Мама не знала, сколько еще он протянет. Он вспоминал нас каждый день и молил Бога о том, чтобы еще раз увидеть перед смертью.
Каждый день, при первой же возможности, я звонила Амалю. Всякий раз он лишь справлялся о моем здоровье и добавлял:
– Наберитесь терпения.
Однажды я вышла из дома по делам. Махмуди поручил мне заказать запасной ключ от дома. Мастерская находилась поблизости от магазина «Пол-пицца». По пути я увидела книжную лавку, которую прежде не замечала, и, поддавшись внезапному порыву, вошла.
Владелец лавки говорил по-английски.
– У вас есть поваренные книги на английском языке? – спросила я.
– Да. Внизу.
Я спустилась по лестнице и нашла целую библиотеку поваренных книг – бывших в употреблении, с загнутыми страничками, – и предалась райскому наслаждению. Как мне недоставало простой радости изучения рецептов! У меня в голове составлялись целые меню, и я надеялась, что смогу отыскать необходимые ингредиенты или подобрать им замену.
Мое восхитительное занятие прервал звук детского голоска – девочки, произнесшей по-английски:
– Мамочка, купи мне книжку с рассказами.
В проходе я увидела женщину с ребенком – обе в пальто и русари. Женщина была высокая, темноволосая, с легким бронзовым оттенком кожи, свойственным большинству иранцев. Она не походила на американку, но все-таки я спросила:
– Вы американка?
– Да, – ответила Элис Шариф.
Мы сразу подружились в этой чужой стране. Элис была учительницей начальных классов из Сан-Франциско, замужем за иранцем, осевшим в Америке. Вскоре после того, как ее муж Малек получил степень доктора философии в Калифорнии, у него умер отец. Они с Элис временно поселились в Тегеране, чтобы уладить дела с недвижимостью. Ей здесь не нравилось, однако она знала, что скоро уедет. Ее дочь Самира – они называли ее Сэмми – была одного возраста с Махтаб.
– О Боже! – воскликнула я, взглянув на часы. – Мне пора встречать дочку на автобусной остановке. Я должна бежать.
Мы обменялись телефонами.
В тот вечер я рассказала Махмуди об Элис и Малеке.
– Надо пригласить их на ужин, – сказал он с явным одобрением. – Пускай познакомятся с Шамси и Зари.
– Как насчет пятницы? – спросила я. Он тут же согласился.
Когда наступила пятница, он был взволнован не меньше моего. Элис и Малек ему сразу понравились. Элис оказалась просвещенной, остроумной женщиной, великолепной собеседницей, у которой на все случаи были припасены забавные истории. В тот вечер, наблюдая за нашими гостями, я подумала, что из всех моих иранских знакомых только два человека, похоже, по-настоящему счастливы: Элис и Шамси. Возможно, причиной тому то, что обе они должны были скоро уехать в Америку. Элис рассказала анекдот:
– В художественный салон зашел какой-то человек и увидел портрет Хомейни. Он захотел его купить, и владелец салона назвал цену – пятьсот тумонов (тумон равен десяти риалам).
– Даю триста, – сказал посетитель.
– Нет, пятьсот.
– Триста пятьдесят.
– Пятьсот.
– Четыреста. Это моя последняя цена!
В тот самый момент в магазин вошел другой покупатель, ему понравилась картина с изображением Иисуса Христа, и он справился о цене.
– Пятьсот тумонов, – сказал владелец.
– Хорошо. – Он заплатил пятьсот тумонов и ушел.
– Берите пример, мистер, – сказал владелец первому посетителю. – Человек приходит, видит картину, она ему нравится, я объявляю цену, он платит и уходит.
Тот отвечает:
– Ладно, если вы распнете Хомейни на кресте, даю пятьсот.
Все рассмеялись, включая Махмуди.
На следующий же день мне позвонила Шамси.
– Бетти, – сказала она, – Элис прелестная женщина. Тебе надо с ней как можно ближе сойтись.
– Да, – согласилась я.
– А об Эллен забудь, – добавила Шамси. – Она человек конченый.
Мы с Элис регулярно виделись. Она была единственной женщиной из всех, кого я когда-либо встречала в Иране, в чьем распоряжении находилось такое роскошное изобретение, как сушилка для белья. Рулоны тканого мягчителя! Горчица!
Кроме того, у нее был паспорт, по которому она могла вернуться домой.
– Не вздумай сказать Шамси о том, что с тобой произошло в Иране, – предупредил меня Махмуди. – И ничего не рассказывай Элис. Иначе никогда их больше не увидишь.
– Хорошо, – пообещала я.
Он был удовлетворен моим ответом, надеясь на то, что проблема возвращения в Америку отпала раз и навсегда. Он одержал победу. Сотворил со мной то же самое, что Хормоз с Эллен.
