Я отказался
от мысли привязать спальный мешок к стене - уж очень непросто выбираться
из него по утрам, - и было что-то забавное в том, что я знал где ложусь
(вернее, зависаю) на отдых, но никогда не знал, где проснусь на черной
заре. Вместе со спальным мешком я плавал туда и сюда, под думкой у меня
был фонарик, и нередко, задев в таком парении за книжную полку, я
спросонок хватался за нее, книги взлетали, словно всполошенные птицы, а я,
поймав первую попавшуюся, принимался за чтение при свете фонарика, в
спальном мешке, спеша узнать, чем на сей раз попотчевал меня ночной
случай. Бортовая гравитация имеет, собственно, лишь ту хорошую сторону,
что по возвращении на Землю не причиняешь в первый месяц пребывания дома
такого ущерба; известное дело: привыкнув, что при выдавливании пасты на
зубную щетку можно спокойно поставить стакан с водой в воздухе, а потом
взять его, не опасаясь, что он камнем пойдет вниз, то же самое
инстинктивно потом делаешь на Земле; и те же заботы, увы, с суповой
миской, с тарелками, ну, и все время заметаешь осколки. А что касается
ракетного спиритизма, то я всегда высмеивал тех, кто клянется, будто
что-то жуткое привиделось им между Антаресом и Бетельгейзе. Это просто
белеет развешанное для просушки белье; иногда что-то скребется и шуршит, и
тебя пробирает радостная дрожь при мысли, что твое одиночество скрасит
спутник в лице какой-нибудь мышки, но, с другой стороны, мышь в условиях
невесомости совершенно теряет голову, и можно обнаружить ее в самых
невероятных местах; мне кое-что об этом известно, и тут уж я всецело на
стороне прогресса. Я позволил установить на борту дискуссионный компьютер
- дискьютер. Как видно уже из названия, такой компаньон должен развлекать
астронавта беседами, вдобавок профессор Бурр де Каланс раздобыл для меня
новейший, расщепляемый образец. Я приобрел модели всех лиц, с которыми был
бы не прочь перекинуться парой слов. Удивительно, до чего проста идея
кассетных моделей, - и как поздно до нее додумались! Сперва делают
биоэлектрический портрет моделируемой личности, затем битуют его, то есть
вводят в программу, и в виде самой обыкновенной кассеты вставляют в
дискьютер; одно лишь нажатие клавиш, и в помещении раздается знакомый
голос, причем это вовсе не личность в собственном смысле, и в любую минуту
ее можно запросто выключить, сменить кассету или пойти спать. Разумеется,
какой-то минимум приличий, правил хорошего тона не повредит, - и не
потому, что модель может обидеться, нет, какая уж там обида, ведь это
чисто рациональный экстракт, вытяжка, - но по соображениям личной
умственной гигиены некоторые правила общежития полагается соблюдать.
Неплохо иметь на борту такую психотеку, но не мешает знать, как,
собственно, с ней обстоит дело. Ведь, казалось бы, любая поваренная книга
содержит все сведения, необходимые, скажем, для выпечки орехового торта;
однако же торты, сделанные по одному и тому же рецепту двумя хозяйками,
похожи один на другой не больше, чем Шопен в исполнении Рубинштейна на
Шопена в моем исполнении. Рецепт, хоть и содержит в себе все, мертв, и
нужно вдохнуть в него душу, чтобы его оживить. Массовое кондитерское
производство - пора наконец сказать это вслух - есть форма платной
проституции, а не настоящей любви. К форме для выпечки торта необходим
подход индивидуальный, я бы сказал, исполненный ощущения своей миссии; вот
почему торт, в который кроме орехов вложено трепетное, свежее чувство,
сохраняет на ложечке нечто, если можно так выразиться, девически интимное,
словно он позволяет себя есть впервые в жизни. Так вот,
компьютер-дискьютер - это поваренная книга; формально в нем содержится
все, но этому всему ни до чего нет дела, ему все едино, и лишь модель
конкретного человека оживляет эти мертвые залежи информации, то есть
сервирует мудрость. Словом, дело тут в стиле. Я заказал себе несколько
светил люзанистики, Бертрана Рассела, Поппера, Фейерабенда, Финкельштейна,
Шекспира, а также самого Альберта Эйнштейна. Пролет через Солнечную
систему был, как всегда, весьма занимателен; я проложил курс таким
образом, чтобы взглянуть на Марс, - у меня к нему с детства слабость;
подошел я к иллюминатору и тогда, когда пролетал мимо старых, громыхающих
грозами глобусов Юпитера и Сатурна. Я каждый раз думаю, что надо бы
ступить ногой хоть на один из них, да что поделаешь, ведь и в музеи мы
ходим где угодно, только не в родном городе, - мол, все равно никуда не
денутся, - и уезжаем для этого в какую-нибудь Италию; так получается и у
меня с этими, - впрочем, весьма эффектными, - музейными экспонатами. И
