Маленько поймали сегодня, нашли местечко!
«Слава богу, рыба свежая будет. Есть Парфентьев и Беломестнов – два здоровых человека в экспедиции», – думал Бошняк.
А ночью его опять будили.
– Христом-богом! Христом-богом! – бредил умирающий. – Помилуйте, ваше благородие, за что же! Исповедоваться не дают. Косых, матрос… Здравия желаю…
«Покойный Подобин говорил, что умирающие кричат, как на смотру. Да, они все на смотру. Смотр смерти». Бошняк держал умирающего за руку.
А наутро из тайги вышли тунгусы на оленях. Бошняк увидел знакомое лицо.
– Афоня?
Да, в самом деле, это был тунгус Афоня.
– На тебе письмо! Невельской писал. Оленье мясо кушаешь – и сразу будешь здоровым! – сказал Афоня.
Из барака выбирались изможденные люди встречать приехавших.
– Теперь ни черта! – кричал им Афоня.
Беломестнов тут же повел одного из оленей за барак на убой. Тунгусы вошли в казарму. Афоня, видя, что там происходит, качал головой:
– Ай-ай…
– Кровь пить, ребята! – закричал довольный Парфентьев, забегая за ведром.
Афоня стал рассказывать Бошняку, что шли от Николаевска полтора месяца сначала по Амуру, а потом по горам, через хребты, что сзади идет с другой партией оленей Дмитрий Иванович Орлов.
– Значит, есть дорога через перевал? – спрашивал Бошняк.
– Как же! Конечно! – спокойно ответил Афоня.
Бошняк обрадовался, гора с плеч долой, но неприятные мысли нет-нет да скользнут. «Олени оленями, и мясо есть, и кровь пить можно, а бог знает, чем все это кончится».
Глава третья
ПИСЬМА И ПОДАРКИ
Из Николаевского поста приехал на олене казак Замиралов, привез письмо от своего начальника Александра Ивановича Петрова.
– Да вот приказано, ваше высокоблагородие, передать супруге вашей Екатерине Ивановне, – сказал он, стоя на ярком солнце между столом с бумагами и оттаявшим окном и вытаскивая из-за пазухи бутылочку молока. – Вторая была, да лопнула на морозе, а эту я, видите как довез.
«Как это кстати!» – подумал Невельской.
– Да как же она лопнула! Не надо было полную наливать!.. Вот тебе молочка к празднику, – сказал Невельской, поспешно входя в комнату, где на кроватке играла его бледная маленькая дочь. Жена с младенцем на руках сидела рядом. – Смотри, Катюша, молоко прислал Александр Иванович. Но какая жалость, одна бутылка лопнула! Вот уж казаки охотские, на медведя знают как идти, а как обращаться с молоком, даже не представляют. Замиралов эту спас, у тела вез.
Екатерина Ивановна и Дуняша затопили плиту, стали кипятить молоко.
Казака оставили обедать. Екатерина Ивановна спросила его, счастливо ли живет молодой матрос Алеха Степанов, недавно обвенчавшийся со своей возлюбленной. Степанов совсем молодым вышел на «Байкале» из Кронштадта. Он женился на дочери казака, перед постом приезжал венчаться в Петровское.
– Алеха просил тебя, Катя, – вспомнил казак, – прислать им ниток хоть катушечку.
С каждой оказией между Николаевском и Петровском идет обмен нужными вещами, а также книгами и газетами. Невельские выписывали «Современник», «Отечественные записки» и «Северную пчелу». Сестра Саша присылала Кате французские и русские романы. По прочтении книга за книгой отсылалась Петрову, а тот все аккуратно возвращал. И на этот раз Замиралов привез несколько книг, завязанных в тряпицу.
Казак сказал, что Александр Иванович беспокоится, как быть с часовней к приезду генерала. Об этом же Петров писал в письме, которое только что прочел Невельской.
– Готовитесь к приезду губернатора?
– Как же! Александр Иванович строю учит.
Курица закудахтала на кухне. Екатерина Ивановна поднялась и ушла. Через некоторое время она вернулась, держа в руках яичко…
– К пасхе послать Александру Ивановичу хоть два-три яичка, да кулич испечь надо, – сказала она. – Да Тургенева новый рассказ в журнале.
Вечером Невельской писал Петрову, чтобы на берег от пристани построил лестницу, да без затей, нехитрую, самую простую. Часовню покрыть крышей, но крыльца не строить – и так хорошо. Самое главное – прочная пристань для выгрузки барж. На первый день пасхи он разрешал, как просил Петров, устроить угощение для гиляков за казенный счет, написал, что можно израсходовать продуктов на двадцать два рубля серебром. На нескольких листах расписал свои хозяйственные соображения, сообщал, что посылает лопаты, кузнец сковал из старых топоров.
