Несмотря на строгий запрет,
некоторые все-таки вооружали своих роботов, чтобы те могли отвечать огнем
на огонь; иногда же идейные противники такой охоты умышленно высылали на
линию огня ловушечных роботов, неспособных ни к уборке, ни к мытью посуды,
зато поливающих охотников пулеметным огнем, или особые модели, которые
нарочно падали при звуке выстрела, а когда стрелок, счастливый и гордый,
ставил на лежащего ногу и подносил к губам рог, дабы возвестить о своем
триумфе, мнимый трофей вонзал ему в ляжку стальные клыки. Что, в свою
очередь, приводило в бешенство членов охотничьего клуба и склоняло их к
применению управляемых ракетных снарядов, между тем как другие считали эту
охотничью эскалацию не только совершенно естественной, но даже пикантной:
дескать, чем рискованней спорт, тем увлекательней, ведь охота на тигра не
в пример почетнее умерщвления зайцев. Когда же в моду вошла охота с
автомобилей, все явственнее превращавшихся в броневики с огнеметами, когда
кварталы Геспериды уничтожил пожар, вызванный столкновением двух
враждующих охотничьих обществ, нерешительное доселе правительство
склонилось на сторону глашатаев этикосферы - буквально в самый последний
момент, как утверждают ныне ее защитники.
Сознавая, что с накопившейся в обществе агрессивностью нельзя
покончить одним разом, но следует дать ей возможность разрядиться,
создатели этификационного проекта позаботились о выделении значительных
средств на злопоглощающие общественные институты. Многие из них существуют
по сей день. Упомяну лишь о некоторых, так как считаю, что и нам они не
помешали бы. Начну с малого: у люзанцев давно существует обычай ставить
памятники выдающимся, а вместе с тем ненавидимым лицам. Это так называемые
монументы бесславия; постамент иногда окружают похожие на бронзовые урны
объемистые плевательницы. Первую такую аллегорическую группу с выкованными
в бронзе проклятиями воздвигли горожане еще в прошлом веке Трем
Лжексиксарам. Кроме того, каждый из прежних политиков, внесших особенно
крупный вклад в дело всеобщего неблагополучия, имеет свой монумент или
хотя бы бюст; отливают их из специального эластичного материала - любой
другой слишком быстро приходит в негодность. Кикерикс уверял меня, что эта
сфера пластических искусств предъявляет особенно высокие требования как к
авторам проекта, так и к исполнителям, поскольку изображения бесславных
мужей выполняются в материале, который легко поддается деформации, но за
ночь восстанавливает прежнюю форму. Впрочем, как показала практика, вполне
целесообразно из тех же материалов воздвигать памятники вполне заслуженным
деятелям: всегда найдется кто-нибудь, кто ставит эти заслуги под сомнение,
а расходы на ремонт монументов, особенно крупногабаритных, весьма
значительны. Для провинциалов, осматривающих с экскурсоводом Старый Город,
а также для школьных экскурсий на задах каждого монумента бесславия
приготовлены ящики с соответствующими орудиями, укрытые в живой изгороди,
ибо надлежит соблюдать определенную пропорцию между их силой поражения и
сопротивляемостью монумента. Исключение из правила, разграничивающего
славу и бесславие, составляют лишь создатели этикосферы, называемые ее
Отцами. Чтобы положить конец постоянным ссорам и распрям у пьедесталов,
пришлось увековечить этих мужей двумя удаленными друг от друга
мемориальными комплексами; каждый желающий, в соответствии со своими
убеждениями, может направиться либо к первому, либо ко второму с букетом
цветов или же с чем-то совершенно противоположным.
Так удачно сложилось, объяснил мне Кикерикс, что автоматизация
промышленности положила конец физическому труду в то самое время, когда
появились первые шустресты, и, хотя шустрам далеко еще было до
совершенства, уже на третий год число скоропостижных смертей пошло на
убыль, несмотря на то, что преступный мир, вкупе с охотничьими обществами
и бандами хулиганов, а также экстремисты и прочие группировки, для которых
жизнь без пролития крови не имела ни малейшего смысла, массами мигрировали
из городов в неошустренную пока что глубинку. В свою очередь, толпы
беженцев из подвергшихся нашествию городков и местечек хлынули в крупные
городские агломерации; словом, началось сущее переселение народов.
