когда они вели подрывную работу, подбрасывая пасущимся
курдлям отраву в баллонах, вызывающую такую рвоту, что курдль мог
раскурдлиться, то есть вывернуться наизнанку, - все это преподносилось как
действия, направленные только против животных. Ибо Люзания не принимала к
сведению архитектурное, синтетическое происхождение курдлей и имела
бесстыдство утверждать, что Председатель якобы не выдумал никакой
биоинженерии.
Отношения изменились коренным образом только в XXII веке, который
примерно соответствует нашему девятнадцатому. Я узнал об этом из
трехтомного труда профессора, доктора наук, члена Курдлевской Академии
Мцицимрксса. Люзания вступила тогда на путь индустриализации, какового
несчастья Курдляндия избежала, благодаря учению Председателя. Первым
толчком стало изобретение сгорыночной машины, приводимой в движение огнем,
который намоченный и обозленный этим горыныч извергает из пасти. Люзанцы
побогаче побогаче стали продавать свои поместья и вкладывать капитал в
огнеупорных курдлей, способствуя этим развитию курдлеводства. Вскоре были
выведены породы максимально огнедышащие и вместе с тем огнедойные. Они
широко использовались в черной металлургии, а также для отопления.
Превращение курдлей в капитал повлекло за собой резкое увеличение спроса
на высокотемпературные и долговечные особи, но бездымных курдлей вывести
не удалось. Поголовье горынычей росло лавинообразно, и через несколько
десятков лет загрязнение природной среды приняло угрожающие размеры. Тогда
возникла идея укрупнения горынычей (или, как их нередко называли,
смогрынычей), потому что несколько мощных экземпляров дымят меньше, чем
целое стадо малышей; а отсюда уже недалеко было до лозунга национализации
всего поголовья (это называлось "оптимизацией путем концентрации"); но
часть ученых, попробовав высчитать, какой курдль был бы самым экономичным,
пришла к выводу, что любой натуральный курдль никуда не годится. Еще
обсуждалась идея Чистогона, пышущего жаром и вместе с тем экологически
опрятного, который работал бы по принципу замкнутого цикла, питаясь
собственными выделениями, обогащенными кое-какими витаминами. Но
подопытные курдли подыхали или впадали в бешенство и, проломив стену
ограждения, убегали в Курдляндию, другие утрачивали способность к
огнедыханию, а некоторые в ходе научных экспериментов начали даже остывать
вплоть до отрицательных температур; это пытались использовать в
холодильном деле, но без успеха, поскольку курдли позамерзали. Назревал
экономический кризис, акции курдельных акционерных компаний стремительно
падали, кто только мог втайне припрятывал последних сгорынчиков,
попытались вывести курдлей-газонщиков, которые вырабатывали бы газ из
ферментируемой ими травы, но все было напрасно. Распад Люзании
предотвратило лишь открытие атомной энергии, совершенно, впрочем,
бестолково, как и все, что делается в этом государстве. Вот что говорит
курдляндский академик. А может, он говорит и еще что-нибудь, но у меня уже
не было сил читать дальше. Поскольку больше всего он поносил своего
люзанского коллегу по имени Пиривитт Пиритт, не излагая его взглядов, а
лишь вешая на нем дохлых псов, или, вернее, курдлей, я из любопытства
разыскал небольшую книжку этого люзанца. Она называлась "Мендосфера или
этикосфера". Озадаченный, я заглянул в большой словарь иностранных слов и
узнал, что первое слово заглавия восходит к латинскому mendax - лжец. В
предисловии автор разделывался с курдляндской версией индустриализации
Люзании. Он назвал ее нагромождением зловонных бредней: в империи никогда
не разводили никаких пирозавров (в ту эпоху Люзания еще была империей), и
курдли никогда не были капиталом, да оно и понятно - разве может быть
капиталом то, чего нет? Не было и каких-либо попыток заменить жилищное
строительство разведением курдлей, частично - как утверждала курдляндская
сторона - по лицензиям биоинженеров Председателя (курдли-небоскребы), а
частично благодаря выкрадыванию курдляндских патентов. Все это, с начала
до конца, пропаганда для внутреннего употребления, оглупляющая несчастных
курдельников-галерников, которые носа не могут высунуть за брюхо своего
великораба, или многопоработителя, ибо именно так следует называть
градоходы. В истории Люзании, правда, тоже хватало трудностей и кризисных
явлений, но они были непостижимы для умов, задержанных в своем развитии и
награждаемых научными званиями по чину, а не по таланту. Пиривитт Пиритт
указывал, что курдляндский академик не был даже настоящим доктором, а лишь
носил чисто номинальный титул doctor honoris causa [доктор в уважение
заслуг (лат.)], и собственные ученики прозвали его "доктор курдль". Здесь,
по крайней мере, все было ясно. Однако в следующих главах Пиривитт Пиритт
полемизировал с люзанскими этификаторами и гедоматиками, и тут уже я мало
что мог понять. Он утверждал, что нет иного пути, кроме полной этификации
среды обитания, а сторонники частичной этификации, которые предлагают
этифицировать только общественные здания и сооружения, не отдают себе
отчета в кошмарных последствиях, которые повлечет за собой такое решение.