И под честное слово он позволил мне свободно общаться с Шамси и Элис. На самом-то деле у него попросту не было другого выбора – если бы он попытался заточить меня в нашем новом доме, то не смог бы создавать видимость счастливого брака перед друзьями.
Несмотря на изменившиеся взаимоотношения Махмуди с его родственниками, мы должны были соблюдать определенные приличия. Ему не хотелось приглашать Баба Хаджи и Амех Бозорг на новоселье, но надлежало проявить уважение. Мы и так слишком долго оттягивали.
– Махтаб рано вставать в школу, она должна быть в постели не позднее восьми, так что приходите к шести, – сказал он сестре по телефону.
Она напомнила ему, что раньше десяти они никогда не ужинают.
– Меня это не интересует, – рявкнул Махмуди. – Или приходите к шести, или сидите дома.
Амех Бозорг, припертая к стенке, приняла приглашение.
Чтобы легче было перенести ее общество, мы пригласили также чету Хаким.
Я приготовила праздничный ужин, основным блюдом которого были блинчики, фаршированные курицей – самым почитаемым в Иране мясом. Поход на рынок принес удачу – впервые за все время в этой стране я наткнулась на брюссельскую капусту, которую слегка потушила с морковью и луком-пореем.
Баба Хаджи и Амех Бозорг вместе с Маджидом и Фереште пришли к восьми часам, что не явилось неожиданностью и было вполне приемлемым компромиссом. Вместе с Хакимами мы сели ужинать за наш обеденный стол.
Хакимы были людьми достаточно искушенными и легко приспособились, однако Баба Хаджи и Амех Бозорг, хотя и старались изо всех сил, с трудом справлялись с новой обстановкой. Баба Хаджи с недоумением воззрился на серебряный столовый прибор, не зная, как с ним обращаться. Я видела, что он никак не может догадаться, зачем ему дали матерчатую салфетку, и про себя возмущается нелепой расточительностью – мол, зачем это каждому отдельный стакан для питья.
Амех Бозорг ерзала на стуле, пытаясь устроиться поудобнее. Наконец она сняла со стола тарелку и уселась на пол в столовой, с удовольствием кудахча над брюссельской капустой, которую называла «маленькими кочанчиками Бетти».
Несколько мгновений спустя моя столовая превратилась черт знает во что. Брызги и крошки разлетались по всему столу, а когда гости зачерпывали пищу руками, изредка прибегая к помощи ложки, еда еще и сыпалась на пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Каждый день, при первой же возможности, я звонила Амалю. Всякий раз он лишь справлялся о моем здоровье и добавлял:
– Наберитесь терпения.
Однажды я вышла из дома по делам. Махмуди поручил мне заказать запасной ключ от дома. Мастерская находилась поблизости от магазина «Пол-пицца». По пути я увидела книжную лавку, которую прежде не замечала, и, поддавшись внезапному порыву, вошла.
Владелец лавки говорил по-английски.
– У вас есть поваренные книги на английском языке? – спросила я.
– Да. Внизу.
Я спустилась по лестнице и нашла целую библиотеку поваренных книг – бывших в употреблении, с загнутыми страничками, – и предалась райскому наслаждению. Как мне недоставало простой радости изучения рецептов! У меня в голове составлялись целые меню, и я надеялась, что смогу отыскать необходимые ингредиенты или подобрать им замену.
Мое восхитительное занятие прервал звук детского голоска – девочки, произнесшей по-английски:
– Мамочка, купи мне книжку с рассказами.
В проходе я увидела женщину с ребенком – обе в пальто и русари. Женщина была высокая, темноволосая, с легким бронзовым оттенком кожи, свойственным большинству иранцев. Она не походила на американку, но все-таки я спросила:
– Вы американка?
– Да, – ответила Элис Шариф.
Мы сразу подружились в этой чужой стране. Элис была учительницей начальных классов из Сан-Франциско, замужем за иранцем, осевшим в Америке. Вскоре после того, как ее муж Малек получил степень доктора философии в Калифорнии, у него умер отец. Они с Элис временно поселились в Тегеране, чтобы уладить дела с недвижимостью. Ей здесь не нравилось, однако она знала, что скоро уедет. Ее дочь Самира – они называли ее Сэмми – была одного возраста с Махтаб.
– О Боже! – воскликнула я, взглянув на часы. – Мне пора встречать дочку на автобусной остановке. Я должна бежать.
Мы обменялись телефонами.
В тот вечер я рассказала Махмуди об Элис и Малеке.
– Надо пригласить их на ужин, – сказал он с явным одобрением. – Пускай познакомятся с Шамси и Зари.
– Как насчет пятницы? – спросила я. Он тут же согласился.
