Разве твое дело здесь?
— Да.
— Ты что, предъявляешь иск?
— Да.
— Ну, это другое дело. Получать деньги всегда хорошо. Значит, когда ты очутился за решеткой, должник не пожелал платить? Ну и мир! Почему ты нам не прислал весточку? Это обидно, право! Как ты мог ничего нам не сообщить? Достаточно было черкнуть: «Шипшак, я хочу тебя видеть». Не нравится мне это, нехорошо. Ведь мы же еще не умерли!
— Спасибо. Ну, стоило ли вас беспокоить?
— Не стоило? Вот как! Очень неприятно это слышать. Выходит, правду говорят: «Раз попал в тюрьму, значит, умер». Но ведь так могут думать только свиньи!
Шипшак что-то вспомнил, выражение его лица, изменилось, и он лукаво подмигнул.
— Ну, а если хотят получить с тебя — тогда все отрицай. Пусть подождут. Не лопнут. Через пять лет аллах смилостивится.
— Послушай, а сколько ему дали? —спросила Шипшака стоящая рядом пожилая женщина.
Не желая отвечать старухе, Шипшак повернулся к мужчинам.
— Пять лет,—сказал он.— Но для таких, как он, это не наказание. Так, пустяковое дело... политическое. (Шипшак как-то особенно произносил слово «политическое».) Правительство сказало: «Будет так». А Суат-бей не согласился. «Так не будет, а будет вот так»,— заявил он. Лучше бы не говорил этого, но раз сказал, уж ничего не поделаешь!— И шепотом добавил: — Отправлял оружие в Анатолию. Понятно?
Окружающие испугались, но в то же время любопытство их еще больше разгорелось. Шипшак продолжал рассказывать.
— Я говорю, что для таких, как он, это не наказание. Ведь их преступление необычное. Подует другой ветер, и смотришь, они уже на свободе.— Зло прищурив глаза, он повернулся к жандарму:—Доложили в канцелярию, что привели заключенного? Сообщили, что привели Суат-агабея?
— Нет.
— Ну и ну! Сразу видно, что ты новичок. Здесь заведен особый порядок. Как только приводят арестованного, о нем докладывают, и его принимают раньше всех. Ступай доложи... Быстрее, посмотрим, чего ты стоишь! Погоди, не убегай! Скажи-ка, кто сейчас начальник охраны дома предварительного заключения? Все еще албанец Байрам Чавуш?
— Да, Байрам Чавуш.
— Разве он не учит вас? Ну и подлец! Не снять наручников! Аллах... аллах... Это, должно быть, новые порядки. Сейчас же сними наручники.
Поколебавшись, жандарм сделал вид, что не понял, и направился в канцелярию.
Шипшак растерянно посмотрел ему вслед и от злости со свистом плюнул на пол.
— Ну, что же, не снимайте, — пробормотал он, — но вам тоже не сладко придется в этом мире! Все мы братья по религии! — И, воспользовавшись тем, что другой жан-
дарм стоял в стороне, шепотом добавил:—Бесстыжий народ эти жандармы. Сунь им в руки пачку сигарет, все сделают. А попадется вот такой, наденут наручники, да еще замок захлопнут. Эх! Разве я не знаю этих подлецов! А ведь если Анатолия победит, Суат-агабей может стать премьер-министром. Он знает все, что делается на земле и под землей. Это солидный майор, к тому же из богатого дома. В семи поколениях его предки были пашами . А какая у него жена! Просто ангел! Видели вы его детей? Нет? Как вспомнишь о них, так сердце разрывается. Они приходят к нему в день свиданий, кричат «папочка» и вешаются ему на шею. Просто плакать хочется. Гяур, и тот пожалел бы.
«Зачем привели сюда этого майора Суат-бея,—с беспокойством подумал Кямиль-бей.— Если действительно из-за долга, то что же это за подлец, который отказывается отдать деньги человеку, попавшему в тюрьму?»
Вернулся жандарм, ходивший в канцелярию.
— Я доложил,— сказал он,—нас вызовут первыми! Шипшак был доволен.
— Ну вот и молодец. Разве должен ждать Суат-агабей, пока люди разводятся? Стыдно и грешно!
Неизвестно, думал ли жандарм о наручниках, когда ходил докладывать, однако он решил их снять и сделал это так величественно, словно дарил поместье. Сняв наручники, он сунул их в карман.
Арестант потер запястье левой руки и глубоко, с облегчением вздохнул. Он весь как-то изменился и теперь не прятал от людей свои умные и грустные голубые глаза. Вынув из кармана пачку сигарет, он предложил Шипшаку, а затем жандармам по сигарете.
Наблюдая за ним, Кямиль-бей заметил, что его движения неестественны и неуверенны, очевидно, это было вызвано сознанием своей беспомощности, а не вины.
