Такая сила духа может быть только у человека, который знает, что он непобедим, и уверен в том, что за него отомстят.
Что ему сделать, чтобы быть таким сильным, как Ра-миз-эфенди? Ведь сейчас он дрожит, как женщина. А может быть, его и вызывают только за тем, чтобы отпустить? Сердце его бешено билось.
Вдруг ему показалось, что он понял, почему Рамиз-эфенди так подозрительно отнесся к нему, когда они встретились в уборной. Вероятно, он почувствовал, что Кямиль-бей боится. Как можно довериться человеку, который испытывает такой страх? В том, что Рамиза-эфенди ничто не может сломить, Кямиль-бей был уверен. Поэтому он и не побоялся просить его о помощи.
Они прошли по коридору. Из общей камеры слышался злобный мужской голос и звуки уда. Коридор, как всегда, был совершенно пуст. И если бы не слой пыли, покрывавший все вокруг, его можно было бы принять за коридор женского пансиона. Должно быть, сейчас майор Бур-
ханеттин спросит об его решении. Как странно! С момента их свидания прошло уже три дня, а Кямиль-бей только сейчас вспомнил о сделанном ему предложении. Вряд ли ему поверят, если он ответит, что еще не думал об этом. Впрочем, может быть, и майор совершенно забыл о нем. Подойдя к кабинету майора, Кямиль-бей убедился,что его ведут именно к нему. Лейтенант поправил феску и постучал в дверь. Получив разрешение, он быстро вошел и сейчас же вернулся.
— Входите,— сказал он Кямиль-бею, пропуская его вперед.
Кямиль-бей опять увидел красную шелковую гардину, почувствовал тот же пьянящий запах жасмина. И вдруг перед ним оказалась его жена. Если бы Нермин умерла, а он увидел ее живой в черном шелковом чаршафе, такой красивой и достойной обожания, такой печальной, что от жалости разрывалось бы сердце, он не растерялся бы так, как сейчас. Ведь он совсем не ожидал увидеть ее здесь, хотя не было ничего невозможного в том, что жена, разыскивая его, пришла сюда.
Нермин с ужасом смотрела на потерявшую форму феску мужа, на его небритое лицо, неглаженую одежду и особенно на грязный воротник рубашки. Но больше всего на нее подействовали смущение и страх Кямиль-бея, которые он даже не скрывал. Вместо всегда опрятного, элегантного, уверенного в себе человека перед ней стоял растерянный, растрепанный, простой арестант... Нермин закрыла лицо руками и заплакала.
— Почему вы так плохо поступили с нами?—спросила она.
— Прошу вас,—с трудом проговорил Кямиль-бей, подходя к жене. Он положил руку на ее нежные вздрагивающие плечи и, беспомощно озираясь по сторонам, только сейчас заметил дядю Ибрагим-бея и английского офицера с моноклем, должно быть пришедшего вместе с ними.
Майор генерального штаба Бурханеттин-бей с упреком смотрел на Кямиль-бея: «Ну как, нравится вам то, что вы натворили?»
Кямиль-бей умолял жену:
— Не плачьте, прошу вас. Произошла ошибка. Если вы мне не верите, спросите господина майора. Не так ли, эфендим?
— Ведь вы, ханым-эфенди, обещали быть стойкой и спокойной,— улыбаясь, обратился Бурханеттин-бей к Нермин.
Нермин подняла голову. Вся в слезах, она походила сейчас на обиженную маленькую девочку. Кямиль-бей почувствовал, что ему не хватает воздуха, он задыхался.
— Где Айше?—тихо спросил он.
— Неужели мы и ее должны были привести сюда? Сколько мы пережили! О том, что вы здесь, узнал Ибрагим-бей. Какое горе свалилось на наши головы!
— Произошла ошибка.
— Прошу вас, сударыня, говорите по-французски,— сказал английский офицер.
Нермин продолжала по-французски. Кямиль-бей растерялся, будто слышал этот язык впервые. Язык, который в устах его жены казался ему некогда музыкой, сейчас стал настоящей пыткой, сковывающей мысль.
— Мы так беспокоились, ведь в этом чужом районе у нас никого нет, мы совсем одни. К нам пришли какие-то незнакомые люди в бедной одежде. Они сообщили, что вас арестовали, спросили, не нуждаемся ли мы в чем-нибудь. Они меня еще больше напугали. Чем они могли нам помочь? Я сразу послала прислугу к Ибрагим-бею. Он ходил в редакцию газеты. Она оказалась закрытой... Мы чуть не умерли от беспокойства. Да будет аллах доволен Ибрагим-беем! Ведь он столько сделал для нас.
Кямиль-бей снял руку с плеча жены и беспомощно опустил ее. Ему не предложили сесть, и это еще больше смущало его. Тщетно старался он стряхнуть с себя какое-то странное оцепенение. Нермин казалась ему чужим человеком, явившимся из далекого и враждебного мира. Он закашлялся, улыбнулся Бурханеттин-бею, пододвинул та-буретку и робко сел.
