В конце концов, не так уж трудно передать кому-то бумаги. Но все же... Он не был уверен в том, что скоро начнется наступление, и надеялся, что противник будет ждать конца мирных переговров. Кроме того, он понимал, что ни в коем случае нельзя беспокоить Недиме. Поэтому он решил взять это поручение на себя и продолжал скрывать от Ниязи местопребывание Недиме-ханым.
— Да, это, конечно, очень важное дело! Сегодня же вечером я обязательно найду Недиме-ханым. Думаю, что она еще в таком состоянии, что сможет завтра первым же пароходом приехать в Стамбул и передать бумаги. Хорошо? Ну, как там Ахмет?
— Здоров.
— Его не пытали?
— Нет. Пока еще не решаются пытать. Я каждый час получаю о нем сведения.
— Он в чем-нибудь нуждается?
— Нет, ни в чем. А не лучше ли пока не говорить Недиме об аресте Ахмета?
— Да, так будет лучше. Незачем ей лишний раз волноваться.
— Но если она спросит вас, почему не пришел Ахмет?
— Что-нибудь придумаю. Ахмет ведь холостяк. Нет ничего удивительного в том, что мы не знаем, где он.
— Правильно. Браво, Кямиль-бей! Можно сказать, что уехал в Измит. У него, мол, там дело в Деирмендере. Например, нужно достать новую партию оружия... Или еще что-нибудь, придумайте сами.
— Конечно. Вы увидите Ахмета?
— Нет. Но узнаю о нем. У меня в участке есть знакомый лейтенант. Правда, порядочный трус, но меня он любит.
— У Ахмета ведь никого нет, мы должны подумать о нем. Надо передать ему денег.
— Предоставьте об этом позаботиться мне.
— Когда мы увидимся?
— Здесь. Завтра вечером в это же время.
— Я боюсь, как бы не стали пытать Ахмета.
— Не будут. После нашей победы под Инёню они боятся. Да и нет никаких улик. Его арестовали по подозрению. Вернее, по доносу Розальти... Вы не задерживайтесь, а то уйдет последний пароход.
— Причем тут пароход! Если нужно будет, я доберусь лодкой из Эренкёя. Погода хорошая...
— Ну, пойду. Лучше нам не выходить вместе. Я посмотрю, может быть, и за вами следят. Если поблизости нет шпика, сяду в кофейне напротив и буду читать газету. Это послужит для вас условным сигналом.
— Благодарю. Я сейчас же поеду к Недиме.
— Будьте внимательны. Малейшая оплошность может привести к провалу. Вот вы напечатали, что стамбульское правительство создает затруднения для Анатолии на лондонской конференции. Это неосторожно.
— Другого выхода у нас не было. Али Кемаль написал, что мирные переговоры осложняет анатолийское правительство. Надо было рассказать народу правду.
— А если арестуют Недиме-ханым? Это все равно что сдать родину врагу. Тогда я повешусь.
— Они не посмеют тронуть женщину.
— Вы так думаете? Если найдут нужным, арестуют не только женщину, но и ребенка.
— Прошу вас... Займитесь Ахметом.
— Хорошо.
Ниязи подошел к Кямиль-бею. — Позволь обнять тебя, - сказал он. Они обнялись и поцеловались.
Кямиль-бей пошел за пальто, но неожиданно остановился как вкопанный, вспомнив слова Ниязи: «Если арестуют Недиме-ханым... Тогда я повешусь». Только теперь до него дошел весь ужасный смысл этих слов, произнесенных шепотом. Если случится такое несчастье, кто сообщит о нем Ихсану? Конечно, он сам... О аллах! С какой тревогой смотрит на него Ихсан каждый раз, как он входит к нему. И как старается ее скрыть! Он боится не за себя — за жену. Как-то он сказал: «Когда Недиме чуточку опаздывает, я буквально умираю. Не дай аллах когда-нибудь вам испытать то, что чувствую я. Поверьте, я страдаю за всех мужчин». Если не пойдет он, пойдет Ниязи-агабей. Он тоже будет волноваться, будет прятать глаза. Ихсан обязательно спросит: «А где Кямиль?» Да! «Где Кямиль?»