То, что во всей Галактике нет ни одной тотально ошустренной цивилизации,
вовсе не аргумент contra rem [против (лат.)], ибо _к_а_к_о_е_-_н_и_б_у_д_ь
общество должно быть первым, то есть наиболее далеко продвинувшимся в
своем развитии, и эта почетная, хотя и нелегкая участь выпала как раз на
долю люзанцев, которые тем самым прокладывают путь млечным братьям по
разуму. Далее следовали таблицы, формулы, схемы и графики, понятные мне не
больше, чем иероглифы. С неприятным ощущением, что по прочтении книги со
столь звучным названием я знаю меньше, чем до того, как открыл ее, я стал
искать обзоры и руководства, более популярные и притом написанные на
Земле, ведь их пишут люди для людей, соплеменников; тут-то я и влип
по-настоящему, наткнувшись на учебник для аспирантов - историков
люзанистики. Это был коллективный труд что-то около двадцати
авторов-специалистов, сущая китайская грамота, по крайней мере, для
человека вроде меня, который читал и не понимал, что читает; да и как тут
было понять, если на каждой странице пестрели цепочки формул и термины
наподобие "счастлителей", "энтропок", "антибитов", ЭВЫДРА (энтропия
вычислительно-дискуссионных разумных автоматов), а под многообещающим
заголовком "экспедиции в глубь люзанской науки" помещался совершенно
темный для меня текст об организации инспертизы в полуживых группах с
внекосмическим обеспечением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
курдлям отраву в баллонах, вызывающую такую рвоту, что курдль мог
раскурдлиться, то есть вывернуться наизнанку, - все это преподносилось как
действия, направленные только против животных. Ибо Люзания не принимала к
сведению архитектурное, синтетическое происхождение курдлей и имела
бесстыдство утверждать, что Председатель якобы не выдумал никакой
биоинженерии.
Отношения изменились коренным образом только в XXII веке, который
примерно соответствует нашему девятнадцатому. Я узнал об этом из
трехтомного труда профессора, доктора наук, члена Курдлевской Академии
Мцицимрксса. Люзания вступила тогда на путь индустриализации, какового
несчастья Курдляндия избежала, благодаря учению Председателя. Первым
толчком стало изобретение сгорыночной машины, приводимой в движение огнем,
который намоченный и обозленный этим горыныч извергает из пасти. Люзанцы
побогаче побогаче стали продавать свои поместья и вкладывать капитал в
огнеупорных курдлей, способствуя этим развитию курдлеводства. Вскоре были
выведены породы максимально огнедышащие и вместе с тем огнедойные. Они
широко использовались в черной металлургии, а также для отопления.