То была эпоха смелых социальных экспериментов. В одном из округов,
расположенных неподалеку от столицы, в качестве опыта ввели дармовое
потребительство без всяких ограничений, сломав ожесточенное сопротивление
в парламенте крупных промышленников, которые продолжали отстаивать законы
рынка и товарного производства, хотя себестоимость любых изделий явно
стремилась к нулю. Энергия не стоила уже ничего, доступная как воздух, и
даже, пожалуй, еще доступнее, поскольку черпалась она из космического
пространства.
Увы, бесплатность благ и услуг привела к ужасающим результатам. Все
наперебой принялись нагромождать горы ненужного добра, выдумывать
отчаянные экстравагантности, чтобы перещеголять блеском обладания соседей,
родственников, кого только можно было, а те тоже не покладали рук. К
семейным особнякам пришлось пристраивать склады одежды, сокровищ, съестных
припасов, часть этих запасов гибла без всякой пользы, а труд
накопительства становился попросту непосильным; это, в свою очередь,
погружало нуворишей в такое уныние, что они перенастраивали мирных роботов
и формировали из них частные штурмовые отряды, чтобы допекать окружающих;
дело кончилось стычками и даже войнами, в буквальном смысле гражданскими,
- между отдельными гражданами. Из-за чего? Просто так. Пришлось даже
обложить заставами и разоружить целый город, охваченный огнем пожаров, под
аккомпанемент рвущихся бомб и картечи.
Вроде бы давно уже было известно, что абсолютное благоденствие
развращает абсолютно, однако нашлись идеалисты-оптимисты, верившие, что
народ вскорости перебесится. Существующая ныне система, сложившаяся более
ста лет назад, развеяла окончательно эти ребяческие мечты. Каждому
гражданину на год выделяется строго определенная квота энергии. Он может
употребить ее на что хочет. Например, на триста тысяч пар брюк с золотыми
лампасами, или шоколадную гору с марципановыми ущельями, или девятьсот
платиновых летаптеров такой мощности, что даже когда они уже исчезают за
горизонтом, еще слышна их иерихонская музыка; но никто уже не расточает
своих запасов так сумасбродно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
некоторые все-таки вооружали своих роботов, чтобы те могли отвечать огнем
на огонь; иногда же идейные противники такой охоты умышленно высылали на
линию огня ловушечных роботов, неспособных ни к уборке, ни к мытью посуды,
зато поливающих охотников пулеметным огнем, или особые модели, которые
нарочно падали при звуке выстрела, а когда стрелок, счастливый и гордый,
ставил на лежащего ногу и подносил к губам рог, дабы возвестить о своем
триумфе, мнимый трофей вонзал ему в ляжку стальные клыки. Что, в свою
очередь, приводило в бешенство членов охотничьего клуба и склоняло их к
применению управляемых ракетных снарядов, между тем как другие считали эту
охотничью эскалацию не только совершенно естественной, но даже пикантной:
дескать, чем рискованней спорт, тем увлекательней, ведь охота на тигра не
в пример почетнее умерщвления зайцев. Когда же в моду вошла охота с
автомобилей, все явственнее превращавшихся в броневики с огнеметами, когда
кварталы Геспериды уничтожил пожар, вызванный столкновением двух
враждующих охотничьих обществ, нерешительное доселе правительство
склонилось на сторону глашатаев этикосферы - буквально в самый последний
момент, как утверждают ныне ее защитники.
