А затем безучастно слушал пояснения Джонса о предстоящих скачках. Тренер рассказывал и о протяженности заезда, и о тактике группировки, о родословной кобылы. Репнин молчал. Изредка, взглянув на лошадь, произносил два-три слова и опять замолкал и продолжал грезить наяву. Он тоже полагал, что кобыла слишком молода.
В тот день лошадь оставили в Ньюмаркете.
Когда они вернулись, Репнину сообщили, что графиня велела тотчас же позвонить и приехать к ней на виллу. Пусть его подвезет Джонс.
Тренер отвез его на холм. Он не знал, зачем Репнина вызывают.
Там Репнина снова провели на второй этаж, но не в библиотеку, а в какой-то зимний сад, где повсюду цвели экзотические цветы. Он сел на тростниковую скамью и ждал. Когда сидеть надоело, подошел к двери, ведущей на террасу. Он увидел старую графиню, одетую
в платье из легкой индийской ткани, которая, опершись на балюстраду, из-за куста наблюдала за чем-то, что происходило под террасой. Между мраморными столбиками балюстрады Репнин разглядел двух молодых мужчин, загорающих среди газона. Один, совсем голый, полулежал в плетеном шезлонге, другой, стоящий спиной к Репнину, курил. Их освещало солнце.
К своему удивлению, в голом юноше Репнин узнал красавца, который так нагло пытался ухаживать за Надей в Ричмонде на уик-энде у Парков. Укрывшись за кустом, старуха незаметно наблюдала за ними с террасы, Репнин видел ее со спины. Он вздрогнул, словно обжегшись, и вернулся на скамейку в зимнем саду.
На его лице застыла странная усмешка.
Он знал — старухе уже перевалило за семьдесят. В зимнем саду она появилась спустя четверть часа. Она не предполагала, что Репнин ее видел, и как он ее видел и что он видел объект ее наблюдения.
А Репнин не знал, что и думать. Освещенная солнцем, в легком индийском платье, она показалась ему моложе, чем на самом деле. Ступала уверенно, быстро, в роскошных, тоже индийских, сандалиях, надетых на босу ногу. Эта старая англичанка, должно быть, сохранила в своей памяти множество чудных воспоминаний, связанных с собственными или принадлежащими Парку плантациями на острове Цейлон.
Когда Репнин поцеловал старой даме руку, она покровительственно улыбнулась. Высокая, сухая, с длинными, жилистыми руками и увядшим лицом, она явно была в добром расположении духа. И выглядела смешной. Ее светло-голубые, холодные глаза сейчас отливали каким-то странным голубоватым блеском. Она села. Пригласила сесть и его. Ей накануне скачек хотелось бы выслушать его мнение о той молодой, ирландской кобыле, за которую она очень дорого заплатила и на которую много уже потратила.
Джонс полагает, что эти «две тысячи гиней» не для скачек. А она считает, что все зависит от ее удачи. (Она сказала) Еще вопрос, говорит Джонс, выдержит ли лошадь до конца? Он предлагает, чтобы на ней ехал Армстронг, его друг, который, правда, уже не молод, но очень опытен. Он, мол, прибережет ее до финиша.
— Я слышала, вы всегда вместе с Джонсом. О вас все прекрасно отзываются. Я вас пригласила, чтобы узнать, что вы об этом думаете. Слышала, вы склоняетесь к другому жокею, который, по правде говоря, еще мальчик. Для вас у меня есть дело поважней, но сейчас я хотела бы узнать ваше мнение.
Репнин ей отвечает, что хотя в Милл-Хилле ему пришлось работать учителем верховой езды, в лошадях он не особенно разбирается. Знает не больше, чем знал о них в России любой офицер-артиллерист. А это очень мало. Однако, если его спрашивают, он привык отвечать то, что думает. И вот он думает, что надо уже на старте дать ей полную волю, пусть скачет без удержу. Эта ирландская барышня очень резва. Он бы разрешил ей скакать так, как она хочет, прямо со старта. Если сразу ее не пустить в лидирующую группу, она проиграет.
Старая графиня усмехнулась. И она не согласна с Джонсом. Она того же мнения, что и Репнин. Спасибо. Она слышала, что он переехал. Ему надо немного потерпеть, они для него придумали нечто иное. Связано с морем. Балтийским. Сообщат, когда возвратится сэр Малькольм. Пусть наберется терпения. Она слышала, он не сошелся со своими соотечественниками в Лондоне. С Комитетом. Это нехорошо. В чем дело?
