Я вас долго разыскивал, мне все говорили, что вы переехали, а куда —- неизвестно. В конце концов русский Комитет сообщил мне ваш адрес.
Тогда Репнин предложил ему пройтись на свежем воздухе.
В маленькой комнате было душно, в сыром доме после дождей от стен несло затхлостью. Поднимаясь, Ордынский сказал, что, подъезжая, заметил через дорогу кладбище и кладбищенскую церковь. Кто подыскал Репнину это жилище?
И когда он должен съехать?
Э, значит, он таки приехал весьма кстати. Он может предложить Репнину жилище. Он отдаст ему свою квартиру. Если Репнин хочет, они могут посмотреть ее тотчас же. Съездят в Лондон. Он из Лондона уезжает. В Польшу.
Встать со стула Ордынскому было трудно, как всем людям с протезом. Сначала он перенес всю тяжесть тела на здоровую ногу и на какое-то мгновение замер на одной ноге, потом оперся на протез. Затем по гвардейский выпрямился и стоял уже твердо. Репнин наблюдал за ним, потрясенный.
Когда они спускались по лестнице, Репнин хотел было взять его под руку, но Ордынский руку оттолкнул. Шел он быстро. Только при каждом шаге раздавался тупой удар, словно ударяют киркой о землю.
Открыв дверцу стоявшей перед домом машины, он обошел вокруг нее легко, словно танцуя, подумалось Репнину. Когда они уселись, Ордынский еще раз спросил, когда точно он должен освободить комнату? В его квартиру Репнин может переселиться уже в субботу.
Затем машина тронулась, и Ордынский повел ее на большой скорости. Репнин недоумевал, как его знакомый, управляясь одной ногой, решается ехать так быстро, но еще больше поражало то, что Ордынский собрался в Польшу.
После войны у польской эмиграции в Лондоне сложились значительно лучшие отношения с новыми польскими властями, чем у русской эмиграции с Москвой, и все же Репнина это известие изумило.
Граф Тадеуш Ордынский и не думал скрывать, что новые хозяева Польши ему не по душе. Однако, когда Репнин спросил его, как он представляет себе свою жизнь там, Ордынский спокойно продолжал вести машину по Кингстону. Потом коротко ответил: все будет в порядке. Он едет в Польшу, чтобы встретиться со стариками — отцом и матерью, с которыми расстался десять лет назад и которые хотят еще раз увидеть сына. Их жизнь подошла к концу. Как нагоревшая свеча, она может угаснуть в любую минуту.
Репнин даже не спросил, где Ордынский живет в Лондоне. Ему было все равно. В доме, куда его поселил Джонс, его отъезд ожидали с нетерпением. Он только спросил, уверен ли Ордынский, что ему разрешат вернуться из Польши в Лондон и не упекут в тюрьму.
— Конечно, живем "мы в странное время, и всего можно ожидать,— ответил поляк.— Но вы забываете, князь, что я, защищая в воздухе Лондон, лишился ноги, и это всем известно. А прежде я воевал и за Польшу. Я не люблю политику, но глубоко почитаю Наполеона. Войну. Я честно воевал, и это тоже известно. С чего им меня сажать? Они вполне рассудительные люди, поверьте мне, и мы с ними прекрасно поймем друг друга. Я смогу быть им полезен и в Лондоне. Мне значительно трудней со здешними. Это сумасшедшие. И вам бы следовало побольше остерегаться ваших русских. Особенно того старого господина, генерала Петряева, который нынче продает в Европу английское пиво. Когда я наконец узнал ваш адрес в Комитете, он мне сказал, что вас следовало бы удавить после того случая с Крыловым. Так и рявкнул: случай с Крыловым! Впрочем, я еду в Польшу не только, чтобы увидеться с родителями, я везу проект новой воздушной линии с Лондоном. Можно было бы к чаю получать прекрасный свежий торт, испеченный в Польше. Торт отправляли бы утром из Варшавы, а к полудню он бы уже был в Лондоне. Его бы упаковывали в особую коробочку, с портретом Наполеона — я даже подобрал портрет. Совсем нейтральное украшение. С чего бы они не выпустили меня обратно? А плюс к торту они получили бы регулярную воздушную авиасвязь. Конечно, нас, таких чудаков — польских эмигрантов — только в Америке три миллиона, и те, в Варшаве, должны с нами считаться, а будет ли одним эмигрантом больше или меньше, какое это имеет значение? Они хорошо знают, что мы преданы родине.
В Лондоне Ордынский привез Репнина в тот самый район, где во время войны, да еще и совсем недавно, он жил с Надей.
Челзи.
