Он работал лаборантом. Однако Махмуди относился к нему со всем уважением коллеги, и они дружно работали со студентами. Внезапно их отношения охладели. Махмуди не желал даже разговаривать с доктором Моджаллали, отказываясь объяснить мне причину.
В больнице Махмуди занял нейтральную позицию. И хотя он по-прежнему позволял иранским студентам собираться у нас дома, но пытался скрывать эти встречи и старательно избегал разговоров о политике, утверждая, что порвал с «Группой обеспокоенных мусульман». В больнице он полностью сосредоточился на работе.
Но урон уже был нанесен. Он слишком широко разрекламировал свои взгляды, благодаря чему стал легкой мишенью для каждого, кто в него метил.
Напряженность достигла кульминации, когда второй анестезиолог обвинил Махмуди в том, что тот пренебрегает своими обязанностями во время операции – он-де надевает наушники и слушает свой коротковолновый транзистор. Я вполне могла в это поверить. С другой стороны, я была хорошо знакома со спецификой профессии Махмуди. Мы с Махмуди безбедно жили на высокую зарплату анестезиолога, что вызывало откровенную зависть. Вероятно, коллега Махмуди, который тоже не перетруждался и не бедствовал, усмотрел для себя возможность самоутвердиться и воспользоваться ситуацией к собственной выгоде.
В результате этого противостояния больничный персонал разделился на два лагеря. Не вызывало сомнений, что нынешнее положение дел будет только ухудшаться, учитывая кризис с заложниками, который перерос в затяжной, неутихавший скандал.
К концу этого сложного года Махмуди оказался между двух огней, уязвимый как для одной, так и для другой стороны.
На Рождество мы отправились в Мичиган погостить у моих родителей. После предельного напряжения в Корпус-Кристи это была благодатная передышка. Родители устроили замечательный праздник; Джо, Джон и малютка Махтаб получили множество подарков. В течение праздничных, наполненных блаженным бездельем дней я размышляла о том, как бы нам выпутаться из неприятностей в Корпус-Кристи. Махмуди любил Мичиган. Согласился бы он сюда переехать, если бы подвернулась работа? И есть ли для этого какие-нибудь перспективы? Я знала: стоит ему встретиться с некоторыми из своих бывших коллег, как неизбежно зайдет разговор о работе; и в один прекрасный день я предложила:
– Почему бы тебе не навестить старых друзей в Карсон-Сити?
При этих словах Махмуди просиял. Наконец-то ему представится возможность поговорить о делах в спокойной обстановке, где никто не знает о его сочувствии Ирану. Из Карсон-Сити он вернулся воодушевленный и полный энтузиазма и замыслов – в Мичигане его тяжелое наследие забудется. Он радостно сообщил мне о предложении одного из врачей: «Слушай! Я знаю человека, который ищет анестезиолога».
Махмуди позвонил этому человеку, анестезиологу из Алпины, и тот пригласил его на собеседование. События развивались со стремительной быстротой. Мы с Махмуди, оставив детей с родителями, вскочили в машину и отправились в трехчасовое путешествие.
Шел снежок, темно-зеленые ели стояли в белом праздничном убранстве. После трех лет в жарком, голом Техасе от этого великолепного зимнего пейзажа захватывало дух.
– Как мы могли отсюда уехать? – вслух недоумевал Махмуди.
Алпинская больница была расположена в сказочном месте. Передний план составляли современные здания, стоявшие ансамблем в укутанном снегом парке. Под елками беспрепятственно разгуливали вперевалочку канадские гуси. Дальние, мягкие очертания холмов создавали умиротворяющий фон.
Собеседование прошло гладко. Здесь, в Алпине, срочно требовался второй анестезиолог. В конце разговора второй доктор улыбнулся и протянул руку со словами:
– Когда бы вы могли приехать?
Прошло несколько месяцев, прежде чем мы уладили свои дела в Корпус-Кристи. Махмуди до того не терпелось перебраться в Алпину, что несколько раз в середине мягкой техасской зимы он включал кондиционер, чтобы можно было жарко растопить камин. Это напоминало ему Мичиган. Мы решали предшествовавшие переезду задачи, находясь в прекрасном настроении. Мы вновь стали единым целым, стремившимся к осуществлению общей цели. Махмуди сделал свой выбор: он будет жить и работать в Америке. Он американец и останется таковым.
Мы продали дом в Корпус-Кристи, правда, сохранили за собой другой дом, купленный с целью вложить деньги и укрыться от налогов. И к весне мы уже были в Алпине, всего лишь в трех часах езды от моих родителей и за тысячи миль от Ирана.