лишь удалившись на несколько световых месяцев от Солнца и от Земли вместе
со Швейцарией, где дело "Кюссмих против Тихого" еще не стало предметом
судебного разбирательства и не скоро станет, я стал раздумывать, чем бы
заняться, а материя эта столь деликатная, я бы даже сказал, удручающая,
что до сих пор я не обмолвился о ней ни словом. Что ж, пора наконец
заявить об этом вслух: астронавтика пахнет тюрьмой. Если б не
иллюминаторы, можно и, впрямь подумать, что тебе впаяли порядочный срок -
не год и не два, но самое меньшее два червонца, и даже нельзя рассчитывать
ни на сбавку срока за образцовое поведение, ни на передачи, ни на
свидания. Раньше между трансгалактической навигацией и отсидкой было
видимое различие - отсутствие силы тяжести, теперь же разницы не осталось
практически никакой, и неудивительно, что есть натуры, особо
предрасположенные к таким путешествиям. Предложение одного теоретика -
вербовать экипажи космолетов из пожизненных заключенных в земных тюрьмах с
особо строгим режимом - было не столь уж нелепо, как утверждалось. Стоишь
ты, или лежишь, или кружишься под потолком, все равно ты заключен в
четырех стенах, значит, сидишь; а оттого, что снаружи вместо стен и охраны
космическая пустота, ничуть не легче. Из самой надежной тюрьмы можно
бежать, но из подвешенной между звездами ракеты ускользнуть некуда. Такова
мрачная сторона моей профессии, которой я ранее не касался. Per aspera ad
astra [через тернии - к звездам (лат.)], но если выражаться не столь
романтически - путь к звездам ведет через многолетнее заключение. Конечно,
я сам этого хотел и хочу. Вот и на этот раз: хоть я и набивал себе цену на
коллегии МИДа, уверяя, что вовсе не горю желанием ехать, но все это лишь
для того, чтобы они не очень-то заносились и не вздумали бы относиться ко
мне как к мальчику на галактических посылках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
от мысли привязать спальный мешок к стене - уж очень непросто выбираться
из него по утрам, - и было что-то забавное в том, что я знал где ложусь
(вернее, зависаю) на отдых, но никогда не знал, где проснусь на черной
заре. Вместе со спальным мешком я плавал туда и сюда, под думкой у меня
был фонарик, и нередко, задев в таком парении за книжную полку, я
спросонок хватался за нее, книги взлетали, словно всполошенные птицы, а я,
поймав первую попавшуюся, принимался за чтение при свете фонарика, в
спальном мешке, спеша узнать, чем на сей раз попотчевал меня ночной
случай. Бортовая гравитация имеет, собственно, лишь ту хорошую сторону,
что по возвращении на Землю не причиняешь в первый месяц пребывания дома
такого ущерба; известное дело: привыкнув, что при выдавливании пасты на
зубную щетку можно спокойно поставить стакан с водой в воздухе, а потом
взять его, не опасаясь, что он камнем пойдет вниз, то же самое
инстинктивно потом делаешь на Земле; и те же заботы, увы, с суповой
миской, с тарелками, ну, и все время заметаешь осколки. А что касается
ракетного спиритизма, то я всегда высмеивал тех, кто клянется, будто
что-то жуткое привиделось им между Антаресом и Бетельгейзе. Это просто
белеет развешанное для просушки белье; иногда что-то скребется и шуршит, и
тебя пробирает радостная дрожь при мысли, что твое одиночество скрасит
спутник в лице какой-нибудь мышки, но, с другой стороны, мышь в условиях
невесомости совершенно теряет голову, и можно обнаружить ее в самых
невероятных местах; мне кое-что об этом известно, и тут уж я всецело на
стороне прогресса. Я позволил установить на борту дискуссионный компьютер
- дискьютер. Как видно уже из названия, такой компаньон должен развлекать
астронавта беседами, вдобавок профессор Бурр де Каланс раздобыл для меня
новейший, расщепляемый образец. Я приобрел модели всех лиц, с которыми был
бы не прочь перекинуться парой слов. Удивительно, до чего проста идея
кассетных моделей, - и как поздно до нее додумались! Сперва делают
биоэлектрический портрет моделируемой личности, затем битуют его, то есть
вводят в программу, и в виде самой обыкновенной кассеты вставляют в
дискьютер; одно лишь нажатие клавиш, и в помещении раздается знакомый
голос, причем это вовсе не личность в собственном смысле, и в любую минуту
ее можно запросто выключить, сменить кассету или пойти спать. Разумеется,
какой-то минимум приличий, правил хорошего тона не повредит, - и не
потому, что модель может обидеться, нет, какая уж там обида, ведь это
чисто рациональный экстракт, вытяжка, - но по соображениям личной
умственной гигиены некоторые правила общежития полагается соблюдать.
