Снаружи природный, внутри благородный, или
облагороженный, курдль должен был стать основной ячейкой государства еще и
ввиду наличия почтенной традиции, а именно обрядов, легенд и мифов,
связанных с меграми и члаками, с их ноевым ковчегом и так далее. Однако
основоположники нациомобилизма поставили дело на более реальную почву,
перевернув курдля с ног на голову, вернее, не самого курдля, а отношения
между ним и члаком. Прежде курдль был высшим существом, а члаки чтили его
как бога; поэтому следовало его разбожествить, дабы отныне он сам служил
члакам. Результатом внедрения этой идеи в жизнь как раз и стали
градозавры, мокрополисы, топартаменты, градбища (пастбища для градоходов)
и так далее. Появились также, как это обычно бывает, когда возвышенная
идея соприкасается с шершавой реальностью, различные сложности, не
предусмотренные отцами нациомобилизма, начиная с поносов и прочих недугов
градоходов, и полки целого библиотечного зала сгибались под тяжестью
томов, посвященных анализу имманентных и акцидентальных изъянов
державохождения. Трудов этих было столько, что у меня ныла спина и трещал
позвоночник от одного только таскания их вверх-вниз по библиотечной
лесенке. Тем не менее, твердо следуя своему решению исследовать все до
конца, я продолжал читать. Тонкость и замысловатость рассуждений
возбуждали уважение, однако, хотя я ни разу не наткнулся на это слово, я
все сильней ощущал, что жить в курдле было _н_е_у_д_о_б_н_о_; но ни один
курдляндский теоретик никогда не сказал бы чего-либо подобного. Они
говорили о временных трудностях, связанных с недостаточной вентиляцией, о
неудовлетворительном качестве фильтров и смрадоуловителей, о заболеваниях
позвоночника, вызванных необходимостью жить на корточках (в курдле трудно
выпрямиться в полный рост, особенно на низших должностях); но о том, чтобы
просто покинуть эти населенные внутренности, никто даже не заикнулся. Это,
должен сказать, немало меня удивляло, - какая такая абсолютная
необходимость заставляла их так мытарствовать? Ответы на этот неизбежный
вопрос лились сущим дождем из всех трудов, которые я читал; говорилось о
синтезе натуры и культуры, о сочетании этих противостоящих друг другу
начал и ориентаций, и вздумай я изложить лишь главнейшие аргументы
поборников державоходственности, бумаги бы не хватило. Возможно, думал я,
они настолько привыкли, что иначе не могут; с другой стороны, привычка
как-то не вяжется со столь неутомимым пропагандистским напором. Решив
наконец, что эта инопланетная загадка мне не по зубам, я отказался от
дальнейшего чтения в зале классиков. Председателю был отведен весь
следующий зал, но я только раз заглянул туда и немедленно дал отбой.
Имелся еще третий зал, так называемых Отщепенцев, или ересиархов
курдлизма; главным из них был казненный за свои убеждения мудрец, имени
которого ортодоксы не называли, а именовали его либо Мерзейший Матец, либо
Матейший Мерзец. Я пролистал его основной труд в разделе запрещенной
литературы и благодаря этому узнал две вещи. Во-первых, имя этого
отщепенца не поддавалось транскрипции ни на один из земных языков, поэтому
в каталогах он фигурировал как Kinderlos, Sansenfants или Бездетник, что
будто бы передавало смысл, содержавшийся в его курдляндском прозвище.