16
Алпина находилась за тридевять земель от убогой квартиры, в которой я сейчас была заточена. За тридевять земель находились и мама с папой, Джо и Джон. За тридевять земель находилась Махтаб!
Неужели она у Маммаля и Нассерин? Я надеялась, что нет. Я надеялась, что она находится при ком-то, кого знает и любит и кто любит ее. А что, если она у Амех Бозорг? При этой мысли я содрогнулась. О, как же я плакала по моей малышке!
Одна, запертая на целый день в своей одиночной камере в бесконечном ожидании известий о Махтаб, я начала опасаться за свою психику. В слезах, отчаянии и душевной муке я последовала собственным же наставлениям – тем, что давала Махтаб. Когда тебе одиноко, надо молиться. На самом деле ты не одна.
Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Милостивый Боже, помоги мне! – начала было я… однако мой измученный ум утерял мысль, и я вдруг ощутила острое чувство вины. Я пренебрегала религией в течение многих лет и обратилась к Богу за помощью, лишь оказавшись заложницей в чужой стране. С какой стати он должен теперь мне внять?
Я попыталась еще раз. Я уже не молилась о том, чтобы мы с Махтаб вместе вернулись в Америку. Я просила только об одном – чтобы Господь нас воссоединил. Милостивый Боже, говорила я, помоги мне вернуть Махтаб. Защити и утешь ее. Покажи ей, что любишь ее и печешься о ней, и не дай ей разувериться в моей любви. Помоги мне найти способ вернуть ее обратно.
Что-то – или кто-то? – заставило меня открыть глаза. Я в самом деле (или мне почудилось?) услышала голос. Потрясенная, я огляделась по сторонам и увидела стоявший в углу чемоданчик Махмуди. Обычно он брал его с собой, но сегодня или забыл, или намеренно оставил. Снедаемая любопытством, я решила его осмотреть. Я понятия не имела о содержимом чемоданчика, но возможно, там хранилось нечто полезное. Например, ключ?
Дипломат был заперт на цифровой замок. И цифровую комбинацию знал только Махмуди, я о ней и не догадывалась.
Для начала наберу ноль, ноль, ноль, пробормотала я про себя.
А что еще мне оставалось делать?
Я внесла дипломат в спальню Маммаля и Нассерин, где, сидя у окна, могла слышать приближающиеся к дому шаги. Опустившись на пол и пощелкивая дисками, я набрала три ноля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
В больнице Махмуди занял нейтральную позицию. И хотя он по-прежнему позволял иранским студентам собираться у нас дома, но пытался скрывать эти встречи и старательно избегал разговоров о политике, утверждая, что порвал с «Группой обеспокоенных мусульман». В больнице он полностью сосредоточился на работе.
Но урон уже был нанесен. Он слишком широко разрекламировал свои взгляды, благодаря чему стал легкой мишенью для каждого, кто в него метил.
Напряженность достигла кульминации, когда второй анестезиолог обвинил Махмуди в том, что тот пренебрегает своими обязанностями во время операции – он-де надевает наушники и слушает свой коротковолновый транзистор. Я вполне могла в это поверить. С другой стороны, я была хорошо знакома со спецификой профессии Махмуди. Мы с Махмуди безбедно жили на высокую зарплату анестезиолога, что вызывало откровенную зависть. Вероятно, коллега Махмуди, который тоже не перетруждался и не бедствовал, усмотрел для себя возможность самоутвердиться и воспользоваться ситуацией к собственной выгоде.
В результате этого противостояния больничный персонал разделился на два лагеря. Не вызывало сомнений, что нынешнее положение дел будет только ухудшаться, учитывая кризис с заложниками, который перерос в затяжной, неутихавший скандал.
К концу этого сложного года Махмуди оказался между двух огней, уязвимый как для одной, так и для другой стороны.
На Рождество мы отправились в Мичиган погостить у моих родителей. После предельного напряжения в Корпус-Кристи это была благодатная передышка. Родители устроили замечательный праздник; Джо, Джон и малютка Махтаб получили множество подарков. В течение праздничных, наполненных блаженным бездельем дней я размышляла о том, как бы нам выпутаться из неприятностей в Корпус-Кристи. Махмуди любил Мичиган. Согласился бы он сюда переехать, если бы подвернулась работа? И есть ли для этого какие-нибудь перспективы? Я знала: стоит ему встретиться с некоторыми из своих бывших коллег, как неизбежно зайдет разговор о работе; и в один прекрасный день я предложила:
– Почему бы тебе не навестить старых друзей в Карсон-Сити?