Превращение курдлей в капитал повлекло за собой резкое увеличение спроса
на высокотемпературные и долговечные особи, но бездымных курдлей вывести
не удалось. Поголовье горынычей росло лавинообразно, и через несколько
десятков лет загрязнение природной среды приняло угрожающие размеры. Тогда
возникла идея укрупнения горынычей (или, как их нередко называли,
смогрынычей), потому что несколько мощных экземпляров дымят меньше, чем
целое стадо малышей; а отсюда уже недалеко было до лозунга национализации
всего поголовья (это называлось "оптимизацией путем концентрации"); но
часть ученых, попробовав высчитать, какой курдль был бы самым экономичным,
пришла к выводу, что любой натуральный курдль никуда не годится. Еще
обсуждалась идея Чистогона, пышущего жаром и вместе с тем экологически
опрятного, который работал бы по принципу замкнутого цикла, питаясь
собственными выделениями, обогащенными кое-какими витаминами. Но
подопытные курдли подыхали или впадали в бешенство и, проломив стену
ограждения, убегали в Курдляндию, другие утрачивали способность к
огнедыханию, а некоторые в ходе научных экспериментов начали даже остывать
вплоть до отрицательных температур; это пытались использовать в
холодильном деле, но без успеха, поскольку курдли позамерзали. Назревал
экономический кризис, акции курдельных акционерных компаний стремительно
падали, кто только мог втайне припрятывал последних сгорынчиков,
попытались вывести курдлей-газонщиков, которые вырабатывали бы газ из
ферментируемой ими травы, но все было напрасно. Распад Люзании
предотвратило лишь открытие атомной энергии, совершенно, впрочем,
бестолково, как и все, что делается в этом государстве. Вот что говорит
курдляндский академик. А может, он говорит и еще что-нибудь, но у меня уже
не было сил читать дальше. Поскольку больше всего он поносил своего
люзанского коллегу по имени Пиривитт Пиритт, не излагая его взглядов, а
лишь вешая на нем дохлых псов, или, вернее, курдлей, я из любопытства
разыскал небольшую книжку этого люзанца. Она называлась "Мендосфера или
этикосфера". Озадаченный, я заглянул в большой словарь иностранных слов и
узнал, что первое слово заглавия восходит к латинскому mendax - лжец. В
предисловии автор разделывался с курдляндской версией индустриализации
Люзании. Он назвал ее нагромождением зловонных бредней: в империи никогда
не разводили никаких пирозавров (в ту эпоху Люзания еще была империей), и
курдли никогда не были капиталом, да оно и понятно - разве может быть
капиталом то, чего нет? Не было и каких-либо попыток заменить жилищное
строительство разведением курдлей, частично - как утверждала курдляндская
сторона - по лицензиям биоинженеров Председателя (курдли-небоскребы), а
частично благодаря выкрадыванию курдляндских патентов. Все это, с начала
до конца, пропаганда для внутреннего употребления, оглупляющая несчастных
курдельников-галерников, которые носа не могут высунуть за брюхо своего
великораба, или многопоработителя, ибо именно так следует называть
градоходы. В истории Люзании, правда, тоже хватало трудностей и кризисных
явлений, но они были непостижимы для умов, задержанных в своем развитии и
награждаемых научными званиями по чину, а не по таланту. Пиривитт Пиритт
указывал, что курдляндский академик не был даже настоящим доктором, а лишь
носил чисто номинальный титул doctor honoris causa [доктор в уважение
заслуг (лат.)], и собственные ученики прозвали его "доктор курдль". Здесь,
по крайней мере, все было ясно. Однако в следующих главах Пиривитт Пиритт
полемизировал с люзанскими этификаторами и гедоматиками, и тут уже я мало
что мог понять. Он утверждал, что нет иного пути, кроме полной этификации
среды обитания, а сторонники частичной этификации, которые предлагают
этифицировать только общественные здания и сооружения, не отдают себе
отчета в кошмарных последствиях, которые повлечет за собой такое решение.
То, что во всей Галактике нет ни одной тотально ошустренной цивилизации,
вовсе не аргумент contra rem [против (лат.)], ибо _к_а_к_о_е_-_н_и_б_у_д_ь
общество должно быть первым, то есть наиболее далеко продвинувшимся в
своем развитии, и эта почетная, хотя и нелегкая участь выпала как раз на
долю люзанцев, которые тем самым прокладывают путь млечным братьям по
разуму. Далее следовали таблицы, формулы, схемы и графики, понятные мне не
больше, чем иероглифы. С неприятным ощущением, что по прочтении книги со
столь звучным названием я знаю меньше, чем до того, как открыл ее, я стал
искать обзоры и руководства, более популярные и притом написанные на
Земле, ведь их пишут люди для людей, соплеменников; тут-то я и влип
по-настоящему, наткнувшись на учебник для аспирантов - историков
люзанистики. Это был коллективный труд что-то около двадцати
авторов-специалистов, сущая китайская грамота, по крайней мере, для
человека вроде меня, который читал и не понимал, что читает; да и как тут
было понять, если на каждой странице пестрели цепочки формул и термины
наподобие "счастлителей", "энтропок", "антибитов", ЭВЫДРА (энтропия
вычислительно-дискуссионных разумных автоматов), а под многообещающим
заголовком "экспедиции в глубь люзанской науки" помещался совершенно
темный для меня текст об организации инспертизы в полуживых группах с
внекосмическим обеспечением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97