Из таможни он перешел на работу к английскому купцу-комиссионеру.
Эбузер-ага рассказывал:
— Вот-вот должна была начаться мировая война, и наш хозяин заволновался; как говорят: «Увидев зайца, стал борзой». Сперва перетаскал все вещи на Вшивый рынок . Дорого ли, дешево — продал все, что было. Потом и контору сбыл с рук. «Что случилось, бейим?»—спрашиваю я. «Ничего, — говорит. — Ты знай себе веселись». Да, повеселишься тут! Веселиться-то мы веселились, но в сердце заползла тревога.
В это время пришел товар. Смотрю, бумага: простая газетная бумага. Перебросили бумагу на Бабыали. Гяур позвал меня и говорит: «Если хочешь, можешь вернуться на таможню, а не хочешь, иди в газету!» Ну, думаю, прогнать меня собирается... Даже в голове помутилось... За что? У нас, носильщиков, принято так: устроился на место, уходи с него, только когда станешь трупом. Иначе позор! Будут говорить, что проворовался. Или заглядывался на
госпожу, или застали с прислугой. На другое место тогда уж не поступишь. В голове моей все перемешалось, я не понимал, чего он хочет. Даже заплакал. Хозяин волнуется, а я реву. Тогда он позвал секретаря. «Скажи ему,— говорит,— чтобы не ревел. Я подыщу для него хорошее место». А я реву и спрашиваю: «В чем моя вина? Я ничего не знаю. Это кто-то наврал на меня, клянусь!» В конце концов разобрались. Оказывается, будет война, и как только она начнется, мой хозяин уедет... Какая война? Мировая война! Мир потонет в крови. О аллах мой! Великим был мой хозяин, великим! Когда мы об этом говорили? За два месяца до войны. Короче говоря, он устроил меня на Бабы-али. К тому торговцу, которому мы сдавали бумагу. Бумага— вещь стоящая, бейим! Счастливый товар бумага... Известно, что даже коран написан на бумаге... С бумагой и ко мне привалило счастье. В моем кармане завелись денежки.
Эбузер-ага немного помолчал, как бы обдумывая, действительно ли деньги в кармане — счастье. Он вспомнил, как хозяин-англичанин уехал в Европу, оставив дело на компаньона, а компаньон — сын паши, получивший наследство, был совсем неопытен в этом деле. Вместе с секретарем-евреем Эбузер-ага рулонами воровали бумагу из писчебумажного магазина и делили награбленное между собой. Об этом Эбузер-ага, конечно, умолчал.
— И вот случилось так, — продолжал он свой рассказ,—как предсказывал гяур: через два месяца началась война. К счастью, не мы ее затеяли. Говорили, что ее начали немцы. Англичане, французы, русские и прочие, в общем семь государств, схватили друг друга за горло. Пусть дерутся между собой сколько хотят, лишь бы нас не трогали, сказали мы. Конечно, это говорили не такие, как я. Чего мы стоим! Это говорили умные люди... И вот однажды утром на всех напал страх. Шепот, волнение, беспокойство. Что случилось? Англичане организовали погоню за немецкими судами. Гнали их до Дарданелл. «Убирайтесь отсюда»,— сказали мы англичанам. Сказали, но не подумали, что будет потом. Что могло быть? Разве могло быть что-нибудь другое, кроме войны? Преследуемые немецкие суда бросили якорь у Долмабахче. Все побежали
поглазеть на них. Мы тоже залезли на крышу дома. Ох, мать моя! Стоят два крейсера, ну до чего хороши, словно прекрасные девушки! Позже мы узнали, что немцы подарили их нам. Одного назвали «Явуз», другого — «Мидилли». Вскоре они направились к Севастополю и обстреляли там русских. О том, что и русских создал аллах, мы не подумали. Второпях вступили в войну. Хозяин говорил: «Война, так война, мне-то что!» Я уже сказал, что наш ага был сыном паши, с ним все считались. С его помощью меня записали рядовым в жандармерию и оставили в Стамбуле. Прикрепили к Сиркеджи. Каждое утро я являлся к хозяину, снимал нашивки, пистолет, солдатскую форму и принимался за кипы бумаг и ящики с товаром. Вскоре мой карман уже не вмещал денег. Оказывается, я попал в то самое место, где «делают деньги». Мой хозяин стал поставщиком продовольствия, а я выдавал учреждениям канцелярские товары. Утром приду, и начинается сплошной обман: вместо ста штук чего-нибудь даем двадцать... Вместо десяти окка отпускаем два... Господин дает мне поручение, протягивает десять лир и говорит: «Ну-ка отличись, Эбузер-ага! Вот тебе десять лир, «бакшиш». Когда надо было куда-нибудь доставить товар, вместе с подводами отправлялись и мы. Чиновник, принимавший товар, считал, взвешивал, говорил: «Правильно»—и тоже совал нам в руки пять лир. Короче говоря, на чем они там зарабатывали, я не знаю, но таким образом мы здорово заколачивали деньги. Однажды я спросил у еврея-секретаря: «Хаим-эфенди, что мы будем делать с такими деньгами?»— «С деньгами — очень просто!»—ответил он. Да благословит его аллах! Он купил мне лавку на Капалы-чарши и дом в Саматьи. Сначала я думал, что на все это у меня не хватит денег, но, оказывается, недвижимое имущество продавалось тогда за бесценок, и у меня все равно осталось много денег. А все-таки в человеке есть собачья кровь, бейим! Став хозяином лавки, дома и большой суммы денег, я потерял покой. Говорят, у жадности глаза велики. Правильно говорят. В то время на таможне в Сиркеджи освободилось место старосты грузчиков. И черт
меня попутал. Я раздобыл себе паспорт, в котором значился 1270 года рождения. Ну и дурень же я был! Отпустил себе черную бороду до пупа, а хозяин оформил мне нужные документы. Я стал выглядеть на все шестьдесят лет, и меня освободили от воинской службы. Я дал небольшую взятку и заделался старостой грузчиков на таможне в Сиркеджи. Я-то думал, что таможня осталась такой, какой была до войны. Но ошибся! Разве довоенная таможня пробыла бы хоть день без старосты? В общем, прогорел я, дурак!