Писал, что около того места, где в прошлом году сеяли овес и пшеницу, надо весь лес свалить на двадцать сажен. «На следующий год все выжжем и запашем. Как только стает снег, надо готовить землю под капусту и вовремя высадить рассаду, навоз вывозить на поля заранее. Пни жечь надо сейчас, а летом опасно».
В этом письме сообщал, что дочь нездорова. Что другая родилась – Александр Иванович уже знал.
«Маленькая Катенька просит прислать еще бутылочку молока, если пошлете нарту, то есть если будет возможно. Прощайте, любезный друг мой, остаюсь преданный вам Г. Невельской».
Он подписался с грустной улыбкой и, с мыслью о больной дочери, о том, что она голодна, пошел в спальню.
– Я посылаю Петрову лопаты, петли оконные, семена пшеницы, овса, ячменя, гороха, конопли и котел, – говорил он утром, возвратившись со склада. – Ты, Катя, можешь кулич и яйца положить в котел и все обвяжем, а то Замиралов и яйца по дороге подавит. Пусть Александр Иванович вспомнит пасху. Ему приятно будет!
Все утро Невельской с приказчиком и Замираловым отбирали семена, а также драдедам и фланель для торга с маньчжурами. Он все помнил, что делается на всех постах, что покупается и что продается, кем и у кого. Компания ничего не обещала прислать с открытием навигации. Напротив, торговлю собирались сворачивать.
– А маньчжуры прокормили бы нас, – говорил Невельской. – За изделия нашей промышленности вся экспедиция могла быть сыта, были бы и мука, и рис, и овощи. Имей мы мануфактуру, моржовый зуб и мамонтову кость – мы бы со своими приятелями наторговали Компании, как Березин уверяет, десять тысяч соболей и не знали бы голода.
С японцами также начался торг. Гиляк Позь ездил в южную оконечность Сахалина с русскими товарами два-три раза в год. Там айны – друзья русских. Японцы приходили туда ловить рыбу. С ними заводились регулярные сношения.
Утром Невельской вышел из дому чуть свет. С юга дул теплый ветер. Гиляк Питкен нес двух уток.
– Где ты стрелял?
– На море! – крикнул гиляк и пошагал дальше. Потом он остановился, оглянулся, посмотрел на капитана, подошел к нему.
– На тебе… – сказал он, отдавая одну из уток.
– Спасибо. Иди отнеси сам Кате, она даст тебе табаку.
Гиляк обрадовался и поспешил к дому Невельских.
«Уж утки прилетают, скоро надо ехать встречать Муравьева… а дочь больна… – думал Невельской. – Байдарка в Николаевске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
«Слава богу, рыба свежая будет. Есть Парфентьев и Беломестнов – два здоровых человека в экспедиции», – думал Бошняк.
А ночью его опять будили.
– Христом-богом! Христом-богом! – бредил умирающий. – Помилуйте, ваше благородие, за что же! Исповедоваться не дают. Косых, матрос… Здравия желаю…
«Покойный Подобин говорил, что умирающие кричат, как на смотру. Да, они все на смотру. Смотр смерти». Бошняк держал умирающего за руку.
А наутро из тайги вышли тунгусы на оленях. Бошняк увидел знакомое лицо.
– Афоня?
Да, в самом деле, это был тунгус Афоня.
– На тебе письмо! Невельской писал. Оленье мясо кушаешь – и сразу будешь здоровым! – сказал Афоня.
Из барака выбирались изможденные люди встречать приехавших.
– Теперь ни черта! – кричал им Афоня.
Беломестнов тут же повел одного из оленей за барак на убой. Тунгусы вошли в казарму. Афоня, видя, что там происходит, качал головой:
– Ай-ай…
– Кровь пить, ребята! – закричал довольный Парфентьев, забегая за ведром.
Афоня стал рассказывать Бошняку, что шли от Николаевска полтора месяца сначала по Амуру, а потом по горам, через хребты, что сзади идет с другой партией оленей Дмитрий Иванович Орлов.
– Значит, есть дорога через перевал? – спрашивал Бошняк.
– Как же! Конечно! – спокойно ответил Афоня.
Бошняк обрадовался, гора с плеч долой, но неприятные мысли нет-нет да скользнут. «Олени оленями, и мясо есть, и кровь пить можно, а бог знает, чем все это кончится».
Глава третья
ПИСЬМА И ПОДАРКИ
Из Николаевского поста приехал на олене казак Замиралов, привез письмо от своего начальника Александра Ивановича Петрова.
– Да вот приказано, ваше высокоблагородие, передать супруге вашей Екатерине Ивановне, – сказал он, стоя на ярком солнце между столом с бумагами и оттаявшим окном и вытаскивая из-за пазухи бутылочку молока. – Вторая была, да лопнула на морозе, а эту я, видите как довез.
«Как это кстати!» – подумал Невельской.