Кямиль-бей был в полной растерянности и невольно злился на Ахмета, хотя, конечно, понимал, что сердиться на человека, попавшего в полицейский участок, по крайней мере неразумно. Тем не менее гнев его все усиливался. «Да что они, с ума, что ли, сошли? Зачем впутывают в такое дело женщину?» Его мужское самолюбие было оскорблено. Значит, несмотря на все его старания, ему до сих пор не доверяют? Что же делать? Убить генерала Фран-шета д'Эспер '> для того чтобы завоевать доверие близких товарищей? Доверие людей, которые ему дороже всех? Кямиль-бею вдруг показалось, что в комнате потемнело. Не погасив печки, он надел пальто и вышел. Отдавая ключ сторожу, он сказал:
— Печка топится. Приглядите. — Боясь встретить кого-нибудь, кто задержал бы его разговорами, он поднял воротник пальто и спрятал в него лицо.
Ниязи-эфенди стоял у окна кофейни напротив редакции, делая вид, что читает газету. Значит, шпиков нет... Кямиль-бей быстро пошел по улице. Ему казалось, что за ним следит не один, а сотня шпионов. Миновав почту, он вошел в Мысырчаршысы. Здесь было много народу, но это не успокоило его, наоборот, страх усилился.
О аллах! Человека на его родине превращают в загнанного зверя!
Не осмеливаясь пойти сразу на лодочную пристань, Кямиль-бей свернул в кривую улочку, откуда доносились крики рыбаков. Это были свободные люди. За ними не следят. Никого из них не преследуют так, как его...
Пройдя несколько кварталов, Кямиль-бей ощутил усталость. Больше не надо было прятать лицо, и он опустил воротник. Он почувствовал прилив бодрости и попытался понять, что с ним происходит. Несмотря на грозившую ему опасность, он ни в чем не раскаивался, и даже недоверие друзей перестало его огорчать.
Объездив весь мир вдоль и поперек, Кямиль-бей ни разу не был в Измире. Он не видел ни Анкары, ни Сива-са, ни Эрзерума, не имел никакого представления об Анатолии. И тем не менее все это было его отчизной, и он хотел бороться за нее, какая бы опасность ему ни угрожала. Так вот что называется любовью к родине!
Свернув за угол, он вышел к морю. В этом месте Золотой Рог походил больше на грязное болото, чем на море. Впереди чернела масса барж... Странные корыта, которые словно ждут, чтобы султан Мехмет Фатих заставил их двигаться по суше... Каждый раз, глядя на них издали, Кямиль-бей вспоминал об этом. Какая-то рухлядь. Здесь же стояли старые посудины «Ширкета» и ветхие лодочки, перевозившие пассажиров за сто пара... И современные стамбульские лодки с зелеными, желтыми, красными полосами... В одну из них он должен сейчас сесть, чтобы укрыться от преследователей.
Кямиль-бей замедлил шаг, вглядываясь в лица лодочников, он искал человека, который показался бы ему заслуживающим доверия. Но лодочники брали пассажиров строго по очереди. Наконец подошла очередь старого седобородого лодочника с длинным носом. Это, вероятно, был лаз. Однажды Кямиль-бей переправлялся на одной из таких лодок вместе с Ахметом. Когда он заговорил о благородном открытом лице лодочника, Ахмет прервал его: «Брось романтизм! Может быть, это убийца, из-за кровной
мести отправивший на тот свет не одного человека и скрывающийся теперь здесь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Да, это, конечно, очень важное дело! Сегодня же вечером я обязательно найду Недиме-ханым. Думаю, что она еще в таком состоянии, что сможет завтра первым же пароходом приехать в Стамбул и передать бумаги. Хорошо? Ну, как там Ахмет?
— Здоров.
— Его не пытали?
— Нет. Пока еще не решаются пытать. Я каждый час получаю о нем сведения.
— Он в чем-нибудь нуждается?
— Нет, ни в чем. А не лучше ли пока не говорить Недиме об аресте Ахмета?
— Да, так будет лучше. Незачем ей лишний раз волноваться.
— Но если она спросит вас, почему не пришел Ахмет?
— Что-нибудь придумаю. Ахмет ведь холостяк. Нет ничего удивительного в том, что мы не знаем, где он.
— Правильно. Браво, Кямиль-бей! Можно сказать, что уехал в Измит. У него, мол, там дело в Деирмендере. Например, нужно достать новую партию оружия... Или еще что-нибудь, придумайте сами.
