– Знаете, – сказала я, – все это я уже слышала, и не раз; здесь есть одна закавыка. Я уеду отсюда только с дочерью. Останется она, останусь и я. Альтернативы нет; предупреждаю вас об этом сразу, чтобы вы зря не тратили время.
– Я вас очень за это уважаю, – сказал Амаль. – Если вы хотите уехать с дочерью, значит, я вывезу из страны вас обеих. Наберитесь терпения – я не знаю, как и когда смогу все организовать. Терпеливо ждите.
От его слов у меня потеплело на сердце, но радоваться было рано. Он вселил в меня надежду, но признался, что не знает, как и когда будет устроен побег.
– Вот вам мои номера телефонов. – Он быстро записал их на бумаге. – Это мои личные номера – один здесь, в кабинете, другой домашний. Можете звонить мне в любое время дня и ночи. И пожалуйста, не смущайтесь. Как появится возможность – сразу звоните. И никаких стеснений – мол, я его побеспокою; звоните как можно чаще, потому что мне нельзя вам звонить – это рискованно. Ваш муж может это неправильно понять. Еще приревнует, чего доброго. – Амаль рассмеялся.
Его настроение передалось и мне. Как жаль, что он женат, подумала я, но тут же ощутила острый укол угрызений совести.
– Хорошо, – кивнула я, несколько озадаченная.
От Амаля исходила какая-то удивительная надежность.
– По телефону ничего обсуждать не будем, – наставлял он. – Просто спросите: «Как дела?» – или что-нибудь в этом роде. Если у меня для вас будет информация, я скажу, что мне нужно с вами встретиться, и вы приедете сюда – телефонные разговоры нам с вами ни к чему.
Видно, здесь есть какой-то подвох, подумала я. Может быть, деньги?
– Следует ли мне попросить моих родителей перевести определенную сумму в посольство? – осведомилась я.
– Нет. Сейчас о деньгах не беспокойтесь. Все расходы я возьму на себя. Расплатитесь потом, когда вернетесь в Америку.
В такси Махтаб все время молчала. И хорошо, потому что у меня голова шла кругом. Я вновь и вновь вспоминала слова Амаля, пытаясь определить шансы на успех. Неужели я и вправду нашла способ выбраться из Ирана?
«Расплатитесь потом, когда вернетесь в Америку», – уверенно сказал он.
Но в памяти всплыла и другая фраза: «Я не знаю, как и когда смогу все организовать».
20
Лето кончилось, начинался новый учебный год. Я должна была притворяться, что одобряю идею зачисления Махтаб в первый класс, а потому совершенно не возражала, когда Махмуди завел об этом разговор.
Как ни странно, не возражала и Махтаб. Очевидно, она свыклась с мыслью о том, что ей придется жить в Иране.
Однажды утром Махмуди, Махтаб и я совершили десятиминутную прогулку, с тем чтобы осмотреть близлежащую школу. Это здание меньше походило на тюрьму, чем медресе «Зинаб», – здесь было достаточно окон, чтобы пропускать солнечный свет. Однако, похоже, солнце не согревало директрису – угрюмую пожилую особу с чадрой на голове, – которая встретила нас враждебным взглядом.
– Мы хотели бы записать сюда дочь, – объяснил Махмуди на фарси.
– Нет, – отрезала она. – В нашей школе нет свободных мест. – И она направила нас, если не сказать – выпроводила, в другую школу, значительно дальше от дома, чем эта.
– Но эта школа ближе, – попытался объяснить Махмуди.
– Мест нет!
Махтаб и я повернулись, чтобы уйти, Махтаб была явно рада тому, что ее не отдадут на попечение этой старой карги.
– Знаешь, – пробормотал Махмуди, – сегодня у меня никак не получается пойти в другую школу. Мне пора в операционную.
– О! – воскликнула директриса. – Так вы врач?
– Да.
– Идите сюда. Садитесь.
Место для дочери доктора всегда найдется. Получив доказательство своего высокого социального статуса, Махмуди просиял.
Директриса изложила нам основные требования. Махтаб понадобятся серая форма, пальто, шаровары и макнай – платок, зашитый, а не завязывающийся спереди, – строже, чем русари, но все же удобнее чадры. Мне было сказано явиться с Махтаб в назначенный день на собрание матерей с дочерьми.
Когда мы вышли из школы, я спросила Махмуди:
– Разве можно, чтобы она ходила в одном и том же? Неужели, она должна надевать единственную школьную форму изо дня в день?
– Другие же носят, – ответил Махмуди. – Но ты права. Надо купить несколько.
Он ушел на работу, оставив нам деньги на покупку формы. Мы отправились по магазинам, и ласковое сентябрьское солнышко подняло мне настроение. Вот я, свободная, иду себе со своей дочерью. Я добилась еще одного важного сдвига. Теперь, когда Махтаб будет ходить в школу сама, а Махмуди будет занят на работе, я смогу перемещаться по Тегерану, куда захочу.
Через несколько дней мы с Махтаб посетили установочное собрание для матерей с дочерьми, позвав с собой соседку Малихе, чтобы она помогала с переводом. Она едва говорила по-английски, но вместе с Махтаб им удалось в целом объяснить мне, о чем шла речь.
Собрание продолжалось около пяти часов и в основном было посвящено молитвам и чтению Корана. Затем директриса произнесла пламенную речь, призывавшую родителей делать пожертвования. Оказывается, в школе не было туалетов, и требовались деньги на их строительство – до начала занятий.
– Ни за что! – сказала я Махмуди. – Мы не дадим им ни гроша на школьные туалеты. Если власти могут содержать весь пасдар, который постоянно рыскает по улицам и высматривает, не выбился ли у какой женщины волос из-под русари или не морщат ли носки, то могут употребить хотя бы толику из этих денег на то, чтобы устроить в школах туалеты для детей.
Он со мной не согласился. И внес щедрый взнос; когда школа открылась, то, как и полагается, в полу были проделаны дырки.
В доме надолго воцарился новый распорядок жизни. Рано утром Махтаб уходила в школу. Мне нужно было лишь проводить ее до автобусной остановки, а днем там же встретить.
Махмуди почти постоянно находился дома, работая в своем кабинете. Пошла молва о его высокой квалификации, и от пациентов не было отбоя. Особым спросом пользовались массажи, приносившие людям облегчение, правда, тут возникали проблемы с некоторыми наиболее стыдливыми пациентками. Но Махмуди нашел выход из положения: под его диктовку процедуры проводила я. Я должна была сочетать это занятие с обязанностями регистратора и секретаря в приемной, а потому практически не могла вырваться из дома.
Я жила ожиданием вторников и сред – в эти дни Махмуди уходил в больницу. Тогда я была предоставлена сама себе и ничто не ограничивало мою свободу передвижений по городу.
Теперь я регулярно заглядывала к Хэлен в посольство – во вторник или в среду. Я еженедельно отправляла и получала письма от родителей и детей. При том, что это было для меня огромной радостью, я острее чувствовала тоску по дому. Я так по ним скучала! И каждое мамино письмо, где она описывала ухудшавшееся состояние отца, усиливало мою тревогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116