— Дядя нашел эту женщину... — продолжала Нермин.— Женщину по имени Недиме. Она сказала, что ничего не знает... Должно быть, это наша национальная черта — вовлечь человека в беду, а потом говорить: «Я ничего не знаю...»
— Откуда же она могла знать?
— Полно... Вы все еще считаете меня ребенком. Ведь вы никогда не делали разницы между мной и Айше. Как будто недостаточно было нищеты, в которой мы живем, так вы еще пустились в какие-то авантюры. Я все знаю,
Дядя рассказал мне, в чем дело. Господин майор,— она указала на Бурханеттин-бея,—сказал, что теперь вы образумились. Я надеюсь, что это правда.
— Я образумился? Разве я терял разум?
— Вы меня убиваете. Ребенок так плакал. Если вам не жаль себя, то пожалейте хоть нас.
— Ведь я не сам себя арестовал. Уверяю вас, произошла какая-то ошибка.
— Никакой ошибки нет. Говорят, вы не хотите сказать правду. Вас отпустят, как только вы скажете правду. Его превосходительство дал слово дяде. Это верно, что вы отказываетесь от должности первого секретаря посольства в
Риме?
Ибрагим-бей впервые вмешался в разговор и важно сказал:
— Я говорил с его превосходительством. Оказывается, вам не предъявляют прямого обвинения. Вас задержали временно из-за какого-то показания. — Не зная другого языка, Ибрагим говорил по-турецки. Слушая этого человека, которого он всегда недолюбливал, Кямиль-бей вдруг совершенно успокоился.
— Какое же это показание?—спросил он.
— Вы должны говорить правду.
— Правду?
— Про эту женщину... Все эти гадости — дело ее рук. Это каждому ясно... Вас отпустят, как только вы скажете правду. Бесполезно защищать ее. Да и к тому же говорят, что она давно на подозрении. Ведь муж ее тоже осужден.
— Выдумав все про Недиме-ханым, они хотят, чтобы я оклеветал женщину. За это меня освободят. И вы считаете, что это честный путь?
— Вам ни на кого не надо клеветать... Скажите только правду... Ведь упорствовать бесполезно.
— Оставьте, уважаемый дядя, это слово «бесполезно». — Кямиль-бей сделал ударение на словах «уважаемый дядя». — Бесполезно ждать от меня клеветы на невинную женщину. — Он повернулся к жене. — Тебя обманули, Нермин. Мое освобождение не может быть достигнуто таким путем. Недиме-ханым не имеет никакого отношения к этому делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Что ему сделать, чтобы быть таким сильным, как Ра-миз-эфенди? Ведь сейчас он дрожит, как женщина. А может быть, его и вызывают только за тем, чтобы отпустить? Сердце его бешено билось.
Вдруг ему показалось, что он понял, почему Рамиз-эфенди так подозрительно отнесся к нему, когда они встретились в уборной. Вероятно, он почувствовал, что Кямиль-бей боится. Как можно довериться человеку, который испытывает такой страх? В том, что Рамиза-эфенди ничто не может сломить, Кямиль-бей был уверен. Поэтому он и не побоялся просить его о помощи.
Они прошли по коридору. Из общей камеры слышался злобный мужской голос и звуки уда. Коридор, как всегда, был совершенно пуст. И если бы не слой пыли, покрывавший все вокруг, его можно было бы принять за коридор женского пансиона. Должно быть, сейчас майор Бур-
ханеттин спросит об его решении. Как странно! С момента их свидания прошло уже три дня, а Кямиль-бей только сейчас вспомнил о сделанном ему предложении. Вряд ли ему поверят, если он ответит, что еще не думал об этом. Впрочем, может быть, и майор совершенно забыл о нем. Подойдя к кабинету майора, Кямиль-бей убедился,что его ведут именно к нему. Лейтенант поправил феску и постучал в дверь. Получив разрешение, он быстро вошел и сейчас же вернулся.
— Входите,— сказал он Кямиль-бею, пропуская его вперед.
Кямиль-бей опять увидел красную шелковую гардину, почувствовал тот же пьянящий запах жасмина. И вдруг перед ним оказалась его жена. Если бы Нермин умерла, а он увидел ее живой в черном шелковом чаршафе, такой красивой и достойной обожания, такой печальной, что от жалости разрывалось бы сердце, он не растерялся бы так, как сейчас. Ведь он совсем не ожидал увидеть ее здесь, хотя не было ничего невозможного в том, что жена, разыскивая его, пришла сюда.
Нермин с ужасом смотрела на потерявшую форму феску мужа, на его небритое лицо, неглаженую одежду и особенно на грязный воротник рубашки. Но больше всего на нее подействовали смущение и страх Кямиль-бея, которые он даже не скрывал. Вместо всегда опрятного, элегантного, уверенного в себе человека перед ней стоял растерянный, растрепанный, простой арестант... Нермин закрыла лицо руками и заплакала.
— Почему вы так плохо поступили с нами?—спросила она.