Кямиль-бей никак не мог понять, какую пользу может принести государству личная трагедия этого человека. То, что на него надели наручники и насильно изолировали от людей, пытаясь этим унизить в глазах общества, могло
быть обычной грубой местью. Неужели у правительства, столица которого оккупирована армиями почти всего мира,
не было других дел?
«Разве поражение и насилие всегда сопутствуют друг
другу?»—подумал Кямиль-бей.
— Суат-бей! Фахрие-ханым! — крикнул пристав. Сначала Кямиль-бей ничего не понял. Только когда арестант взволнованно поднялся, вспомнил он, что Суат-бей судится из-за долга. Кто же его должник? Неужели женщина?.. Мужчина судится с женщиной из-за денег?.. Какие же у нас странные политические заключенные. Сохрани аллах, если кто-нибудь из них станет премьером!
Толкая друг друга, все бросились к дверям, стараясь быстрее попасть в зал.
В коридоре остались только Кямиль-бей, жандармы, Суат-бей, молодая женщина и ее служанка.
На женщине был модный шелковый чаршаф, дорогие туфли и перчатки. Войдя в зал суда, она приподняла пече, за которым скрывалось невинное личико девочки-подростка.
— Суд уже начался?—спросил Кямиль-бея подошедший адвокат, и они вместе вошли в зал заседания.
Это была небольшая комната. Деревянные скамейки для судей и перегородка, отделяющая их от публики, выкрашены темной коричневой краской. Одна из штор оборвана, и конец ее болтался. Железная труба от печки подвязана к потолку на проволоке. На стенах черные пятна. «Должно быть, печь дымит»,—усмехнувшись, подумал
Кямиль-бей.
Вначале его не интересовало монотонное чтение секретаря суда. Он был занят своими мыслями и, кроме того, полагал, что уже знает сущность дела.
— ...копия свидетельства о браке...
— Что он читает? Какое слушается дело?—спросил Кямиль-бей.
— Дело о разводе...
— Что вы говорите? Не может быть!
Но адвокат нисколько не удивлялся. Прищурившись, Кямиль-бей посмотрел на Суат-бея и Фахрие-ханьм.
— Развода просит женщина?
— Ну да.
— Неужели?
Чтобы поверить этому, достаточно было взглянуть на женщину, которая нисколько не стеснялась и совсем не стыдилась. Наоборот, было похоже, что она гордится своим поступком. Мужчина просто перестал ей нравиться... Надоевший человек... Давно замененный другим...
Судья с жиденькой козлиной бородкой, в белой чалме спрашивал ее о чем-то равнодушным голосом.
Женщина, качая головой, упорствовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Да.
— Ты что, предъявляешь иск?
— Да.
— Ну, это другое дело. Получать деньги всегда хорошо. Значит, когда ты очутился за решеткой, должник не пожелал платить? Ну и мир! Почему ты нам не прислал весточку? Это обидно, право! Как ты мог ничего нам не сообщить? Достаточно было черкнуть: «Шипшак, я хочу тебя видеть». Не нравится мне это, нехорошо. Ведь мы же еще не умерли!
— Спасибо. Ну, стоило ли вас беспокоить?
— Не стоило? Вот как! Очень неприятно это слышать. Выходит, правду говорят: «Раз попал в тюрьму, значит, умер». Но ведь так могут думать только свиньи!
Шипшак что-то вспомнил, выражение его лица, изменилось, и он лукаво подмигнул.
— Ну, а если хотят получить с тебя — тогда все отрицай. Пусть подождут. Не лопнут. Через пять лет аллах смилостивится.
— Послушай, а сколько ему дали? —спросила Шипшака стоящая рядом пожилая женщина.
Не желая отвечать старухе, Шипшак повернулся к мужчинам.
— Пять лет,—сказал он.— Но для таких, как он, это не наказание. Так, пустяковое дело... политическое. (Шипшак как-то особенно произносил слово «политическое».) Правительство сказало: «Будет так». А Суат-бей не согласился. «Так не будет, а будет вот так»,— заявил он. Лучше бы не говорил этого, но раз сказал, уж ничего не поделаешь!— И шепотом добавил: — Отправлял оружие в Анатолию. Понятно?
Окружающие испугались, но в то же время любопытство их еще больше разгорелось. Шипшак продолжал рассказывать.
— Я говорю, что для таких, как он, это не наказание. Ведь их преступление необычное. Подует другой ветер, и смотришь, они уже на свободе.— Зло прищурив глаза, он повернулся к жандарму:—Доложили в канцелярию, что привели заключенного? Сообщили, что привели Суат-агабея?
— Нет.
— Ну и ну! Сразу видно, что ты новичок. Здесь заведен особый порядок. Как только приводят арестованного, о нем докладывают, и его принимают раньше всех. Ступай доложи... Быстрее, посмотрим, чего ты стоишь! Погоди, не убегай! Скажи-ка, кто сейчас начальник охраны дома предварительного заключения? Все еще албанец Байрам Чавуш?
— Да, Байрам Чавуш.