Эбузер-ага замолчал и отвел глаза. Должность старосты ничего ему не дала. Из-за войны таможенные склады были пусты — хоть шаром покати, а быть старостой грузчиков там, где нет заработков, опаснее, чем находиться на фронте. От нищеты грузчики стали похожи на бешеных волков и не только воровали, но готовы были съесть друг друга.
Эбузер не умел руководить такими людьми и не смог наладить работу своих подчиненных. Не прошло и двух недель, как дела его запутались, словно волосы у араба. При подсчете заработков за третий месяц грузчики взбунтовались и, обвинив Эбузера-ага в обмане и воровстве, били его до тех пор, пока, как он сам выразился, «осел не вернулся с водопоя».
Эбузер-ага не любил вспоминать об этом.
— Я попал в руки врагов. Подрались. Кто-то ударил меня сзади по голове. Глаза я открыл уже в больнице. После выздоровления снова пришел на Бабыали... Хозяин газеты «Икдам» Джевдет-бей искал в то время продавца газет. То ли прежнего продавца газет забрали в армию, то ли он разоблачил махинации хозяина... Словом, с ним что-то приключилось. Увидев меня, Джевдет-бей предложил мне продавать его газету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Эбузер-ага рассказывал:
— Вот-вот должна была начаться мировая война, и наш хозяин заволновался; как говорят: «Увидев зайца, стал борзой». Сперва перетаскал все вещи на Вшивый рынок . Дорого ли, дешево — продал все, что было. Потом и контору сбыл с рук. «Что случилось, бейим?»—спрашиваю я. «Ничего, — говорит. — Ты знай себе веселись». Да, повеселишься тут! Веселиться-то мы веселились, но в сердце заползла тревога.
В это время пришел товар. Смотрю, бумага: простая газетная бумага. Перебросили бумагу на Бабыали. Гяур позвал меня и говорит: «Если хочешь, можешь вернуться на таможню, а не хочешь, иди в газету!» Ну, думаю, прогнать меня собирается... Даже в голове помутилось... За что? У нас, носильщиков, принято так: устроился на место, уходи с него, только когда станешь трупом. Иначе позор! Будут говорить, что проворовался. Или заглядывался на
госпожу, или застали с прислугой. На другое место тогда уж не поступишь. В голове моей все перемешалось, я не понимал, чего он хочет. Даже заплакал. Хозяин волнуется, а я реву. Тогда он позвал секретаря. «Скажи ему,— говорит,— чтобы не ревел. Я подыщу для него хорошее место». А я реву и спрашиваю: «В чем моя вина? Я ничего не знаю. Это кто-то наврал на меня, клянусь!» В конце концов разобрались. Оказывается, будет война, и как только она начнется, мой хозяин уедет... Какая война? Мировая война! Мир потонет в крови. О аллах мой! Великим был мой хозяин, великим! Когда мы об этом говорили? За два месяца до войны. Короче говоря, он устроил меня на Бабы-али. К тому торговцу, которому мы сдавали бумагу. Бумага— вещь стоящая, бейим! Счастливый товар бумага... Известно, что даже коран написан на бумаге... С бумагой и ко мне привалило счастье. В моем кармане завелись денежки.
Эбузер-ага немного помолчал, как бы обдумывая, действительно ли деньги в кармане — счастье. Он вспомнил, как хозяин-англичанин уехал в Европу, оставив дело на компаньона, а компаньон — сын паши, получивший наследство, был совсем неопытен в этом деле. Вместе с секретарем-евреем Эбузер-ага рулонами воровали бумагу из писчебумажного магазина и делили награбленное между собой. Об этом Эбузер-ага, конечно, умолчал.
