публика ценит вид этих красавиц сзади. Бедные мужчины, им не доставались подобные женщины, и, разглядывая актрис, изображенных на открытках, они с вожделением причмокивают языком: «Вот это сучка!» «What a bitchl» На самом деле под этой их грубостью скрывается восторг. Таким образом они выражают восхищение красотой и прелестью, столь редко встречающейся в их жизни. Такая женщина стоит того, чтобы по ней сходили с ума, ради нее совершали безумства. Однако вслух ей, разумеется, ничего подобного не говорили, поэтому инбстранка не подозревала о том, как к ней относится мужская половина Милл-Хилла.
Ее никто не понимал, с мужем она говорила по-французски и на каком-то неведомом языке. Иной раз казалось, что между ними происходит бурная размолвка, и тогда прохожие спешили поскорее пройти мимо, хотя для Англии супружеские ссоры дело привычное.
— Помните, Надя, того гвардейского офицера в холле отеля «Park Len», жена влепила ему две увесистые пощечины на глазах у всего света, а он стоял неподвижный и совершенно красный?
Это бормочет тот голос, который вплетается в наше повествование.
Если бы прохожие могли разобрать, что отвечает эта женщина в дверях, они бы сейчас же осознали, что супруги не ссорятся, а речь идет о бачках, о воде, о зиме и о любви. А поскольку сочинителям романов доступны все языки, я вам расскажу о том, чего не могли знать обитатели Милл-Хилла.
Подойдя к своему дому в этой зимней тишине, иностранец опускал бачки на снег, чтобы немного отдохнуть. Отдышаться. Дорога была скользкой, и всякий мужчина, если ему перевалило за пятьдесят, должен был почувствовать это. Он начинал размахивать руками, как моряк, телеграфирующий с корабля на корабль. С помощью азбуки Морзе.
В тот вечер жена крикнула ему по-русски со слезами в голосе:
— Я не могу больше видеть, как вы мучаетесь. Это так страшно! Эта зима никогда не кончится. И мы никогда больше не вернемся в Париж, никогда. Никогда не вырвемся из этого курятника. Это конец! Бросьте эти проклятые бачки. Я же вижу, как вам тяжело!
Остановившись, словно для того, чтобы услышать этот голос, эти фразы, которые уже слышал не раз, он стоял, посмеиваясь, над своими бачками, веселый и бодрый, каким его никогда еще не видели жители Милл-Хилла.
И начал уговаривать свою жену, словно ребенка: —- Шоша! Все это пустяки. Вовсе мне не тяжело, как вам кажется. Утрите ваши слезки, чтоб не показываться людям в таком виде. Смотрите, другие тоже ходят за водой, да еще и несут при этом больше — и в бидонах, и в кувшинах. Жизнь всегда была такой, просто мы этого не знали. А теперь знаем. Внезапно нас застигла беда. Еще постарше меня ходят на станцию за водой. И дети ходят. Мне это ничуть не тяжело.
— Вы никогда не признаетесь! Вам будет плохо! В ответ на это мужчина громче смеется.
— Почему это мне будет плохо — именно мне? Когда столько людей в Милл-Хилле носят бачки с водой, да еще и потяжелее, чем мои. А сколько водоносов в целом мире, вы можете вообразить? И в Лондоне их полно, а раньше было еще больше. Вспомните табличку, которая висела напротив отеля «Park Len», где мы жили, когда сюда приехали. Какой-то лорд распорядился прибить ее к стене. На этом углу водоносы могли остановиться и передохнуть. Стоя. Точно старики на скамейке.
Тут он подхватил свои бачки, словно желая показать, что роль водоноса вовсе не обременительна для него, и внес их в дом.
ПОХОРОНЕННЫЕ ЗАЖИВО
Все следующие дни, в сумерках, начинал падать снег. Вид из их окошка на побеленные просторы напоминал Россию. Их похоронили заживо. Под вечер, напившись теплого чая, поев хлеба с маргарином и погрев руки на теплых чашках, они ложились в постель и лежали там неподвижно, точно покойники в гробу. Тэдерь и объятия их были не так часты, как раньше.