Во-вторых, в ереси, которую он проповедовал, я не смог усмотреть ничего
ужасного и даже особенно оригинального. Просто он предлагал ночью спать в
курдле, а днем выходить наружу, занимаясь кто чем хочет, и именно это до
глубины души возмутило правоверных курдлистов. Хоть убейте, не знаю,
почему эта банальная мысль привела их в такой ужас. Продвигаясь вдоль
полок, я добрался до книжек для школьного чтения. В них содержались
нравоучительные истории о том, как в прадавние времена лжеполовинники, то
есть люзанские агенты, чтобы обмануть праполовинников в их градоходах,
распускали клеветнические измышления и вели подрывные беседы; например,
они пропагандировали наоборотничество, то есть предлагали перевернуть
курдля так, чтобы хвост оказался на месте головы, и наоборот. Они
рассчитывали, что если им удастся подбить на это курдолюбивых поселян, то
начнутся хаос и смута, а тогда они вызовут подлых своих соплеменников,
дабы общими силами навалиться на дезориентированный градоход. Выгнав
законных жильцов на верную смерть под градом метеоритов (ибо все это
происходило в эпоху мегров), люзанцы заняли бы их место, расположившись
поудобнее в реквизированном курдле. Но всегда находился герой, который
пресекал эти гнусные замыслы в зародыше. Особенно запала мне в память
история о храбром мальчишке, который в одиночку справился с целой бандой
мерзавцев; он бесстрашно забрался в горло курдля и стал щекотать его в
небо, пока тот, наконец, не обрушил на затаившихся чужаков гастрический
потоп. Детские книжки призывали детвору сохранять бдительность по
отношению к вагантам-провокантам, которые пытаются отбить сонного или
задумавшегося курдля от стада или же используют пожарные лестницы в
поисках его щекотливых мест, поскольку великан, подвергаемый непрерывной
щекотке, проявляет склонность к бурным внутренним потрясениям. Впрочем, у
люзанских специалистов по школьному образованию я прочитал, что причины
так называемых потрясений вовсе не политические. Изверг - это не курдль,
вывернутый наизнанку саботажниками, но градоход, обитатели которого
повально гонят самогон и, по пьяному делу, до тех пор отравляют животное,
пока оно не дойдет до белой горячки и не начнет бросаться на прочих
курдлей. Ибо пьянство - сущее социальное бедствие Курдляндии, о чем,
однако же, книжки для школьников умалчивают. Впрочем, в самих курдлях
будто бы ходят по рукам листовки, в которых утверждается, что градоходы
грызутся между собой из-за корма, а стрнаки вместе со своими семьями и
протеже учиняют тайные оргии, отплясывая вовсю внутри несчастных, падающих
с ног престарелых курдлей, и не одного из них затанцевали уже насмерть.
Этот запрещенный официально танец называется курдаш. Источником подобного
рода сенсаций обычно являются задопоселенцы, и именно на них ссылаются
люзанские курдлисты из Института Теории Государства, утверждая, что члаки
- всего лишь паразиты курдлей, и о каком-либо симбиозе первых со вторыми
речи быть не может. От бродяжничества праполовинники перешли к
перипатетизму, от перипатетизма к препаразитизму, а от него к обычным
формам тунеядства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
облагороженный, курдль должен был стать основной ячейкой государства еще и
ввиду наличия почтенной традиции, а именно обрядов, легенд и мифов,
связанных с меграми и члаками, с их ноевым ковчегом и так далее. Однако
основоположники нациомобилизма поставили дело на более реальную почву,
перевернув курдля с ног на голову, вернее, не самого курдля, а отношения
между ним и члаком. Прежде курдль был высшим существом, а члаки чтили его
как бога; поэтому следовало его разбожествить, дабы отныне он сам служил
члакам. Результатом внедрения этой идеи в жизнь как раз и стали
градозавры, мокрополисы, топартаменты, градбища (пастбища для градоходов)
и так далее. Появились также, как это обычно бывает, когда возвышенная
идея соприкасается с шершавой реальностью, различные сложности, не
предусмотренные отцами нациомобилизма, начиная с поносов и прочих недугов
градоходов, и полки целого библиотечного зала сгибались под тяжестью
томов, посвященных анализу имманентных и акцидентальных изъянов
державохождения. Трудов этих было столько, что у меня ныла спина и трещал
позвоночник от одного только таскания их вверх-вниз по библиотечной
лесенке. Тем не менее, твердо следуя своему решению исследовать все до
конца, я продолжал читать. Тонкость и замысловатость рассуждений
возбуждали уважение, однако, хотя я ни разу не наткнулся на это слово, я
все сильней ощущал, что жить в курдле было _н_е_у_д_о_б_н_о_; но ни один
курдляндский теоретик никогда не сказал бы чего-либо подобного. Они
говорили о временных трудностях, связанных с недостаточной вентиляцией, о
неудовлетворительном качестве фильтров и смрадоуловителей, о заболеваниях
позвоночника, вызванных необходимостью жить на корточках (в курдле трудно
выпрямиться в полный рост, особенно на низших должностях); но о том, чтобы
просто покинуть эти населенные внутренности, никто даже не заикнулся. Это,
должен сказать, немало меня удивляло, - какая такая абсолютная
необходимость заставляла их так мытарствовать? Ответы на этот неизбежный
вопрос лились сущим дождем из всех трудов, которые я читал; говорилось о
синтезе натуры и культуры, о сочетании этих противостоящих друг другу
начал и ориентаций, и вздумай я изложить лишь главнейшие аргументы
поборников державоходственности, бумаги бы не хватило. Возможно, думал я,
они настолько привыкли, что иначе не могут; с другой стороны, привычка
как-то не вяжется со столь неутомимым пропагандистским напором. Решив
наконец, что эта инопланетная загадка мне не по зубам, я отказался от
дальнейшего чтения в зале классиков. Председателю был отведен весь
следующий зал, но я только раз заглянул туда и немедленно дал отбой.