Объяснить это, говорит Репнин, нетрудно. В течение многих лет он служил в Красном Кресте. Насмотрелся человеческого горя, наслушался стенаний офицеров и солдат русских, которые, как и он, бежали из Крыма. Посрамленные, жалкие, нищие во всех европейских странах. Он считал, теперь главный вопрос состоит в том, как спасти, утешить всех этих людей? Найти для них работу, дать заработок, как-то их обогреть. Они вымирают. Годы летят. А Комитет считает, самое важное — это бороться, воевать против Москвы. Он с ними не согласен.
А почему?
Потому что прежде всего нужен мир. Не следует усугублять трагедию покинувших Россию солдат и офицеров. Трагедию почти двух миллионов русских людей.
За последние тридцать лет миллион русских умерли в нищете на чужбине из-за подобных комитетов и их недомыслия. Умерли, заливаясь слезами, полные отчаяния. Так и не увидев Россию, своих близких, даже детей своих. Не увидели их и больше не увидят. Однако только что окончившаяся война все изменила. Все меняется в мире.
Побагровев, графиня Панова говорит уже по-русски. Она надеется, Репнин не хочет этим сказать, что следует разрешить большевикам (она произнесла) держать в своих руках Россию и править в ней? Не будь русской эмиграции, имел обыкновение повторять ее покойный супруг, не будь армии, красные вырвались бы за границы и заполонили всю Европу. Вступили бы в Париж. Вечная слава русской эмиграции за то, что этого не случилось. Старуха говорила злобно. По-русски.
Репнин иронически ухмылялся.
Вполне вероятно, сказал он тише, но возможно так было бы лучше для русских, оставшихся в России. А он — русский.
Старуха изумленно глядела на него.
Страшно то, что он сейчас сказал. Он с ума сошел. Репнин улыбнулся. Это неудивительно, промолвил, после всего, что довелось ему слышать и видеть. Он — русский.
Во-первых, во время первой мировой войны Европа надеялась, что союзники с помощью России одержат победу над Германией. Что сохранят царя и русское царство. А когда это им не удалось, они возмечтали, чтобы миллионы русских, белые, с помощью союзников уничтожили новую Россию. Но самое удивительное произошло во время последней войны. Была надежда, что миллионы немцев сотрут в порошок эту новую Россию. А когда и этого не произошло, бывшие союзники снова возлагают надежды на самих русских. Все повторяется.
Это неверно. Делается все для того, чтобы спасти тех, что были на нашей стороне. На вас, русских, расходуются миллионы!
Репнин побледнел.
Возможно. Только трудно, леди Данкен (Репнин неожиданно произносит ее английскую фамилию), поверить в вашу любовь к здешним эмигрантам, когда польские полковники вынуждены мыть посуду в отеле «Дорчестер», в Лондоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
В тот день лошадь оставили в Ньюмаркете.
Когда они вернулись, Репнину сообщили, что графиня велела тотчас же позвонить и приехать к ней на виллу. Пусть его подвезет Джонс.
Тренер отвез его на холм. Он не знал, зачем Репнина вызывают.
Там Репнина снова провели на второй этаж, но не в библиотеку, а в какой-то зимний сад, где повсюду цвели экзотические цветы. Он сел на тростниковую скамью и ждал. Когда сидеть надоело, подошел к двери, ведущей на террасу. Он увидел старую графиню, одетую
в платье из легкой индийской ткани, которая, опершись на балюстраду, из-за куста наблюдала за чем-то, что происходило под террасой. Между мраморными столбиками балюстрады Репнин разглядел двух молодых мужчин, загорающих среди газона. Один, совсем голый, полулежал в плетеном шезлонге, другой, стоящий спиной к Репнину, курил. Их освещало солнце.
К своему удивлению, в голом юноше Репнин узнал красавца, который так нагло пытался ухаживать за Надей в Ричмонде на уик-энде у Парков. Укрывшись за кустом, старуха незаметно наблюдала за ними с террасы, Репнин видел ее со спины. Он вздрогнул, словно обжегшись, и вернулся на скамейку в зимнем саду.
На его лице застыла странная усмешка.
Он знал — старухе уже перевалило за семьдесят. В зимнем саду она появилась спустя четверть часа. Она не предполагала, что Репнин ее видел, и как он ее видел и что он видел объект ее наблюдения.
А Репнин не знал, что и думать. Освещенная солнцем, в легком индийском платье, она показалась ему моложе, чем на самом деле. Ступала уверенно, быстро, в роскошных, тоже индийских, сандалиях, надетых на босу ногу. Эта старая англичанка, должно быть, сохранила в своей памяти множество чудных воспоминаний, связанных с собственными или принадлежащими Парку плантациями на острове Цейлон.
Когда Репнин поцеловал старой даме руку, она покровительственно улыбнулась. Высокая, сухая, с длинными, жилистыми руками и увядшим лицом, она явно была в добром расположении духа. И выглядела смешной. Ее светло-голубые, холодные глаза сейчас отливали каким-то странным голубоватым блеском. Она села. Пригласила сесть и его. Ей накануне скачек хотелось бы выслушать его мнение о той молодой, ирландской кобыле, за которую она очень дорого заплатила и на которую много уже потратила.