Потом Ордынский остановился на одной из улочек, расположенных вблизи тех домов, в которых в течение нескольких лет жил Репнин. На маленькой, узкой улочке невдалеке от казармы герцога Йоркского. В этом районе некогда располагались конюшни и каретные сараи богатых людей, нынче превращенные в уютные, маленькие, но весьма дорогие квартирки, которые населяли молодые супружеские пары и холостяки-снобы.
— Ну вот мы и на месте,— сказал Ордынский, высвободив ногу из машины и направляясь к небольшому домику, покрытому новой красной черепицей и с белыми занавесками на окнах. Пока Ордынский отпирал три замка, за дверью слышался бешеный лай его терьера, который умолк лишь после того, как унюхал своего хозяина. В домике, внизу, располагался гараж, а над ним всего две комнаты и кухонька, выходящая во двор. Вокруг, за массивными цементными стенами жили соседи.
Ордынский сказал Репнину, что вор — а воров в те годы в Лондоне было много, — чтобы проникнуть в дом, прежде должен был бы перерезать несколько проводов, соединенных с сигнализацией. А при попытке проникнуть в дом через крышу, он угодил бы в цементную цистерну, откуда выбраться невозможно. И сразу бы автоматически взвыла сирена. В этой квартире жить безопасно. До Ордынского здесь жила какая-то миллионерша, ужасная скряга, и даже ее никому не удалось ограбить. Хозяин провел Репнина в первую комнату, над лестницей. Двери были раскрыты настежь. Комната оказалась большой и полупустой. В углу стоял платяной шкаф, Репнин увидел также рыцарские доспехи, на них свинцовый, посеребренный шлем и меховую шапку, какие носили польские шляхтичи.
Был и камин, над ним — лопасть самолетного винта.
На стене, рядом с иконой Богородицы — копией той, что находится в монастыре в Ченстохове, висели три портрета Наполеона. Перед камином стояли два кресла,
а в следующей комнате, значительно меньше первой,— диван, превращенный в постель, покрытую дорогим покрывалом. На постель небрежно, будто для смеха, был брошен тюрбан — принадлежность шляхетского костюма на войне. Больше всего Репнина поразили три наполеоновских портрета. По радио, приемник висел над кроватью — транслировалась передача из Парижа.
Рядом с кухней находилась маленькая, довольно тесная ванная.
— Как раз завтра я должен был заключить договор с временным квартирантом,— воскликнул Ордынский.— Вам это будет стоить пустяки. Меня очень беспокоило, кто поселится здесь в мое отсутствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
Тогда Репнин предложил ему пройтись на свежем воздухе.
В маленькой комнате было душно, в сыром доме после дождей от стен несло затхлостью. Поднимаясь, Ордынский сказал, что, подъезжая, заметил через дорогу кладбище и кладбищенскую церковь. Кто подыскал Репнину это жилище?
И когда он должен съехать?
Э, значит, он таки приехал весьма кстати. Он может предложить Репнину жилище. Он отдаст ему свою квартиру. Если Репнин хочет, они могут посмотреть ее тотчас же. Съездят в Лондон. Он из Лондона уезжает. В Польшу.
Встать со стула Ордынскому было трудно, как всем людям с протезом. Сначала он перенес всю тяжесть тела на здоровую ногу и на какое-то мгновение замер на одной ноге, потом оперся на протез. Затем по гвардейский выпрямился и стоял уже твердо. Репнин наблюдал за ним, потрясенный.
Когда они спускались по лестнице, Репнин хотел было взять его под руку, но Ордынский руку оттолкнул. Шел он быстро. Только при каждом шаге раздавался тупой удар, словно ударяют киркой о землю.
Открыв дверцу стоявшей перед домом машины, он обошел вокруг нее легко, словно танцуя, подумалось Репнину. Когда они уселись, Ордынский еще раз спросил, когда точно он должен освободить комнату? В его квартиру Репнин может переселиться уже в субботу.
Затем машина тронулась, и Ордынский повел ее на большой скорости. Репнин недоумевал, как его знакомый, управляясь одной ногой, решается ехать так быстро, но еще больше поражало то, что Ордынский собрался в Польшу.
После войны у польской эмиграции в Лондоне сложились значительно лучшие отношения с новыми польскими властями, чем у русской эмиграции с Москвой, и все же Репнина это известие изумило.
Граф Тадеуш Ордынский и не думал скрывать, что новые хозяева Польши ему не по душе. Однако, когда Репнин спросил его, как он представляет себе свою жизнь там, Ордынский спокойно продолжал вести машину по Кингстону. Потом коротко ответил: все будет в порядке. Он едет в Польшу, чтобы встретиться со стариками — отцом и матерью, с которыми расстался десять лет назад и которые хотят еще раз увидеть сына. Их жизнь подошла к концу. Как нагоревшая свеча, она может угаснуть в любую минуту.
