Мать была здесь абсолютно ни при чем.
Неделю за неделей мы трудились в поте лица. Дед Махмуди писал витиеватым, высокопарным, назидательным стилем. Каждый день, когда я приводила Махтаб из школы, меня ждала стопка исписанных листков, и я немедленно должна была приниматься за работу, ибо Махмуди считал сей труд необычайно важным.
Однажды меня глубоко потрясли слова Тагати Хакима. Описывая обязанности детей по отношению к отцу, он рассказал притчу об умирающем, который мечтал в последний раз увидеть сына. У меня из глаз хлынули слезы. Строки на лежавшей передо мной странице затуманились. Ведь и мой отец умирал, и я должна была быть рядом с ним. Махмуди заметил, что я плачу.
– Что случилось? – спросил он.
– Эта притча об умирающем отце… Как ты можешь не пускать меня к папе, когда он при смерти?! Ты нарушаешь принципы, сформулированные твоим же дедом.
– Разве твой отец мусульманин? – язвительно осведомился Махмуди.
– Конечно, нет.
– Тогда это не важно. Он не в счет.
Я бросилась в спальню, чтобы выплакаться вдали от посторонних глаз. На меня накатило такое чувство одиночества, что стало нечем дышать. Я представила себе лицо папы и вновь услышала его слова: «Было бы желание, а выход найдется».
Должен же быть какой-то выход. Обязательно должен быть выход.
Однажды, когда мы были в гостях у аги и ханум Хаким, они предложили нам с Махтаб посещать занятия по изучению Корана, организованные специально для женщин, говоривших по-английски, и проводившиеся днем по четвергам в мечети Хоссаини Эршад. Это предложение лишний раз подтверждало их расположенность ко мне. Разумеется, они надеялись обратить меня в свою веру, но при этом искренне желали мне счастья и благополучия, ибо именно счастье и благополучие и были, по их мнению, главными плодами ислама. Более того, в этом предложении содержался и скрытый намек, адресованный Махмуди, – мол, меня следует чаще выпускать из дома и позволять мне общаться с теми, кто говорит на моем языке. Супруги Хаким были бы бесконечно рады видеть меня добропорядочной мусульманской женой, но только в том случае, если я стану таковой по собственному свободному выбору.
У меня мгновенно поднялось настроение. Я не испытывала ни малейшего желания изучать Коран, но перспектива встречаться с женщинами, которые говорили по-английски, приводила меня в счастливое возбуждение.
Махмуди хранил молчание – еще бы, ведь я могла выскользнуть из-под его контроля. Но я знала, что он вынужден смириться. Любое «предложение», исходившее от аги Хакима, для Махмуди было равнозначно безоговорочному приказу.
В следующий четверг после школы он нехотя усадил нас с Махтаб в такси и повез в мечеть. Он вознамерился было утвердить свое превосходство и здесь, попытавшись осмотреть класс, прежде чем позволить нам туда войти, но какая-то англичанка преградила ему путь.
– Я лишь хочу войти и взглянуть, что тут творится, – сказал он.
– Нет, – ответила она. – Мы пускаем только женщин. Мужчинам вход строго воспрещен.
Я боялась, что Махмуди выйдет из себя и забудет о пожеланиях аги Хакима, во всяком случае на сегодня. Прищурившись, он разглядывал женщин, входивших в класс. Все были подобающим образом одеты, большинство – в чадре. Они выглядели как истинные мусульманки, хотя и говорили по-английски. Ни одна из них не была похожа на агента ЦРУ.
После некоторых колебаний Махмуди, как видно, понял, что ага Хаким был прав – это поможет мне адаптироваться к жизни в Тегеране. Пожав плечами, он отступил в сторону, оставив нас с Махтаб на попечение англичанки.
Она коротко разъяснила основные правила:
– Никаких сплетен. Мы собираемся здесь только для того, чтобы изучать Коран.
И мы таки его изучали. Мы хором читали суры, вели дискуссии, возвеличивающие ислам и принижающие христианство, и нараспев возносили дневные молитвы. Занятие было не из приятных, однако я с огромным любопытством всматривалась в лица присутствующих. Меня интересовала история каждой из них. Что их сюда привело? По своей ли воле они в Иране? Или среди них есть такие же бесправные рабыни, как и я?
Я предполагала, что Махмуди будет ждать нас снаружи, однако его физиономии нигде не было видно в толпе хмурых, снующих по тротуару иранцев. Дабы не возбудить его подозрения в первый же день занятий, я остановила оранжевое такси, и мы с Махтаб незамедлительно отправились домой. Как только мы переступили порог, Махмуди взглянул на часы – он остался доволен тем, что мы не воспользовались предоставленной нам привилегией.
– Занятия организованы просто замечательно! – сказала я. – Там надо усердно учиться. В противном случае тебя просто выгонят. Думаю, я многое там постигну.
– Хорошо, – откликнулся Махмуди, втайне польщенный тем, что его жена всерьез готовится к предназначенной ей роли в Исламской Республике Иран.
Я тоже была рада, но по совершенно иной причине. Я сделала еще один шажок для того, чтобы покинуть Исламскую Республику Иран. Занятия по изучению Корана начинались вскоре после окончания уроков в школе. Даже если Махмуди сочтет своим долгом сопровождать нас до мечети, надолго его не хватит, и вскоре нам будет дозволено ходить туда одним – таким образом Махмуди освободит себе весь четверг.
Несмотря на запрет сплетничать, женщины, естественно, общались между собой до и после занятий. После второго занятия одна из них поинтересовалась, откуда я родом.
– Из Мичигана, – ответила я.
– О, в таком случае вам непременно надо познакомиться с Эллен. Она тоже из Мичигана.
Нас представили друг другу. Эллен Рафайе была женщина рослая и широкая в кости, ей было не больше тридцати, но ее кожа была сухой и дряблой. Она так плотно обмотала голову русари, что я даже не смогла различить, какого цвета у нее волосы.
– Где вы жили в Мичигане? – осведомилась я.
– Недалеко от Лансинга.
– Где именно?
– Никто не слыхал названия этого местечка, – ответила Эллен.
– А все-таки? Я ведь тоже жила поблизости от Лансинга.
– Овоссо.
– Подумать только! – воскликнула я. – Мои родственники живут в Бэннистере. Я работала в Элси. И училась в Овоссо!
Мы, как дети, радовались этому невероятному совпадению и не сомневались – нам есть о чем поговорить.
– Не могли бы вы прийти к нам в гости с мужем и дочерью в пятницу днем? – пригласила Эллен.
– Не знаю. Муж не позволяет мне разговаривать и встречаться с посторонними. Вряд ли он согласится. Но я ему передам.
На этот раз Махмуди ждал нас у входа в мечеть; его удивила моя искренняя, широкая улыбка.
– Знаешь, что произошло? – начала я. – Ни за что не догадаешься. Я встретила женщину из Овоссо!
Махмуди был рад за меня. Впервые за несколько месяцев он видел, что я улыбаюсь. Я представила его Эллен, и между ними завязалась беседа;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116