Джонс полагает, что эти «две тысячи гиней» не для скачек. А она считает, что все зависит от ее удачи. (Она сказала) Еще вопрос, говорит Джонс, выдержит ли лошадь до конца? Он предлагает, чтобы на ней ехал Армстронг, его друг, который, правда, уже не молод, но очень опытен. Он, мол, прибережет ее до финиша.
— Я слышала, вы всегда вместе с Джонсом. О вас все прекрасно отзываются. Я вас пригласила, чтобы узнать, что вы об этом думаете. Слышала, вы склоняетесь к другому жокею, который, по правде говоря, еще мальчик. Для вас у меня есть дело поважней, но сейчас я хотела бы узнать ваше мнение.
Репнин ей отвечает, что хотя в Милл-Хилле ему пришлось работать учителем верховой езды, в лошадях он не особенно разбирается. Знает не больше, чем знал о них в России любой офицер-артиллерист. А это очень мало. Однако, если его спрашивают, он привык отвечать то, что думает. И вот он думает, что надо уже на старте дать ей полную волю, пусть скачет без удержу. Эта ирландская барышня очень резва. Он бы разрешил ей скакать так, как она хочет, прямо со старта. Если сразу ее не пустить в лидирующую группу, она проиграет.
Старая графиня усмехнулась. И она не согласна с Джонсом. Она того же мнения, что и Репнин. Спасибо. Она слышала, что он переехал. Ему надо немного потерпеть, они для него придумали нечто иное. Связано с морем. Балтийским. Сообщат, когда возвратится сэр Малькольм. Пусть наберется терпения. Она слышала, он не сошелся со своими соотечественниками в Лондоне. С Комитетом. Это нехорошо. В чем дело?
Объяснить это, говорит Репнин, нетрудно. В течение многих лет он служил в Красном Кресте. Насмотрелся человеческого горя, наслушался стенаний офицеров и солдат русских, которые, как и он, бежали из Крыма. Посрамленные, жалкие, нищие во всех европейских странах. Он считал, теперь главный вопрос состоит в том, как спасти, утешить всех этих людей? Найти для них работу, дать заработок, как-то их обогреть. Они вымирают. Годы летят. А Комитет считает, самое важное — это бороться, воевать против Москвы. Он с ними не согласен.
А почему?
Потому что прежде всего нужен мир. Не следует усугублять трагедию покинувших Россию солдат и офицеров. Трагедию почти двух миллионов русских людей.
За последние тридцать лет миллион русских умерли в нищете на чужбине из-за подобных комитетов и их недомыслия. Умерли, заливаясь слезами, полные отчаяния. Так и не увидев Россию, своих близких, даже детей своих. Не увидели их и больше не увидят. Однако только что окончившаяся война все изменила. Все меняется в мире.
Побагровев, графиня Панова говорит уже по-русски. Она надеется, Репнин не хочет этим сказать, что следует разрешить большевикам (она произнесла) держать в своих руках Россию и править в ней? Не будь русской эмиграции, имел обыкновение повторять ее покойный супруг, не будь армии, красные вырвались бы за границы и заполонили всю Европу. Вступили бы в Париж. Вечная слава русской эмиграции за то, что этого не случилось. Старуха говорила злобно. По-русски.
Репнин иронически ухмылялся.
Вполне вероятно, сказал он тише, но возможно так было бы лучше для русских, оставшихся в России. А он — русский.
Старуха изумленно глядела на него.
Страшно то, что он сейчас сказал. Он с ума сошел. Репнин улыбнулся. Это неудивительно, промолвил, после всего, что довелось ему слышать и видеть. Он — русский.
Во-первых, во время первой мировой войны Европа надеялась, что союзники с помощью России одержат победу над Германией. Что сохранят царя и русское царство. А когда это им не удалось, они возмечтали, чтобы миллионы русских, белые, с помощью союзников уничтожили новую Россию. Но самое удивительное произошло во время последней войны. Была надежда, что миллионы немцев сотрут в порошок эту новую Россию. А когда и этого не произошло, бывшие союзники снова возлагают надежды на самих русских. Все повторяется.
Это неверно. Делается все для того, чтобы спасти тех, что были на нашей стороне. На вас, русских, расходуются миллионы!
Репнин побледнел.
Возможно. Только трудно, леди Данкен (Репнин неожиданно произносит ее английскую фамилию), поверить в вашу любовь к здешним эмигрантам, когда польские полковники вынуждены мыть посуду в отеле «Дорчестер», в Лондоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201