Но этот покой и тишина в их доме не могли длиться вечно. Надя, жаждавшая любви в этой их беспросветной жизни, начала замечать, что муж к ней охладел. А вдруг его тянет к другой женщине или это старость подступает? Она замечала и другое — муж снова стал думать о самоубийстве.
Иногда он тихо бормотал стихи Некрасова о погибших на войне — стихи, столько раз читанные ей сумасшедшим Барловым, ныне уже покойным. («Увы! утешится жена, и друга лучший друг забудет».) Чтение этих стихов означало конец их бесконечным дневным разговорам; Репнин хотел тишины. Пора покинуть этот мир.
И оба они перед тем, как заснуть, переносились в свое прошлое. Она вспоминала первые годы своего брака, он — Россию. Их настоящая жизнь там, в прошлом, как будто бы и не было Лондона. Как будто бы они живут здесь чьей-то чужой жизнью. Впав в бедность, они остро ощущали свое одиночество в этой стране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
После переполоха из-за водопровода иностранка тоже стала предметом разговоров среди местных жителей. Едва завидев ее на железнодорожной станции с коробками, люди спешили к ней, предлагая свою помощь.
Теперь, когда прохожие все чаще видели ее в домашних нарядах, у дверей, дожидавшейся своего мужа с водой, прибавилось и разговоров о ее необыкновенной красоте. Она носила дома голубые обтянутые штаны, завезенные в Англию американскими солдатами. А ее волосы и мраморная красота средневековой королевы, точно бы увенчанной короной, поражала воображение как мужчин, так и женщин. Поражали и ее огромные зеленые ирландские глаза, редко встречающиеся в Англии.
Те, кому посчастливилось видеть ее в дверях с высоко поднятой свечой, которой она освещала путь своему мужу, говорили о ее роскошных полных руках и пленительных формах, не догадываясь, что у нее типичная фигура русских женщин. И тогда как лицо ее мужа выражало усталость от жизни, ее лицо светилось жаждой радости.
Мужчины из маленьких местечек возле Лондона, в том числе и неженатые, имеют редкую возможность видеть красавиц на театральных подмостках, зато все эти мелкие служащие, называемые «белыми воротничками», хотя бы раз в году, на рождественские праздники, посещают представления пантомимы. Для пантомимы отбираются особенные исполнительницы. Они должны олицетворять лесного царя Англии, разбойника Робин Гуда, любимого народного героя. Эту роль всегда играет женщина. И при этом непременно самой привлекательной внешности. В зал вместе с детьми на такие представления набиваются поэтому папаши, дядюшки и дедушки. Актриса, играющая Робин Гуда, появляется на сцене с голыми по самые бедра ногами, ее полуобнаженная грудь в средневековом шелковом корсаже подобна спелым плодам в корзине. Превыше всего публика ценит вид этих красавиц сзади. Бедные мужчины, им не доставались подобные женщины, и, разглядывая актрис, изображенных на открытках, они с вожделением причмокивают языком: «Вот это сучка!» «What a bitchl» На самом деле под этой их грубостью скрывается восторг. Таким образом они выражают восхищение красотой и прелестью, столь редко встречающейся в их жизни. Такая женщина стоит того, чтобы по ней сходили с ума, ради нее совершали безумства. Однако вслух ей, разумеется, ничего подобного не говорили, поэтому инбстранка не подозревала о том, как к ней относится мужская половина Милл-Хилла.
Ее никто не понимал, с мужем она говорила по-французски и на каком-то неведомом языке. Иной раз казалось, что между ними происходит бурная размолвка, и тогда прохожие спешили поскорее пройти мимо, хотя для Англии супружеские ссоры дело привычное.
— Помните, Надя, того гвардейского офицера в холле отеля «Park Len», жена влепила ему две увесистые пощечины на глазах у всего света, а он стоял неподвижный и совершенно красный?