— Прошу вас,—с трудом проговорил Кямиль-бей, подходя к жене. Он положил руку на ее нежные вздрагивающие плечи и, беспомощно озираясь по сторонам, только сейчас заметил дядю Ибрагим-бея и английского офицера с моноклем, должно быть пришедшего вместе с ними.
Майор генерального штаба Бурханеттин-бей с упреком смотрел на Кямиль-бея: «Ну как, нравится вам то, что вы натворили?»
Кямиль-бей умолял жену:
— Не плачьте, прошу вас. Произошла ошибка. Если вы мне не верите, спросите господина майора. Не так ли, эфендим?
— Ведь вы, ханым-эфенди, обещали быть стойкой и спокойной,— улыбаясь, обратился Бурханеттин-бей к Нермин.
Нермин подняла голову. Вся в слезах, она походила сейчас на обиженную маленькую девочку. Кямиль-бей почувствовал, что ему не хватает воздуха, он задыхался.
— Где Айше?—тихо спросил он.
— Неужели мы и ее должны были привести сюда? Сколько мы пережили! О том, что вы здесь, узнал Ибрагим-бей. Какое горе свалилось на наши головы!
— Произошла ошибка.
— Прошу вас, сударыня, говорите по-французски,— сказал английский офицер.
Нермин продолжала по-французски. Кямиль-бей растерялся, будто слышал этот язык впервые. Язык, который в устах его жены казался ему некогда музыкой, сейчас стал настоящей пыткой, сковывающей мысль.
— Мы так беспокоились, ведь в этом чужом районе у нас никого нет, мы совсем одни. К нам пришли какие-то незнакомые люди в бедной одежде. Они сообщили, что вас арестовали, спросили, не нуждаемся ли мы в чем-нибудь. Они меня еще больше напугали. Чем они могли нам помочь? Я сразу послала прислугу к Ибрагим-бею. Он ходил в редакцию газеты. Она оказалась закрытой... Мы чуть не умерли от беспокойства. Да будет аллах доволен Ибрагим-беем! Ведь он столько сделал для нас.
Кямиль-бей снял руку с плеча жены и беспомощно опустил ее. Ему не предложили сесть, и это еще больше смущало его. Тщетно старался он стряхнуть с себя какое-то странное оцепенение. Нермин казалась ему чужим человеком, явившимся из далекого и враждебного мира. Он закашлялся, улыбнулся Бурханеттин-бею, пододвинул та-буретку и робко сел.
— Дядя нашел эту женщину... — продолжала Нермин.— Женщину по имени Недиме. Она сказала, что ничего не знает... Должно быть, это наша национальная черта — вовлечь человека в беду, а потом говорить: «Я ничего не знаю...»
— Откуда же она могла знать?
— Полно... Вы все еще считаете меня ребенком. Ведь вы никогда не делали разницы между мной и Айше. Как будто недостаточно было нищеты, в которой мы живем, так вы еще пустились в какие-то авантюры. Я все знаю,
Дядя рассказал мне, в чем дело. Господин майор,— она указала на Бурханеттин-бея,—сказал, что теперь вы образумились. Я надеюсь, что это правда.
— Я образумился? Разве я терял разум?
— Вы меня убиваете. Ребенок так плакал. Если вам не жаль себя, то пожалейте хоть нас.
— Ведь я не сам себя арестовал. Уверяю вас, произошла какая-то ошибка.
— Никакой ошибки нет. Говорят, вы не хотите сказать правду. Вас отпустят, как только вы скажете правду. Его превосходительство дал слово дяде. Это верно, что вы отказываетесь от должности первого секретаря посольства в
Риме?
Ибрагим-бей впервые вмешался в разговор и важно сказал:
— Я говорил с его превосходительством. Оказывается, вам не предъявляют прямого обвинения. Вас задержали временно из-за какого-то показания. — Не зная другого языка, Ибрагим говорил по-турецки. Слушая этого человека, которого он всегда недолюбливал, Кямиль-бей вдруг совершенно успокоился.
— Какое же это показание?—спросил он.
— Вы должны говорить правду.
— Правду?
— Про эту женщину... Все эти гадости — дело ее рук. Это каждому ясно... Вас отпустят, как только вы скажете правду. Бесполезно защищать ее. Да и к тому же говорят, что она давно на подозрении. Ведь муж ее тоже осужден.
— Выдумав все про Недиме-ханым, они хотят, чтобы я оклеветал женщину. За это меня освободят. И вы считаете, что это честный путь?
— Вам ни на кого не надо клеветать... Скажите только правду... Ведь упорствовать бесполезно.
— Оставьте, уважаемый дядя, это слово «бесполезно». — Кямиль-бей сделал ударение на словах «уважаемый дядя». — Бесполезно ждать от меня клеветы на невинную женщину. — Он повернулся к жене. — Тебя обманули, Нермин. Мое освобождение не может быть достигнуто таким путем. Недиме-ханым не имеет никакого отношения к этому делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89