— Разве он не учит вас? Ну и подлец! Не снять наручников! Аллах... аллах... Это, должно быть, новые порядки. Сейчас же сними наручники.
Поколебавшись, жандарм сделал вид, что не понял, и направился в канцелярию.
Шипшак растерянно посмотрел ему вслед и от злости со свистом плюнул на пол.
— Ну, что же, не снимайте, — пробормотал он, — но вам тоже не сладко придется в этом мире! Все мы братья по религии! — И, воспользовавшись тем, что другой жан-
дарм стоял в стороне, шепотом добавил:—Бесстыжий народ эти жандармы. Сунь им в руки пачку сигарет, все сделают. А попадется вот такой, наденут наручники, да еще замок захлопнут. Эх! Разве я не знаю этих подлецов! А ведь если Анатолия победит, Суат-агабей может стать премьер-министром. Он знает все, что делается на земле и под землей. Это солидный майор, к тому же из богатого дома. В семи поколениях его предки были пашами . А какая у него жена! Просто ангел! Видели вы его детей? Нет? Как вспомнишь о них, так сердце разрывается. Они приходят к нему в день свиданий, кричат «папочка» и вешаются ему на шею. Просто плакать хочется. Гяур, и тот пожалел бы.
«Зачем привели сюда этого майора Суат-бея,—с беспокойством подумал Кямиль-бей.— Если действительно из-за долга, то что же это за подлец, который отказывается отдать деньги человеку, попавшему в тюрьму?»
Вернулся жандарм, ходивший в канцелярию.
— Я доложил,— сказал он,—нас вызовут первыми! Шипшак был доволен.
— Ну вот и молодец. Разве должен ждать Суат-агабей, пока люди разводятся? Стыдно и грешно!
Неизвестно, думал ли жандарм о наручниках, когда ходил докладывать, однако он решил их снять и сделал это так величественно, словно дарил поместье. Сняв наручники, он сунул их в карман.
Арестант потер запястье левой руки и глубоко, с облегчением вздохнул. Он весь как-то изменился и теперь не прятал от людей свои умные и грустные голубые глаза. Вынув из кармана пачку сигарет, он предложил Шипшаку, а затем жандармам по сигарете.
Наблюдая за ним, Кямиль-бей заметил, что его движения неестественны и неуверенны, очевидно, это было вызвано сознанием своей беспомощности, а не вины.
Кямиль-бей никак не мог понять, какую пользу может принести государству личная трагедия этого человека. То, что на него надели наручники и насильно изолировали от людей, пытаясь этим унизить в глазах общества, могло
быть обычной грубой местью. Неужели у правительства, столица которого оккупирована армиями почти всего мира,
не было других дел?
«Разве поражение и насилие всегда сопутствуют друг
другу?»—подумал Кямиль-бей.
— Суат-бей! Фахрие-ханым! — крикнул пристав. Сначала Кямиль-бей ничего не понял. Только когда арестант взволнованно поднялся, вспомнил он, что Суат-бей судится из-за долга. Кто же его должник? Неужели женщина?.. Мужчина судится с женщиной из-за денег?.. Какие же у нас странные политические заключенные. Сохрани аллах, если кто-нибудь из них станет премьером!
Толкая друг друга, все бросились к дверям, стараясь быстрее попасть в зал.
В коридоре остались только Кямиль-бей, жандармы, Суат-бей, молодая женщина и ее служанка.
На женщине был модный шелковый чаршаф, дорогие туфли и перчатки. Войдя в зал суда, она приподняла пече, за которым скрывалось невинное личико девочки-подростка.
— Суд уже начался?—спросил Кямиль-бея подошедший адвокат, и они вместе вошли в зал заседания.
Это была небольшая комната. Деревянные скамейки для судей и перегородка, отделяющая их от публики, выкрашены темной коричневой краской. Одна из штор оборвана, и конец ее болтался. Железная труба от печки подвязана к потолку на проволоке. На стенах черные пятна. «Должно быть, печь дымит»,—усмехнувшись, подумал
Кямиль-бей.
Вначале его не интересовало монотонное чтение секретаря суда. Он был занят своими мыслями и, кроме того, полагал, что уже знает сущность дела.
— ...копия свидетельства о браке...
— Что он читает? Какое слушается дело?—спросил Кямиль-бей.
— Дело о разводе...
— Что вы говорите? Не может быть!
Но адвокат нисколько не удивлялся. Прищурившись, Кямиль-бей посмотрел на Суат-бея и Фахрие-ханьм.
— Развода просит женщина?
— Ну да.
— Неужели?
Чтобы поверить этому, достаточно было взглянуть на женщину, которая нисколько не стеснялась и совсем не стыдилась. Наоборот, было похоже, что она гордится своим поступком. Мужчина просто перестал ей нравиться... Надоевший человек... Давно замененный другим...
Судья с жиденькой козлиной бородкой, в белой чалме спрашивал ее о чем-то равнодушным голосом.
Женщина, качая головой, упорствовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89