– Да как же она лопнула! Не надо было полную наливать!.. Вот тебе молочка к празднику, – сказал Невельской, поспешно входя в комнату, где на кроватке играла его бледная маленькая дочь. Жена с младенцем на руках сидела рядом. – Смотри, Катюша, молоко прислал Александр Иванович. Но какая жалость, одна бутылка лопнула! Вот уж казаки охотские, на медведя знают как идти, а как обращаться с молоком, даже не представляют. Замиралов эту спас, у тела вез.
Екатерина Ивановна и Дуняша затопили плиту, стали кипятить молоко.
Казака оставили обедать. Екатерина Ивановна спросила его, счастливо ли живет молодой матрос Алеха Степанов, недавно обвенчавшийся со своей возлюбленной. Степанов совсем молодым вышел на «Байкале» из Кронштадта. Он женился на дочери казака, перед постом приезжал венчаться в Петровское.
– Алеха просил тебя, Катя, – вспомнил казак, – прислать им ниток хоть катушечку.
С каждой оказией между Николаевском и Петровском идет обмен нужными вещами, а также книгами и газетами. Невельские выписывали «Современник», «Отечественные записки» и «Северную пчелу». Сестра Саша присылала Кате французские и русские романы. По прочтении книга за книгой отсылалась Петрову, а тот все аккуратно возвращал. И на этот раз Замиралов привез несколько книг, завязанных в тряпицу.
Казак сказал, что Александр Иванович беспокоится, как быть с часовней к приезду генерала. Об этом же Петров писал в письме, которое только что прочел Невельской.
– Готовитесь к приезду губернатора?
– Как же! Александр Иванович строю учит.
Курица закудахтала на кухне. Екатерина Ивановна поднялась и ушла. Через некоторое время она вернулась, держа в руках яичко…
– К пасхе послать Александру Ивановичу хоть два-три яичка, да кулич испечь надо, – сказала она. – Да Тургенева новый рассказ в журнале.
Вечером Невельской писал Петрову, чтобы на берег от пристани построил лестницу, да без затей, нехитрую, самую простую. Часовню покрыть крышей, но крыльца не строить – и так хорошо. Самое главное – прочная пристань для выгрузки барж. На первый день пасхи он разрешал, как просил Петров, устроить угощение для гиляков за казенный счет, написал, что можно израсходовать продуктов на двадцать два рубля серебром. На нескольких листах расписал свои хозяйственные соображения, сообщал, что посылает лопаты, кузнец сковал из старых топоров.
Писал, что около того места, где в прошлом году сеяли овес и пшеницу, надо весь лес свалить на двадцать сажен. «На следующий год все выжжем и запашем. Как только стает снег, надо готовить землю под капусту и вовремя высадить рассаду, навоз вывозить на поля заранее. Пни жечь надо сейчас, а летом опасно».
В этом письме сообщал, что дочь нездорова. Что другая родилась – Александр Иванович уже знал.
«Маленькая Катенька просит прислать еще бутылочку молока, если пошлете нарту, то есть если будет возможно. Прощайте, любезный друг мой, остаюсь преданный вам Г. Невельской».
Он подписался с грустной улыбкой и, с мыслью о больной дочери, о том, что она голодна, пошел в спальню.
– Я посылаю Петрову лопаты, петли оконные, семена пшеницы, овса, ячменя, гороха, конопли и котел, – говорил он утром, возвратившись со склада. – Ты, Катя, можешь кулич и яйца положить в котел и все обвяжем, а то Замиралов и яйца по дороге подавит. Пусть Александр Иванович вспомнит пасху. Ему приятно будет!
Все утро Невельской с приказчиком и Замираловым отбирали семена, а также драдедам и фланель для торга с маньчжурами. Он все помнил, что делается на всех постах, что покупается и что продается, кем и у кого. Компания ничего не обещала прислать с открытием навигации. Напротив, торговлю собирались сворачивать.
– А маньчжуры прокормили бы нас, – говорил Невельской. – За изделия нашей промышленности вся экспедиция могла быть сыта, были бы и мука, и рис, и овощи. Имей мы мануфактуру, моржовый зуб и мамонтову кость – мы бы со своими приятелями наторговали Компании, как Березин уверяет, десять тысяч соболей и не знали бы голода.
С японцами также начался торг. Гиляк Позь ездил в южную оконечность Сахалина с русскими товарами два-три раза в год. Там айны – друзья русских. Японцы приходили туда ловить рыбу. С ними заводились регулярные сношения.
Утром Невельской вышел из дому чуть свет. С юга дул теплый ветер. Гиляк Питкен нес двух уток.
– Где ты стрелял?
– На море! – крикнул гиляк и пошагал дальше. Потом он остановился, оглянулся, посмотрел на капитана, подошел к нему.
– На тебе… – сказал он, отдавая одну из уток.
– Спасибо. Иди отнеси сам Кате, она даст тебе табаку.
Гиляк обрадовался и поспешил к дому Невельских.
«Уж утки прилетают, скоро надо ехать встречать Муравьева… а дочь больна… – думал Невельской. – Байдарка в Николаевске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183