— И вот случилось так, — продолжал он свой рассказ,—как предсказывал гяур: через два месяца началась война. К счастью, не мы ее затеяли. Говорили, что ее начали немцы. Англичане, французы, русские и прочие, в общем семь государств, схватили друг друга за горло. Пусть дерутся между собой сколько хотят, лишь бы нас не трогали, сказали мы. Конечно, это говорили не такие, как я. Чего мы стоим! Это говорили умные люди... И вот однажды утром на всех напал страх. Шепот, волнение, беспокойство. Что случилось? Англичане организовали погоню за немецкими судами. Гнали их до Дарданелл. «Убирайтесь отсюда»,— сказали мы англичанам. Сказали, но не подумали, что будет потом. Что могло быть? Разве могло быть что-нибудь другое, кроме войны? Преследуемые немецкие суда бросили якорь у Долмабахче. Все побежали
поглазеть на них. Мы тоже залезли на крышу дома. Ох, мать моя! Стоят два крейсера, ну до чего хороши, словно прекрасные девушки! Позже мы узнали, что немцы подарили их нам. Одного назвали «Явуз», другого — «Мидилли». Вскоре они направились к Севастополю и обстреляли там русских. О том, что и русских создал аллах, мы не подумали. Второпях вступили в войну. Хозяин говорил: «Война, так война, мне-то что!» Я уже сказал, что наш ага был сыном паши, с ним все считались. С его помощью меня записали рядовым в жандармерию и оставили в Стамбуле. Прикрепили к Сиркеджи. Каждое утро я являлся к хозяину, снимал нашивки, пистолет, солдатскую форму и принимался за кипы бумаг и ящики с товаром. Вскоре мой карман уже не вмещал денег. Оказывается, я попал в то самое место, где «делают деньги». Мой хозяин стал поставщиком продовольствия, а я выдавал учреждениям канцелярские товары. Утром приду, и начинается сплошной обман: вместо ста штук чего-нибудь даем двадцать... Вместо десяти окка отпускаем два... Господин дает мне поручение, протягивает десять лир и говорит: «Ну-ка отличись, Эбузер-ага! Вот тебе десять лир, «бакшиш». Когда надо было куда-нибудь доставить товар, вместе с подводами отправлялись и мы. Чиновник, принимавший товар, считал, взвешивал, говорил: «Правильно»—и тоже совал нам в руки пять лир. Короче говоря, на чем они там зарабатывали, я не знаю, но таким образом мы здорово заколачивали деньги. Однажды я спросил у еврея-секретаря: «Хаим-эфенди, что мы будем делать с такими деньгами?»— «С деньгами — очень просто!»—ответил он. Да благословит его аллах! Он купил мне лавку на Капалы-чарши и дом в Саматьи. Сначала я думал, что на все это у меня не хватит денег, но, оказывается, недвижимое имущество продавалось тогда за бесценок, и у меня все равно осталось много денег. А все-таки в человеке есть собачья кровь, бейим! Став хозяином лавки, дома и большой суммы денег, я потерял покой. Говорят, у жадности глаза велики. Правильно говорят. В то время на таможне в Сиркеджи освободилось место старосты грузчиков. И черт
меня попутал. Я раздобыл себе паспорт, в котором значился 1270 года рождения. Ну и дурень же я был! Отпустил себе черную бороду до пупа, а хозяин оформил мне нужные документы. Я стал выглядеть на все шестьдесят лет, и меня освободили от воинской службы. Я дал небольшую взятку и заделался старостой грузчиков на таможне в Сиркеджи. Я-то думал, что таможня осталась такой, какой была до войны. Но ошибся! Разве довоенная таможня пробыла бы хоть день без старосты? В общем, прогорел я, дурак!
Эбузер-ага замолчал и отвел глаза. Должность старосты ничего ему не дала. Из-за войны таможенные склады были пусты — хоть шаром покати, а быть старостой грузчиков там, где нет заработков, опаснее, чем находиться на фронте. От нищеты грузчики стали похожи на бешеных волков и не только воровали, но готовы были съесть друг друга.
Эбузер не умел руководить такими людьми и не смог наладить работу своих подчиненных. Не прошло и двух недель, как дела его запутались, словно волосы у араба. При подсчете заработков за третий месяц грузчики взбунтовались и, обвинив Эбузера-ага в обмане и воровстве, били его до тех пор, пока, как он сам выразился, «осел не вернулся с водопоя».
Эбузер-ага не любил вспоминать об этом.
— Я попал в руки врагов. Подрались. Кто-то ударил меня сзади по голове. Глаза я открыл уже в больнице. После выздоровления снова пришел на Бабыали... Хозяин газеты «Икдам» Джевдет-бей искал в то время продавца газет. То ли прежнего продавца газет забрали в армию, то ли он разоблачил махинации хозяина... Словом, с ним что-то приключилось. Увидев меня, Джевдет-бей предложил мне продавать его газету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89