Репнин даже не спросил, где Ордынский живет в Лондоне. Ему было все равно. В доме, куда его поселил Джонс, его отъезд ожидали с нетерпением. Он только спросил, уверен ли Ордынский, что ему разрешат вернуться из Польши в Лондон и не упекут в тюрьму.
— Конечно, живем "мы в странное время, и всего можно ожидать,— ответил поляк.— Но вы забываете, князь, что я, защищая в воздухе Лондон, лишился ноги, и это всем известно. А прежде я воевал и за Польшу. Я не люблю политику, но глубоко почитаю Наполеона. Войну. Я честно воевал, и это тоже известно. С чего им меня сажать? Они вполне рассудительные люди, поверьте мне, и мы с ними прекрасно поймем друг друга. Я смогу быть им полезен и в Лондоне. Мне значительно трудней со здешними. Это сумасшедшие. И вам бы следовало побольше остерегаться ваших русских. Особенно того старого господина, генерала Петряева, который нынче продает в Европу английское пиво. Когда я наконец узнал ваш адрес в Комитете, он мне сказал, что вас следовало бы удавить после того случая с Крыловым. Так и рявкнул: случай с Крыловым! Впрочем, я еду в Польшу не только, чтобы увидеться с родителями, я везу проект новой воздушной линии с Лондоном. Можно было бы к чаю получать прекрасный свежий торт, испеченный в Польше. Торт отправляли бы утром из Варшавы, а к полудню он бы уже был в Лондоне. Его бы упаковывали в особую коробочку, с портретом Наполеона — я даже подобрал портрет. Совсем нейтральное украшение. С чего бы они не выпустили меня обратно? А плюс к торту они получили бы регулярную воздушную авиасвязь. Конечно, нас, таких чудаков — польских эмигрантов — только в Америке три миллиона, и те, в Варшаве, должны с нами считаться, а будет ли одним эмигрантом больше или меньше, какое это имеет значение? Они хорошо знают, что мы преданы родине.
В Лондоне Ордынский привез Репнина в тот самый район, где во время войны, да еще и совсем недавно, он жил с Надей.
Челзи.
Потом Ордынский остановился на одной из улочек, расположенных вблизи тех домов, в которых в течение нескольких лет жил Репнин. На маленькой, узкой улочке невдалеке от казармы герцога Йоркского. В этом районе некогда располагались конюшни и каретные сараи богатых людей, нынче превращенные в уютные, маленькие, но весьма дорогие квартирки, которые населяли молодые супружеские пары и холостяки-снобы.
— Ну вот мы и на месте,— сказал Ордынский, высвободив ногу из машины и направляясь к небольшому домику, покрытому новой красной черепицей и с белыми занавесками на окнах. Пока Ордынский отпирал три замка, за дверью слышался бешеный лай его терьера, который умолк лишь после того, как унюхал своего хозяина. В домике, внизу, располагался гараж, а над ним всего две комнаты и кухонька, выходящая во двор. Вокруг, за массивными цементными стенами жили соседи.
Ордынский сказал Репнину, что вор — а воров в те годы в Лондоне было много, — чтобы проникнуть в дом, прежде должен был бы перерезать несколько проводов, соединенных с сигнализацией. А при попытке проникнуть в дом через крышу, он угодил бы в цементную цистерну, откуда выбраться невозможно. И сразу бы автоматически взвыла сирена. В этой квартире жить безопасно. До Ордынского здесь жила какая-то миллионерша, ужасная скряга, и даже ее никому не удалось ограбить. Хозяин провел Репнина в первую комнату, над лестницей. Двери были раскрыты настежь. Комната оказалась большой и полупустой. В углу стоял платяной шкаф, Репнин увидел также рыцарские доспехи, на них свинцовый, посеребренный шлем и меховую шапку, какие носили польские шляхтичи.
Был и камин, над ним — лопасть самолетного винта.
На стене, рядом с иконой Богородицы — копией той, что находится в монастыре в Ченстохове, висели три портрета Наполеона. Перед камином стояли два кресла,
а в следующей комнате, значительно меньше первой,— диван, превращенный в постель, покрытую дорогим покрывалом. На постель небрежно, будто для смеха, был брошен тюрбан — принадлежность шляхетского костюма на войне. Больше всего Репнина поразили три наполеоновских портрета. По радио, приемник висел над кроватью — транслировалась передача из Парижа.
Рядом с кухней находилась маленькая, довольно тесная ванная.
— Как раз завтра я должен был заключить договор с временным квартирантом,— воскликнул Ордынский.— Вам это будет стоить пустяки. Меня очень беспокоило, кто поселится здесь в мое отсутствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201