подождав несколько минут, я произнесла:
– Эллен приглашает нас к себе в пятницу днем. – В глубине души я была уверена, что Махмуди откажется.
Но вопреки моим опасениям я услышала:
– Хорошо. Придем.
Уже на последнем курсе Эллен бросила колледж, чтобы выйти замуж за Хормоза Рафайе, и таким образом попала к нему в полную зависимость. Хормоз был инженером-электронщиком, получившим образование в Америке, он стоял выше Эллен как в материальном, так и в социальном отношениях, и ему чрезвычайно импонировала роль кормильца-защитника. В свое время, подобно Махмуди, Хормоз стал американцем. В Иране он значился в списке врагов шахского режима. Тогда вернуться на родину означало для него угодить в тюрьму, подвергнуться пыткам, а возможно, и принять смерть от руки савака. Политические события, происходившие на другом конце земного шара, повлияли на его судьбу так же, как и на судьбу Махмуди.
Хормоз устроился на работу в Миннесоте, и они с Эллен зажили как вполне типичная американская семья. У них родилась дочь Джессика. Когда подошел срок рожать второго ребенка, Эллен вернулась в Овоссо. 28 февраля 1979 года у Эллен родился сын. В тот же день она позвонила мужу, желая разделить с ним свою радость.
– Мне некогда с тобой разговаривать, – бросил Хормоз. – Я слушаю новости.
Это был день, когда шах покинул Иран.
Интересно, сколько было таких, как Хормоз и Махмуди, для которых свержение и изгнание шаха послужило призывом вернуться к прошлому?
Когда до Хормоза дошло, что Господь даровал ему сына, он нарек его иранским именем Али. Его жизнь – а стало быть, и жизнь Эллен – резко изменилась.
Если Махмуди продержался пять лет, то Хормоз сразу же принял решение вернуться на родину, где к власти пришло правительство аятоллы Хомейни.
Эллен, будучи патриоткой своей страны, сначала приняла это в штыки. Но она ведь была еще женой и матерью. Хормоз объявил ей, что уедет в Иран в любом случае – с семьей или без. У Эллен не оставалось выбора, и она согласилась попробовать пожить в Иране. Хормоз уверил ее, что, если в Тегеране ей будет тяжело, она сможет вернуться в Америку когда пожелает, взяв с собой детей.
Но в Тегеране Эллен, как и я, оказалась в положении заложницы. Хормоз заявил, что домой она никогда не вернется. Она-де является иранской подданной и обязана подчиняться законам этой страны и воле своего мужа. Он посадил ее под замок и время от времени избивал.
Как странно было слушать все это! Хормоз и Эллен вместе рассказывали нам свою историю, когда в пятницу днем мы сидели в гостиной их обшарпанной квартиры. Сначала я думала, что этот разговор неприятен Махмуди, но вскоре поняла обратное. Ведь вот он, итог – спустя шесть лет Эллен все еще здесь, в Тегеране, и явно смирилась со своей долей – жить на родине мужа. Махмуди хотел, чтобы именно это я и услышала.
– Первый год был жутко тяжелый, – сказал нам Хормоз. – Потом стало полегче.
Через год после того, как Эллен приехала в Иран, Хормоз предложил ей:
– Ну что ж, езжай домой. Я хотел, чтобы прошел год, прежде чем ты сама примешь решение, оставаться тебе здесь или нет.
А это уж пускай послушает Махмуди! Я молила Бога, чтобы мой муж внял мудрому совету и предоставил мне аналогичный выбор!
Однако по мере продолжения рассказа мне все сильнее становилось не по себе. Эллен вернулась в Америку с Джессикой и Али, но через шесть недель позвонила Хормозу и попросила:
– Приезжай и забери меня обратно.
К моему вящему изумлению, это повторилось и во второй раз. Дважды с разрешения Хормоза Эллен выезжала из Ирана и оба раза возвращалась. Это казалось мне совершенно невероятным, однако же вот она, сидит передо мной, эта истинно мусульманская жена. Она работала редактором женского исламского журнала «Маджубех», выходившего на английском языке и распространявшегося по всему миру. Какой бы материал Эллен ни готовила к публикации, он должен был получить одобрение Совета по делам ислама, и ее это вполне устраивало.
Мне безумно хотелось остаться с Эллен наедине, выведать истинную причину ее поведения, но в тот день нам это так и не удалось.
Я была потрясена рассказом Эллен, умирала от зависти и любопытства. Как могла американка – да и вообще кто бы то ни было – предпочесть Иран Америке? Мне хотелось встряхнуть Эллен за плечи и закричать: «Почему?!»
Разговор перешел на другую, не менее неприятную тему. Хормоз похвастал, что ему досталось от отца изрядное наследство и сейчас они с Эллен достраивают собственный дом.