При этих словах Махмуди просиял. Наконец-то ему представится возможность поговорить о делах в спокойной обстановке, где никто не знает о его сочувствии Ирану. Из Карсон-Сити он вернулся воодушевленный и полный энтузиазма и замыслов – в Мичигане его тяжелое наследие забудется. Он радостно сообщил мне о предложении одного из врачей: «Слушай! Я знаю человека, который ищет анестезиолога».
Махмуди позвонил этому человеку, анестезиологу из Алпины, и тот пригласил его на собеседование. События развивались со стремительной быстротой. Мы с Махмуди, оставив детей с родителями, вскочили в машину и отправились в трехчасовое путешествие.
Шел снежок, темно-зеленые ели стояли в белом праздничном убранстве. После трех лет в жарком, голом Техасе от этого великолепного зимнего пейзажа захватывало дух.
– Как мы могли отсюда уехать? – вслух недоумевал Махмуди.
Алпинская больница была расположена в сказочном месте. Передний план составляли современные здания, стоявшие ансамблем в укутанном снегом парке. Под елками беспрепятственно разгуливали вперевалочку канадские гуси. Дальние, мягкие очертания холмов создавали умиротворяющий фон.
Собеседование прошло гладко. Здесь, в Алпине, срочно требовался второй анестезиолог. В конце разговора второй доктор улыбнулся и протянул руку со словами:
– Когда бы вы могли приехать?
Прошло несколько месяцев, прежде чем мы уладили свои дела в Корпус-Кристи. Махмуди до того не терпелось перебраться в Алпину, что несколько раз в середине мягкой техасской зимы он включал кондиционер, чтобы можно было жарко растопить камин. Это напоминало ему Мичиган. Мы решали предшествовавшие переезду задачи, находясь в прекрасном настроении. Мы вновь стали единым целым, стремившимся к осуществлению общей цели. Махмуди сделал свой выбор: он будет жить и работать в Америке. Он американец и останется таковым.
Мы продали дом в Корпус-Кристи, правда, сохранили за собой другой дом, купленный с целью вложить деньги и укрыться от налогов. И к весне мы уже были в Алпине, всего лишь в трех часах езды от моих родителей и за тысячи миль от Ирана.
16
Алпина находилась за тридевять земель от убогой квартиры, в которой я сейчас была заточена. За тридевять земель находились и мама с папой, Джо и Джон. За тридевять земель находилась Махтаб!
Неужели она у Маммаля и Нассерин? Я надеялась, что нет. Я надеялась, что она находится при ком-то, кого знает и любит и кто любит ее. А что, если она у Амех Бозорг? При этой мысли я содрогнулась. О, как же я плакала по моей малышке!
Одна, запертая на целый день в своей одиночной камере в бесконечном ожидании известий о Махтаб, я начала опасаться за свою психику. В слезах, отчаянии и душевной муке я последовала собственным же наставлениям – тем, что давала Махтаб. Когда тебе одиноко, надо молиться. На самом деле ты не одна.
Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Милостивый Боже, помоги мне! – начала было я… однако мой измученный ум утерял мысль, и я вдруг ощутила острое чувство вины. Я пренебрегала религией в течение многих лет и обратилась к Богу за помощью, лишь оказавшись заложницей в чужой стране. С какой стати он должен теперь мне внять?
Я попыталась еще раз. Я уже не молилась о том, чтобы мы с Махтаб вместе вернулись в Америку. Я просила только об одном – чтобы Господь нас воссоединил. Милостивый Боже, говорила я, помоги мне вернуть Махтаб. Защити и утешь ее. Покажи ей, что любишь ее и печешься о ней, и не дай ей разувериться в моей любви. Помоги мне найти способ вернуть ее обратно.
Что-то – или кто-то? – заставило меня открыть глаза. Я в самом деле (или мне почудилось?) услышала голос. Потрясенная, я огляделась по сторонам и увидела стоявший в углу чемоданчик Махмуди. Обычно он брал его с собой, но сегодня или забыл, или намеренно оставил. Снедаемая любопытством, я решила его осмотреть. Я понятия не имела о содержимом чемоданчика, но возможно, там хранилось нечто полезное. Например, ключ?
Дипломат был заперт на цифровой замок. И цифровую комбинацию знал только Махмуди, я о ней и не догадывалась.
Для начала наберу ноль, ноль, ноль, пробормотала я про себя.
А что еще мне оставалось делать?
Я внесла дипломат в спальню Маммаля и Нассерин, где, сидя у окна, могла слышать приближающиеся к дому шаги. Опустившись на пол и пощелкивая дисками, я набрала три ноля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116