Затем я облачалась в белую молитвенную чадру. Когда мусульманин возносит молитву, стоя на коленях и упадая ниц в знак покорности воле Аллаха, он не должен касаться лбом плодов труда рук человеческих. На улице это решается просто. В доме можно воспользоваться молитвенным камнем – здесь их было несколько. Это просто комочки затвердевшей глины около дюйма в диаметре. Эти были изготовлены из особой глины – из Мекки, – хотя сгодилась бы и любая другая.
Укутанная в чадру, я припадала лбом к молитвенному камню, открыв перед собой пособие и по многу раз повторяя молитвы.
Однажды утром, когда Махмуди встал с постели, я удивила его, совершив вслед за ним ритуал омовения. Он изумленно наблюдал за тем, как я облачилась в чадру и опустилась на пол в холле. Я даже знала свое место – не рядом с ним, а чуть поодаль, сзади. Мы оба повернулись лицом к Мекке и завели свой речитатив.
Я преследовала двойную цель. Хотела угодить Махмуди, пусть даже он и разгадает мой шитый белыми нитками план. Я пыталась заслужить его благосклонность ради того, чтобы вернуть Махтаб, – разве одно это многого не стоит? То, что он разлучил меня с Махтаб, было его последней попыткой меня покорить. И разве сейчас я не доказывала ему, что его замысел удался?
Но моя главная цель заключалась в другом. Я молилась искреннее, чем Махмуди мог предположить. Я отчаянно нуждалась в любой помощи. Если Аллах такой же Верховный Бог, как и мой, я буду старательно исполнять его заповеди. Мое стремление угодить Аллаху превосходило мое стремление угодить Махмуди.
После того как мы исполнили молитвы, Махмуди строго сказал:
– Нельзя молиться по-английски.
Передо мной встала новая задача. В течение нескольких дней, с утра до вечера, я заучивала арабские тексты, пытаясь внушить себе, что я все-таки не превратилась в набожную иранскую домохозяйку.
Однажды меня пришла проведать Эллен, возвестив о своем приходе звонком в дверь. Мы переговаривались через окно.
– Несмотря на запрет Махмуди, я пришла тебя проведать, – сказала она, – справиться, жива ли ты. Есть какие-нибудь новости?
– Нет.
– Ты не узнала, где Махтаб?
– Нет. А ты?
– Нет. Может быть, поможет ага Хаким? Махмуди его уважает. Я могла бы поговорить с агой Хакимом.
– Не надо. Если Махмуди узнает, что я кому-то пожаловалась, это только подольет масла в огонь. Я не хочу усугублять положение. Единственное, что мне нужно, – это увидеть Махтаб.
Эллен согласилась с моими доводами, печально покачав головой.
– Ты можешь сделать для меня одну вещь, – сказала я. – Принеси мне Новый завет.
– Хорошо. Но как я тебе его передам?
– Я спущу на веревке какую-нибудь корзинку.
– Ладно.
Эллен ушла, но так и не вернулась с Новым заветом. Возможно, почувствовав себя виноватой за этот тайный визит, она обо всем рассказала Хормозу.
Как-то раз, солнечным утром, я стояла на заднем балконе и пыталась определить, не тронулась ли я умом. Сколько времени все это продолжается? Я попыталась отсчитать дни в обратном порядке – до драки. Было ли это месяц назад? Или два? И запуталась. И решила вести счет по пятницам, ибо дополнительные призывы к молитве отличали их от остальных дней недели. Я напрягла память, но смогла припомнить только одну пятницу. Неужели прошла всего неделя? А не две? Неужели все еще стоял апрель?
Я заметила, как из открытого окна в доме напротив за мной наблюдает соседка. Я видела ее впервые.
– Откуда вы? – вдруг крикнула она на плохом английском.
Я удивилась и испугалась. В меня закрались подозрения.
– А что? – спросила я.
– Я знаю, что вы иностранка.
Отчаяние развязало мне язык. И я не стала терять время на раздумья о том, друг она или враг.
– Меня держат взаперти, – выпалила я. – У меня отняли дочь и посадили меня под замок. Мне нужна помощь. Пожалуйста, помогите.
– Я вам сочувствую, – ответила женщина. – Я сделаю для вас все, что смогу.
Но что она могла сделать? Ведь любая иранская домохозяйка была немногим свободнее меня. У меня появилась идея.
– Я хотела бы отправить письмо своим близким, – сказала я.
– Хорошо. Пишите. Потом я выйду на улицу, и вы бросите мне его из окна.
То, что я нацарапала, было скорее запиской, причем не вполне удобоваримой. Я постаралась как можно короче изложить последние новости и просила родителей какое-то время не давить ни на посольство, ни на Госдепартамент. До тех пор, пока ко мне не вернется Махтаб. Я написала, что люблю их. Вся страничка была залита слезами.
Я сняла жалюзи с окна на фасаде и с конвертом в руках стала ждать появления соседки. По тротуару проходили редкие прохожие – я сомневалась, узнаю ли свою благодетельницу, укутанную в чадру или русари. Мимо прошло несколько женщин, но они даже не взглянули в мою сторону.
К дому приближалась еще одна. Она была одета в черное манто и русари и как будто спешила по делам. Однако, поравнявшись с моим наблюдательным пунктом, она посмотрела вверх и едва заметно кивнула. Письмо выскользнуло у меня из рук и, плывя по воздуху, словно осенний лист, опустилось на мостовую. Моя новая союзница быстро подняла его и, спрятав в складках платья, заспешила прочь.
Больше я ни разу ее не видела. Я подолгу стояла на заднем балконе в надежде, что она покажется, но она, по-видимому, решила больше не подвергать себя риску.
Мои расчеты оправдались – видя, как усердно я молюсь Аллаху, Махмуди смягчился. В качестве вознаграждения он принес мне экземпляр «Хайяна» – ежедневной газеты, выходившей на английском языке. Все сообщения здесь были пропагандистским враньем, но по крайней мере я могла хоть что-то читать на родном языке, помимо религиозных книг и словаря. Кроме того, теперь я знала число. Было невозможно поверить, что прошло всего лишь полторы недели моего заточения. Может, «Хайян» врал насчет числа, так же как и насчет всего остального?
Появление газеты ознаменовало собой внезапную перемену в моем положении или, скорее, в поведении Махмуди. Теперь он приходил домой каждый вечер со свежим номером «Хайяна», а иногда и с гостинцем.
– Клубника, – объявил он однажды, вернувшись еще до наступления темноты. – Я с трудом ее нашел и заплатил кучу денег.
Какой странный и вместе с тем очевидный шаг к примирению! Он отказался купить клубнику для Махтаб в тот вечер, когда мы возвращались от Эллен и Хормоза, – последний вечер вместе.
С тех пор как я в последний раз ела клубнику, прошел почти год. Эта была мелкая и сухая и, наверно, довольно безвкусная, но в тот момент она казалась мне редчайшим яством. Жадно проглотив три ягоды, я заставила себя остановиться.
– Остальное отнеси Махтаб, – сказала я.
– Хорошо, – согласился он.
Иногда, по вечерам, Махмуди был со мной приветлив, пытался завязать разговор. Иногда держался отчужденно и агрессивно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116