– Мы бы тоже хотели иметь свой дом, – сияя, сказал Махмуди. – Мы хотели построить его еще в Детройте, но теперь уж выстроим здесь, надо только перевести в Иран деньги.
При этих словах я содрогнулась.
Знакомство с Эллен и Хормозом быстро переросло в дружбу, и мы стали регулярно встречаться. Для меня это было и отрадно и горько. Я была счастлива, что у меня появилась подруга, говорившая по-английски, да еще из моих родных мест. С Эллен я чувствовала себя совсем иначе, чем с иранцами, владевшими английским языком, – с теми я никогда не была уверена, что меня до конца понимают. С Эллен я могла изъясняться совершенно свободно. Но мне было тяжело наблюдать их вдвоем с Хормозом – я словно бы смотрелась в зеркало и видела там свое уродливое будущее. Я все время стремилась остаться с Эллен наедине. Однако Махмуди из осторожности не желал подпускать нас слишком близко друг к другу, пока не узнает Эллен поближе.
У Эллен с Хормозом не было телефона. Это удобство требовало особого разрешения, а зачастую и нескольких лет ожидания. Как и у многих, у них была договоренность с владельцем близлежащей лавки, чтобы в случае необходимости звонить от него.
Однажды Эллен позвонила нам и сказала Махмуди, что хотела бы пригласить нас с Махтаб к послеобеденному чаю. Махмуди неохотно передал мне трубку – он вовсе не хотел, чтобы Эллен узнала, в каком черном теле он меня держит.
– Я испекла булочки с шоколадной глазурью! – сказала она.
Зажав трубку ладонью, я вопросительно взглянула на Махмуди.
– А я? – недоверчиво спросил он. – Меня не приглашают?
– Видимо, Хормоза нет дома, – ответила я.
– Нет. Не пойдешь.
Должно быть, у меня на лице отразилась вся глубина моего разочарования. В тот момент я сожалела не столько о том, что не сумею улизнуть от Махмуди, сколько о том, что не отведаю глазированных булочек. На мое счастье, Махмуди был в хорошем расположении духа, да и преимущества дружбы с Эллен, по-видимому, перевесили его опасения отпустить меня на полдня.
– Ладно, иди, – сказал он.
Булочки были так же изумительны, как и возможность поговорить с Эллен наедине.
Махтаб была счастлива, что может поиграть с девятилетней Мариам (мусульманское имя Джессики) и шестилетним Али.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Эллен приглашает нас к себе в пятницу днем. – В глубине души я была уверена, что Махмуди откажется.
Но вопреки моим опасениям я услышала:
– Хорошо. Придем.
Уже на последнем курсе Эллен бросила колледж, чтобы выйти замуж за Хормоза Рафайе, и таким образом попала к нему в полную зависимость. Хормоз был инженером-электронщиком, получившим образование в Америке, он стоял выше Эллен как в материальном, так и в социальном отношениях, и ему чрезвычайно импонировала роль кормильца-защитника. В свое время, подобно Махмуди, Хормоз стал американцем. В Иране он значился в списке врагов шахского режима. Тогда вернуться на родину означало для него угодить в тюрьму, подвергнуться пыткам, а возможно, и принять смерть от руки савака. Политические события, происходившие на другом конце земного шара, повлияли на его судьбу так же, как и на судьбу Махмуди.
Хормоз устроился на работу в Миннесоте, и они с Эллен зажили как вполне типичная американская семья. У них родилась дочь Джессика. Когда подошел срок рожать второго ребенка, Эллен вернулась в Овоссо. 28 февраля 1979 года у Эллен родился сын. В тот же день она позвонила мужу, желая разделить с ним свою радость.
– Мне некогда с тобой разговаривать, – бросил Хормоз. – Я слушаю новости.
Это был день, когда шах покинул Иран.
Интересно, сколько было таких, как Хормоз и Махмуди, для которых свержение и изгнание шаха послужило призывом вернуться к прошлому?
Когда до Хормоза дошло, что Господь даровал ему сына, он нарек его иранским именем Али. Его жизнь – а стало быть, и жизнь Эллен – резко изменилась.
Если Махмуди продержался пять лет, то Хормоз сразу же принял решение вернуться на родину, где к власти пришло правительство аятоллы Хомейни.
Эллен, будучи патриоткой своей страны, сначала приняла это в штыки. Но она ведь была еще женой и матерью. Хормоз объявил ей, что уедет в Иран в любом случае – с семьей или без. У Эллен не оставалось выбора, и она согласилась попробовать пожить в Иране. Хормоз уверил ее, что, если в Тегеране ей будет тяжело, она сможет вернуться в Америку когда пожелает, взяв с собой детей.