Имелся еще третий зал, так называемых Отщепенцев, или ересиархов
курдлизма; главным из них был казненный за свои убеждения мудрец, имени
которого ортодоксы не называли, а именовали его либо Мерзейший Матец, либо
Матейший Мерзец. Я пролистал его основной труд в разделе запрещенной
литературы и благодаря этому узнал две вещи. Во-первых, имя этого
отщепенца не поддавалось транскрипции ни на один из земных языков, поэтому
в каталогах он фигурировал как Kinderlos, Sansenfants или Бездетник, что
будто бы передавало смысл, содержавшийся в его курдляндском прозвище.
Во-вторых, в ереси, которую он проповедовал, я не смог усмотреть ничего
ужасного и даже особенно оригинального. Просто он предлагал ночью спать в
курдле, а днем выходить наружу, занимаясь кто чем хочет, и именно это до
глубины души возмутило правоверных курдлистов. Хоть убейте, не знаю,
почему эта банальная мысль привела их в такой ужас. Продвигаясь вдоль
полок, я добрался до книжек для школьного чтения. В них содержались
нравоучительные истории о том, как в прадавние времена лжеполовинники, то
есть люзанские агенты, чтобы обмануть праполовинников в их градоходах,
распускали клеветнические измышления и вели подрывные беседы; например,
они пропагандировали наоборотничество, то есть предлагали перевернуть
курдля так, чтобы хвост оказался на месте головы, и наоборот. Они
рассчитывали, что если им удастся подбить на это курдолюбивых поселян, то
начнутся хаос и смута, а тогда они вызовут подлых своих соплеменников,
дабы общими силами навалиться на дезориентированный градоход. Выгнав
законных жильцов на верную смерть под градом метеоритов (ибо все это
происходило в эпоху мегров), люзанцы заняли бы их место, расположившись
поудобнее в реквизированном курдле. Но всегда находился герой, который
пресекал эти гнусные замыслы в зародыше. Особенно запала мне в память
история о храбром мальчишке, который в одиночку справился с целой бандой
мерзавцев; он бесстрашно забрался в горло курдля и стал щекотать его в
небо, пока тот, наконец, не обрушил на затаившихся чужаков гастрический
потоп. Детские книжки призывали детвору сохранять бдительность по
отношению к вагантам-провокантам, которые пытаются отбить сонного или
задумавшегося курдля от стада или же используют пожарные лестницы в
поисках его щекотливых мест, поскольку великан, подвергаемый непрерывной
щекотке, проявляет склонность к бурным внутренним потрясениям. Впрочем, у
люзанских специалистов по школьному образованию я прочитал, что причины
так называемых потрясений вовсе не политические. Изверг - это не курдль,
вывернутый наизнанку саботажниками, но градоход, обитатели которого
повально гонят самогон и, по пьяному делу, до тех пор отравляют животное,
пока оно не дойдет до белой горячки и не начнет бросаться на прочих
курдлей. Ибо пьянство - сущее социальное бедствие Курдляндии, о чем,
однако же, книжки для школьников умалчивают. Впрочем, в самих курдлях
будто бы ходят по рукам листовки, в которых утверждается, что градоходы
грызутся между собой из-за корма, а стрнаки вместе со своими семьями и
протеже учиняют тайные оргии, отплясывая вовсю внутри несчастных, падающих
с ног престарелых курдлей, и не одного из них затанцевали уже насмерть.
Этот запрещенный официально танец называется курдаш. Источником подобного
рода сенсаций обычно являются задопоселенцы, и именно на них ссылаются
люзанские курдлисты из Института Теории Государства, утверждая, что члаки
- всего лишь паразиты курдлей, и о каком-либо симбиозе первых со вторыми
речи быть не может. От бродяжничества праполовинники перешли к
перипатетизму, от перипатетизма к препаразитизму, а от него к обычным
формам тунеядства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97