Когда наступила пятница, он был взволнован не меньше моего. Элис и Малек ему сразу понравились. Элис оказалась просвещенной, остроумной женщиной, великолепной собеседницей, у которой на все случаи были припасены забавные истории. В тот вечер, наблюдая за нашими гостями, я подумала, что из всех моих иранских знакомых только два человека, похоже, по-настоящему счастливы: Элис и Шамси. Возможно, причиной тому то, что обе они должны были скоро уехать в Америку. Элис рассказала анекдот:
– В художественный салон зашел какой-то человек и увидел портрет Хомейни. Он захотел его купить, и владелец салона назвал цену – пятьсот тумонов (тумон равен десяти риалам).
– Даю триста, – сказал посетитель.
– Нет, пятьсот.
– Триста пятьдесят.
– Пятьсот.
– Четыреста. Это моя последняя цена!
В тот самый момент в магазин вошел другой покупатель, ему понравилась картина с изображением Иисуса Христа, и он справился о цене.
– Пятьсот тумонов, – сказал владелец.
– Хорошо. – Он заплатил пятьсот тумонов и ушел.
– Берите пример, мистер, – сказал владелец первому посетителю. – Человек приходит, видит картину, она ему нравится, я объявляю цену, он платит и уходит.
Тот отвечает:
– Ладно, если вы распнете Хомейни на кресте, даю пятьсот.
Все рассмеялись, включая Махмуди.
На следующий же день мне позвонила Шамси.
– Бетти, – сказала она, – Элис прелестная женщина. Тебе надо с ней как можно ближе сойтись.
– Да, – согласилась я.
– А об Эллен забудь, – добавила Шамси. – Она человек конченый.
Мы с Элис регулярно виделись. Она была единственной женщиной из всех, кого я когда-либо встречала в Иране, в чьем распоряжении находилось такое роскошное изобретение, как сушилка для белья. Рулоны тканого мягчителя! Горчица!
Кроме того, у нее был паспорт, по которому она могла вернуться домой.
– Не вздумай сказать Шамси о том, что с тобой произошло в Иране, – предупредил меня Махмуди. – И ничего не рассказывай Элис. Иначе никогда их больше не увидишь.
– Хорошо, – пообещала я.
Он был удовлетворен моим ответом, надеясь на то, что проблема возвращения в Америку отпала раз и навсегда. Он одержал победу. Сотворил со мной то же самое, что Хормоз с Эллен.
И под честное слово он позволил мне свободно общаться с Шамси и Элис. На самом-то деле у него попросту не было другого выбора – если бы он попытался заточить меня в нашем новом доме, то не смог бы создавать видимость счастливого брака перед друзьями.
Несмотря на изменившиеся взаимоотношения Махмуди с его родственниками, мы должны были соблюдать определенные приличия. Ему не хотелось приглашать Баба Хаджи и Амех Бозорг на новоселье, но надлежало проявить уважение. Мы и так слишком долго оттягивали.
– Махтаб рано вставать в школу, она должна быть в постели не позднее восьми, так что приходите к шести, – сказал он сестре по телефону.
Она напомнила ему, что раньше десяти они никогда не ужинают.
– Меня это не интересует, – рявкнул Махмуди. – Или приходите к шести, или сидите дома.
Амех Бозорг, припертая к стенке, приняла приглашение.
Чтобы легче было перенести ее общество, мы пригласили также чету Хаким.
Я приготовила праздничный ужин, основным блюдом которого были блинчики, фаршированные курицей – самым почитаемым в Иране мясом. Поход на рынок принес удачу – впервые за все время в этой стране я наткнулась на брюссельскую капусту, которую слегка потушила с морковью и луком-пореем.
Баба Хаджи и Амех Бозорг вместе с Маджидом и Фереште пришли к восьми часам, что не явилось неожиданностью и было вполне приемлемым компромиссом. Вместе с Хакимами мы сели ужинать за наш обеденный стол.
Хакимы были людьми достаточно искушенными и легко приспособились, однако Баба Хаджи и Амех Бозорг, хотя и старались изо всех сил, с трудом справлялись с новой обстановкой. Баба Хаджи с недоумением воззрился на серебряный столовый прибор, не зная, как с ним обращаться. Я видела, что он никак не может догадаться, зачем ему дали матерчатую салфетку, и про себя возмущается нелепой расточительностью – мол, зачем это каждому отдельный стакан для питья.
Амех Бозорг ерзала на стуле, пытаясь устроиться поудобнее. Наконец она сняла со стола тарелку и уселась на пол в столовой, с удовольствием кудахча над брюссельской капустой, которую называла «маленькими кочанчиками Бетти».
Несколько мгновений спустя моя столовая превратилась черт знает во что. Брызги и крошки разлетались по всему столу, а когда гости зачерпывали пищу руками, изредка прибегая к помощи ложки, еда еще и сыпалась на пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116