Начался ремонт местного водопровода. И два дня у нас не было воды. На кухне высилась гора немытой посуды. Но что было гораздо хуже, я не могла как следует чистить и мыть продукты. Вняв моим жалобам, Маммаль пообещал, что завтра вечером поведет нас в ресторан. Родственники Махмуди почти всегда ели дома, и мы восприняли поход в ресторан как крупное событие. Вместо того чтобы готовить ужин, мы с Махтаб старательно приводили себя в порядок.
К моменту возвращения Маммаля с работы мы были полностью готовы, но он пришел уставший и раздраженный.
– Нет, мы никуда не пойдем, – проворчал он. Опять тараф.
Мы обе были разочарованы – ведь в нашей жизни было так мало радостей.
– Давай возьмем такси и поедем куда-нибудь ужинать сами, – предложила я, когда мы втроем – Махмуди, я и Махтаб – остались в холле.
– Нет, – ответил он.
– Ну пожалуйста.
– Нет. Мы у них в гостях. И не можем пойти без них. Они хотят остаться дома, так что приготовь какую-нибудь еду.
Меня охватил такой гнев, что я забыла об осторожности. Забыла о своей беспомощности и уязвимости.
– Вчера речь шла о том, что мы пойдем ужинать в ресторан, – выпалила я, дав выход накопившемуся раздражению. – А теперь Маммаль, видите ли, передумал.
Маммаль представлялся мне главным источником всех моих бед. Ведь это именно он пригласил нас в Иран. У меня перед глазами всплыла его самодовольная улыбка, когда он уверял меня в Детройте, что семья никогда не допустит, чтобы Махмуди насильно оставил меня в Иране.
Я встала.
– Он лгун, – задыхаясь, проговорила я. – Гнусный лгун.
Махмуди вскочил на ноги, его лицо было искажено нечеловеческой гримасой.
– Ты обозвала Маммаля лгуном? – завопил он.
– Да, – выкрикнула я в ответ. – Он лгун. И ты тоже. Вы оба вечно даете обещания…
Тут поток моего красноречия резко оборвался, так как Махмуди с силой ударил меня кулаком в лицо – удар пришелся с правой стороны. Я покачнулась, шок был так велик, что в первый момент я даже не почувствовала боли. Краем глаза я видела, как Маммаль и Нассерин вошли в комнату, желая выяснить причину шума: Махтаб отчаянно визжала, Махмуди бормотал проклятия.
С трудом передвигая ноги, я направилась в спальню, чтобы, запершись там, дождаться, когда Махмуди остынет. Махтаб с плачем устремилась за мной.
Но Махмуди этого было мало – уже у двери в спальню он грубо оттолкнул Махтаб, которая пыталась меня защитить. Ее маленькое тельце с силой ударилось о стену, и она зарыдала от боли. Я было повернулась к ней, но Махмуди швырнул меня на кровать.
– Помогите! – закричала я. – Маммаль, помоги. Левой рукой Махмуди схватил меня за волосы, вновь и вновь нанося правым кулаком удары по голове.
Махтаб бросилась на помощь, но он опять оттолкнул ее.
Я пыталась вырваться, но он был гораздо сильнее меня. Отвесив мне пощечину, он прорычал:
– Убью.
Лягнув его, я извернулась, чтобы отползти в сторону, но он с такой силой пнул меня в спину, что я не могла пошевелиться от пронзившей меня острой боли.
Махтаб захлебывалась от рыданий, сидя в углу, я же была всецело в его власти; теперь действия Махмуди стали более методичными: он ударил меня кулаком по руке, оттянул за волосы и наотмашь бил по лицу, изрыгая проклятия. Он непрерывно повторял:
– Убью! Убью!
– Помогите же! – взывала я опять и опять. – Пожалуйста, кто-нибудь, помогите!
Но ни Маммаль, ни Нассерин и не думали вмешиваться. Не пришли мне на выручку и Реза с Ассий, которые наверняка все слышали.
Не знаю, сколько времени продолжалось это избиение. Я хотела забытья, смерти, которую он обещал.
Постепенно его удары ослабевали. Он остановился, чтобы перевести дух, все еще крепко прижимая меня к кровати. Рыдания Махтаб перешли в истерику.
– Даби джан, – раздался в дверях тихий голос. – Даби джан.
Это был Маммаль. Наконец-то.
Махмуди вскинул голову, по-видимому расслышав голос, вернувший его к реальности.
– Даби джан, – повторил Маммаль. Он осторожно оторвал Махмуди от меня и увел в холл.
Махтаб бросилась ко мне и уткнулась лицом в колени. Она разделяла со мной не только физическую, но и душевную муку. Мы обе задыхались от слез и долгое время не могли вымолвить ни слова.
Мне казалось, что все мое тело – сплошной синяк. На голове вздулись шишки, такие огромные, что я боялась, не нанес ли мне Махмуди серьезные увечья. Руки и спина ныли. Нога болела так сильно, что я не сомневалась – я долго буду хромать. Интересно, на что походило мое лицо.
Через несколько минут в комнату на цыпочках вошла Нассерин – воплощение женской покорности, – она придерживала под подбородком чадру. Мы с Махтаб все еще сотрясались от рыданий. Нассерин присела на кровать и обняла меня за плечи.
– Не плачь, – сказала она. – В этом нет ничего особенного.
– Ничего особенного? – Я не верила своим ушам. – В том, что он меня так избил, нет ничего особенного? Ничего особенного в том, что он грозился меня убить?
– Он тебя не убьет, – заверила меня Нассерин.
– Но ведь он твердил именно это. Почему вы не пришли на помощь? Ничего не сделали?
Нассерин утешала меня, как умела, стараясь помочь мне усвоить жизненные правила этой чудовищной страны.
– Мы не имеем права вмешиваться, – объяснила она. – Мы не можем перечить даби джану.
Махтаб внимательно слушала, и при виде ее наполненных слезами, испытующих глаз я почувствовала, как по моей многострадальной спине пробежал холодок – меня впервые пронзила ужасная мысль. А что, если Махмуди и в самом деле меня убьет? Что тогда станет с Махтаб? Он убьет и ее? Или она еще слишком мала и податлива и с возрастом научится воспринимать эту дикость как норму бытия? Неужели ей суждено превратиться в Нассерин или Ассий, прячущих под чадрой свою красоту, ум, душу? А потом Махмуди выдаст ее замуж за кого-нибудь из своих родственников, который будет ее бить и наградит неполноценными детьми с тупым взглядом?
– Мы не можем перечить даби джану, – повторила Нассерин, – но он такой же, как все. Ведь все мужчины одинаковы.
– Нет, – резко возразила я. – Это не так.
– Так, – серьезно убеждала она меня. – Маммаль делает то же самое со мной. Реза – с Ассий. Все они одинаковы.
О, Господи, подумала я. Что же будет дальше?
7
Долгое время я припадала на ногу и была не в состоянии дойти даже до близлежащего рынка. Кроме того, я никому не хотела показываться на глаза. Даже русари не мог скрыть безобразных кровоподтеков.
Махтаб и вовсе перестала подпускать к себе отца. Каждый вечер она засыпала в слезах.
Шли дни, а напряжение не спадало: Махмуди был угрюм и деспотичен, мы с Махтаб жили в постоянном страхе – никогда еще наше положение не казалось нам таким безнадежным и безвыходным. Жестокие побои послужили страшным предостережением: нанесенные мне увечья доказывали – от Махмуди, если вывести его из себя, можно ожидать чего угодно, вплоть до убийства нас обеих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116