Сознавая, что с накопившейся в обществе агрессивностью нельзя
покончить одним разом, но следует дать ей возможность разрядиться,
создатели этификационного проекта позаботились о выделении значительных
средств на злопоглощающие общественные институты. Многие из них существуют
по сей день. Упомяну лишь о некоторых, так как считаю, что и нам они не
помешали бы. Начну с малого: у люзанцев давно существует обычай ставить
памятники выдающимся, а вместе с тем ненавидимым лицам. Это так называемые
монументы бесславия; постамент иногда окружают похожие на бронзовые урны
объемистые плевательницы. Первую такую аллегорическую группу с выкованными
в бронзе проклятиями воздвигли горожане еще в прошлом веке Трем
Лжексиксарам. Кроме того, каждый из прежних политиков, внесших особенно
крупный вклад в дело всеобщего неблагополучия, имеет свой монумент или
хотя бы бюст; отливают их из специального эластичного материала - любой
другой слишком быстро приходит в негодность. Кикерикс уверял меня, что эта
сфера пластических искусств предъявляет особенно высокие требования как к
авторам проекта, так и к исполнителям, поскольку изображения бесславных
мужей выполняются в материале, который легко поддается деформации, но за
ночь восстанавливает прежнюю форму. Впрочем, как показала практика, вполне
целесообразно из тех же материалов воздвигать памятники вполне заслуженным
деятелям: всегда найдется кто-нибудь, кто ставит эти заслуги под сомнение,
а расходы на ремонт монументов, особенно крупногабаритных, весьма
значительны. Для провинциалов, осматривающих с экскурсоводом Старый Город,
а также для школьных экскурсий на задах каждого монумента бесславия
приготовлены ящики с соответствующими орудиями, укрытые в живой изгороди,
ибо надлежит соблюдать определенную пропорцию между их силой поражения и
сопротивляемостью монумента. Исключение из правила, разграничивающего
славу и бесславие, составляют лишь создатели этикосферы, называемые ее
Отцами. Чтобы положить конец постоянным ссорам и распрям у пьедесталов,
пришлось увековечить этих мужей двумя удаленными друг от друга
мемориальными комплексами; каждый желающий, в соответствии со своими
убеждениями, может направиться либо к первому, либо ко второму с букетом
цветов или же с чем-то совершенно противоположным.
Так удачно сложилось, объяснил мне Кикерикс, что автоматизация
промышленности положила конец физическому труду в то самое время, когда
появились первые шустресты, и, хотя шустрам далеко еще было до
совершенства, уже на третий год число скоропостижных смертей пошло на
убыль, несмотря на то, что преступный мир, вкупе с охотничьими обществами
и бандами хулиганов, а также экстремисты и прочие группировки, для которых
жизнь без пролития крови не имела ни малейшего смысла, массами мигрировали
из городов в неошустренную пока что глубинку. В свою очередь, толпы
беженцев из подвергшихся нашествию городков и местечек хлынули в крупные
городские агломерации; словом, началось сущее переселение народов.
То была эпоха смелых социальных экспериментов. В одном из округов,
расположенных неподалеку от столицы, в качестве опыта ввели дармовое
потребительство без всяких ограничений, сломав ожесточенное сопротивление
в парламенте крупных промышленников, которые продолжали отстаивать законы
рынка и товарного производства, хотя себестоимость любых изделий явно
стремилась к нулю. Энергия не стоила уже ничего, доступная как воздух, и
даже, пожалуй, еще доступнее, поскольку черпалась она из космического
пространства.
Увы, бесплатность благ и услуг привела к ужасающим результатам. Все
наперебой принялись нагромождать горы ненужного добра, выдумывать
отчаянные экстравагантности, чтобы перещеголять блеском обладания соседей,
родственников, кого только можно было, а те тоже не покладали рук. К
семейным особнякам пришлось пристраивать склады одежды, сокровищ, съестных
припасов, часть этих запасов гибла без всякой пользы, а труд
накопительства становился попросту непосильным; это, в свою очередь,
погружало нуворишей в такое уныние, что они перенастраивали мирных роботов
и формировали из них частные штурмовые отряды, чтобы допекать окружающих;
дело кончилось стычками и даже войнами, в буквальном смысле гражданскими,
- между отдельными гражданами. Из-за чего? Просто так. Пришлось даже
обложить заставами и разоружить целый город, охваченный огнем пожаров, под
аккомпанемент рвущихся бомб и картечи.
Вроде бы давно уже было известно, что абсолютное благоденствие
развращает абсолютно, однако нашлись идеалисты-оптимисты, верившие, что
народ вскорости перебесится. Существующая ныне система, сложившаяся более
ста лет назад, развеяла окончательно эти ребяческие мечты. Каждому
гражданину на год выделяется строго определенная квота энергии. Он может
употребить ее на что хочет. Например, на триста тысяч пар брюк с золотыми
лампасами, или шоколадную гору с марципановыми ущельями, или девятьсот
платиновых летаптеров такой мощности, что даже когда они уже исчезают за
горизонтом, еще слышна их иерихонская музыка; но никто уже не расточает
своих запасов так сумасбродно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97