Неплохо иметь на борту такую психотеку, но не мешает знать, как,
собственно, с ней обстоит дело. Ведь, казалось бы, любая поваренная книга
содержит все сведения, необходимые, скажем, для выпечки орехового торта;
однако же торты, сделанные по одному и тому же рецепту двумя хозяйками,
похожи один на другой не больше, чем Шопен в исполнении Рубинштейна на
Шопена в моем исполнении. Рецепт, хоть и содержит в себе все, мертв, и
нужно вдохнуть в него душу, чтобы его оживить. Массовое кондитерское
производство - пора наконец сказать это вслух - есть форма платной
проституции, а не настоящей любви. К форме для выпечки торта необходим
подход индивидуальный, я бы сказал, исполненный ощущения своей миссии; вот
почему торт, в который кроме орехов вложено трепетное, свежее чувство,
сохраняет на ложечке нечто, если можно так выразиться, девически интимное,
словно он позволяет себя есть впервые в жизни. Так вот,
компьютер-дискьютер - это поваренная книга; формально в нем содержится
все, но этому всему ни до чего нет дела, ему все едино, и лишь модель
конкретного человека оживляет эти мертвые залежи информации, то есть
сервирует мудрость. Словом, дело тут в стиле. Я заказал себе несколько
светил люзанистики, Бертрана Рассела, Поппера, Фейерабенда, Финкельштейна,
Шекспира, а также самого Альберта Эйнштейна. Пролет через Солнечную
систему был, как всегда, весьма занимателен; я проложил курс таким
образом, чтобы взглянуть на Марс, - у меня к нему с детства слабость;
подошел я к иллюминатору и тогда, когда пролетал мимо старых, громыхающих
грозами глобусов Юпитера и Сатурна. Я каждый раз думаю, что надо бы
ступить ногой хоть на один из них, да что поделаешь, ведь и в музеи мы
ходим где угодно, только не в родном городе, - мол, все равно никуда не
денутся, - и уезжаем для этого в какую-нибудь Италию; так получается и у
меня с этими, - впрочем, весьма эффектными, - музейными экспонатами. И
лишь удалившись на несколько световых месяцев от Солнца и от Земли вместе
со Швейцарией, где дело "Кюссмих против Тихого" еще не стало предметом
судебного разбирательства и не скоро станет, я стал раздумывать, чем бы
заняться, а материя эта столь деликатная, я бы даже сказал, удручающая,
что до сих пор я не обмолвился о ней ни словом. Что ж, пора наконец
заявить об этом вслух: астронавтика пахнет тюрьмой. Если б не
иллюминаторы, можно и, впрямь подумать, что тебе впаяли порядочный срок -
не год и не два, но самое меньшее два червонца, и даже нельзя рассчитывать
ни на сбавку срока за образцовое поведение, ни на передачи, ни на
свидания. Раньше между трансгалактической навигацией и отсидкой было
видимое различие - отсутствие силы тяжести, теперь же разницы не осталось
практически никакой, и неудивительно, что есть натуры, особо
предрасположенные к таким путешествиям. Предложение одного теоретика -
вербовать экипажи космолетов из пожизненных заключенных в земных тюрьмах с
особо строгим режимом - было не столь уж нелепо, как утверждалось. Стоишь
ты, или лежишь, или кружишься под потолком, все равно ты заключен в
четырех стенах, значит, сидишь; а оттого, что снаружи вместо стен и охраны
космическая пустота, ничуть не легче. Из самой надежной тюрьмы можно
бежать, но из подвешенной между звездами ракеты ускользнуть некуда. Такова
мрачная сторона моей профессии, которой я ранее не касался. Per aspera ad
astra [через тернии - к звездам (лат.)], но если выражаться не столь
романтически - путь к звездам ведет через многолетнее заключение. Конечно,
я сам этого хотел и хочу. Вот и на этот раз: хоть я и набивал себе цену на
коллегии МИДа, уверяя, что вовсе не горю желанием ехать, но все это лишь
для того, чтобы они не очень-то заносились и не вздумали бы относиться ко
мне как к мальчику на галактических посылках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97