Это бормочет тот голос, который вплетается в наше повествование.
Если бы прохожие могли разобрать, что отвечает эта женщина в дверях, они бы сейчас же осознали, что супруги не ссорятся, а речь идет о бачках, о воде, о зиме и о любви. А поскольку сочинителям романов доступны все языки, я вам расскажу о том, чего не могли знать обитатели Милл-Хилла.
Подойдя к своему дому в этой зимней тишине, иностранец опускал бачки на снег, чтобы немного отдохнуть. Отдышаться. Дорога была скользкой, и всякий мужчина, если ему перевалило за пятьдесят, должен был почувствовать это. Он начинал размахивать руками, как моряк, телеграфирующий с корабля на корабль. С помощью азбуки Морзе.
В тот вечер жена крикнула ему по-русски со слезами в голосе:
— Я не могу больше видеть, как вы мучаетесь. Это так страшно! Эта зима никогда не кончится. И мы никогда больше не вернемся в Париж, никогда. Никогда не вырвемся из этого курятника. Это конец! Бросьте эти проклятые бачки. Я же вижу, как вам тяжело!
Остановившись, словно для того, чтобы услышать этот голос, эти фразы, которые уже слышал не раз, он стоял, посмеиваясь, над своими бачками, веселый и бодрый, каким его никогда еще не видели жители Милл-Хилла.
И начал уговаривать свою жену, словно ребенка: —- Шоша! Все это пустяки. Вовсе мне не тяжело, как вам кажется. Утрите ваши слезки, чтоб не показываться людям в таком виде. Смотрите, другие тоже ходят за водой, да еще и несут при этом больше — и в бидонах, и в кувшинах. Жизнь всегда была такой, просто мы этого не знали. А теперь знаем. Внезапно нас застигла беда. Еще постарше меня ходят на станцию за водой. И дети ходят. Мне это ничуть не тяжело.
— Вы никогда не признаетесь! Вам будет плохо! В ответ на это мужчина громче смеется.
— Почему это мне будет плохо — именно мне? Когда столько людей в Милл-Хилле носят бачки с водой, да еще и потяжелее, чем мои. А сколько водоносов в целом мире, вы можете вообразить? И в Лондоне их полно, а раньше было еще больше. Вспомните табличку, которая висела напротив отеля «Park Len», где мы жили, когда сюда приехали. Какой-то лорд распорядился прибить ее к стене. На этом углу водоносы могли остановиться и передохнуть. Стоя. Точно старики на скамейке.
Тут он подхватил свои бачки, словно желая показать, что роль водоноса вовсе не обременительна для него, и внес их в дом.
ПОХОРОНЕННЫЕ ЗАЖИВО
Все следующие дни, в сумерках, начинал падать снег. Вид из их окошка на побеленные просторы напоминал Россию. Их похоронили заживо. Под вечер, напившись теплого чая, поев хлеба с маргарином и погрев руки на теплых чашках, они ложились в постель и лежали там неподвижно, точно покойники в гробу. Тэдерь и объятия их были не так часты, как раньше.
Но этот покой и тишина в их доме не могли длиться вечно. Надя, жаждавшая любви в этой их беспросветной жизни, начала замечать, что муж к ней охладел. А вдруг его тянет к другой женщине или это старость подступает? Она замечала и другое — муж снова стал думать о самоубийстве.
Иногда он тихо бормотал стихи Некрасова о погибших на войне — стихи, столько раз читанные ей сумасшедшим Барловым, ныне уже покойным. («Увы! утешится жена, и друга лучший друг забудет».) Чтение этих стихов означало конец их бесконечным дневным разговорам; Репнин хотел тишины. Пора покинуть этот мир.
И оба они перед тем, как заснуть, переносились в свое прошлое. Она вспоминала первые годы своего брака, он — Россию. Их настоящая жизнь там, в прошлом, как будто бы и не было Лондона. Как будто бы они живут здесь чьей-то чужой жизнью. Впав в бедность, они остро ощущали свое одиночество в этой стране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201