Но в Тегеране Эллен, как и я, оказалась в положении заложницы. Хормоз заявил, что домой она никогда не вернется. Она-де является иранской подданной и обязана подчиняться законам этой страны и воле своего мужа. Он посадил ее под замок и время от времени избивал.
Как странно было слушать все это! Хормоз и Эллен вместе рассказывали нам свою историю, когда в пятницу днем мы сидели в гостиной их обшарпанной квартиры. Сначала я думала, что этот разговор неприятен Махмуди, но вскоре поняла обратное. Ведь вот он, итог – спустя шесть лет Эллен все еще здесь, в Тегеране, и явно смирилась со своей долей – жить на родине мужа. Махмуди хотел, чтобы именно это я и услышала.
– Первый год был жутко тяжелый, – сказал нам Хормоз. – Потом стало полегче.
Через год после того, как Эллен приехала в Иран, Хормоз предложил ей:
– Ну что ж, езжай домой. Я хотел, чтобы прошел год, прежде чем ты сама примешь решение, оставаться тебе здесь или нет.
А это уж пускай послушает Махмуди! Я молила Бога, чтобы мой муж внял мудрому совету и предоставил мне аналогичный выбор!
Однако по мере продолжения рассказа мне все сильнее становилось не по себе. Эллен вернулась в Америку с Джессикой и Али, но через шесть недель позвонила Хормозу и попросила:
– Приезжай и забери меня обратно.
К моему вящему изумлению, это повторилось и во второй раз. Дважды с разрешения Хормоза Эллен выезжала из Ирана и оба раза возвращалась. Это казалось мне совершенно невероятным, однако же вот она, сидит передо мной, эта истинно мусульманская жена. Она работала редактором женского исламского журнала «Маджубех», выходившего на английском языке и распространявшегося по всему миру. Какой бы материал Эллен ни готовила к публикации, он должен был получить одобрение Совета по делам ислама, и ее это вполне устраивало.
Мне безумно хотелось остаться с Эллен наедине, выведать истинную причину ее поведения, но в тот день нам это так и не удалось.
Я была потрясена рассказом Эллен, умирала от зависти и любопытства. Как могла американка – да и вообще кто бы то ни было – предпочесть Иран Америке? Мне хотелось встряхнуть Эллен за плечи и закричать: «Почему?!»
Разговор перешел на другую, не менее неприятную тему. Хормоз похвастал, что ему досталось от отца изрядное наследство и сейчас они с Эллен достраивают собственный дом.
– Мы бы тоже хотели иметь свой дом, – сияя, сказал Махмуди. – Мы хотели построить его еще в Детройте, но теперь уж выстроим здесь, надо только перевести в Иран деньги.
При этих словах я содрогнулась.
Знакомство с Эллен и Хормозом быстро переросло в дружбу, и мы стали регулярно встречаться. Для меня это было и отрадно и горько. Я была счастлива, что у меня появилась подруга, говорившая по-английски, да еще из моих родных мест. С Эллен я чувствовала себя совсем иначе, чем с иранцами, владевшими английским языком, – с теми я никогда не была уверена, что меня до конца понимают. С Эллен я могла изъясняться совершенно свободно. Но мне было тяжело наблюдать их вдвоем с Хормозом – я словно бы смотрелась в зеркало и видела там свое уродливое будущее. Я все время стремилась остаться с Эллен наедине. Однако Махмуди из осторожности не желал подпускать нас слишком близко друг к другу, пока не узнает Эллен поближе.
У Эллен с Хормозом не было телефона. Это удобство требовало особого разрешения, а зачастую и нескольких лет ожидания. Как и у многих, у них была договоренность с владельцем близлежащей лавки, чтобы в случае необходимости звонить от него.
Однажды Эллен позвонила нам и сказала Махмуди, что хотела бы пригласить нас с Махтаб к послеобеденному чаю. Махмуди неохотно передал мне трубку – он вовсе не хотел, чтобы Эллен узнала, в каком черном теле он меня держит.
– Я испекла булочки с шоколадной глазурью! – сказала она.
Зажав трубку ладонью, я вопросительно взглянула на Махмуди.
– А я? – недоверчиво спросил он. – Меня не приглашают?
– Видимо, Хормоза нет дома, – ответила я.
– Нет. Не пойдешь.
Должно быть, у меня на лице отразилась вся глубина моего разочарования. В тот момент я сожалела не столько о том, что не сумею улизнуть от Махмуди, сколько о том, что не отведаю глазированных булочек. На мое счастье, Махмуди был в хорошем расположении духа, да и преимущества дружбы с Эллен, по-видимому, перевесили его опасения отпустить меня на полдня.
– Ладно, иди, – сказал он.
Булочки были так же изумительны, как и возможность поговорить с Эллен наедине.
Махтаб была счастлива, что может поиграть с девятилетней Мариам (мусульманское имя Джессики) и шестилетним Али.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116