— Конечно. Вы увидите Ахмета?
— Нет. Но узнаю о нем. У меня в участке есть знакомый лейтенант. Правда, порядочный трус, но меня он любит.
— У Ахмета ведь никого нет, мы должны подумать о нем. Надо передать ему денег.
— Предоставьте об этом позаботиться мне.
— Когда мы увидимся?
— Здесь. Завтра вечером в это же время.
— Я боюсь, как бы не стали пытать Ахмета.
— Не будут. После нашей победы под Инёню они боятся. Да и нет никаких улик. Его арестовали по подозрению. Вернее, по доносу Розальти... Вы не задерживайтесь, а то уйдет последний пароход.
— Причем тут пароход! Если нужно будет, я доберусь лодкой из Эренкёя. Погода хорошая...
— Ну, пойду. Лучше нам не выходить вместе. Я посмотрю, может быть, и за вами следят. Если поблизости нет шпика, сяду в кофейне напротив и буду читать газету. Это послужит для вас условным сигналом.
— Благодарю. Я сейчас же поеду к Недиме.
— Будьте внимательны. Малейшая оплошность может привести к провалу. Вот вы напечатали, что стамбульское правительство создает затруднения для Анатолии на лондонской конференции. Это неосторожно.
— Другого выхода у нас не было. Али Кемаль написал, что мирные переговоры осложняет анатолийское правительство. Надо было рассказать народу правду.
— А если арестуют Недиме-ханым? Это все равно что сдать родину врагу. Тогда я повешусь.
— Они не посмеют тронуть женщину.
— Вы так думаете? Если найдут нужным, арестуют не только женщину, но и ребенка.
— Прошу вас... Займитесь Ахметом.
— Хорошо.
Ниязи подошел к Кямиль-бею. — Позволь обнять тебя, - сказал он. Они обнялись и поцеловались.
Кямиль-бей пошел за пальто, но неожиданно остановился как вкопанный, вспомнив слова Ниязи: «Если арестуют Недиме-ханым... Тогда я повешусь». Только теперь до него дошел весь ужасный смысл этих слов, произнесенных шепотом. Если случится такое несчастье, кто сообщит о нем Ихсану? Конечно, он сам... О аллах! С какой тревогой смотрит на него Ихсан каждый раз, как он входит к нему. И как старается ее скрыть! Он боится не за себя — за жену. Как-то он сказал: «Когда Недиме чуточку опаздывает, я буквально умираю. Не дай аллах когда-нибудь вам испытать то, что чувствую я. Поверьте, я страдаю за всех мужчин». Если не пойдет он, пойдет Ниязи-агабей. Он тоже будет волноваться, будет прятать глаза. Ихсан обязательно спросит: «А где Кямиль?» Да! «Где Кямиль?»
Кямиль-бей был в полной растерянности и невольно злился на Ахмета, хотя, конечно, понимал, что сердиться на человека, попавшего в полицейский участок, по крайней мере неразумно. Тем не менее гнев его все усиливался. «Да что они, с ума, что ли, сошли? Зачем впутывают в такое дело женщину?» Его мужское самолюбие было оскорблено. Значит, несмотря на все его старания, ему до сих пор не доверяют? Что же делать? Убить генерала Фран-шета д'Эспер '> для того чтобы завоевать доверие близких товарищей? Доверие людей, которые ему дороже всех? Кямиль-бею вдруг показалось, что в комнате потемнело. Не погасив печки, он надел пальто и вышел. Отдавая ключ сторожу, он сказал:
— Печка топится. Приглядите. — Боясь встретить кого-нибудь, кто задержал бы его разговорами, он поднял воротник пальто и спрятал в него лицо.
Ниязи-эфенди стоял у окна кофейни напротив редакции, делая вид, что читает газету. Значит, шпиков нет... Кямиль-бей быстро пошел по улице. Ему казалось, что за ним следит не один, а сотня шпионов. Миновав почту, он вошел в Мысырчаршысы. Здесь было много народу, но это не успокоило его, наоборот, страх усилился.
О аллах! Человека на его родине превращают в загнанного зверя!
Не осмеливаясь пойти сразу на лодочную пристань, Кямиль-бей свернул в кривую улочку, откуда доносились крики рыбаков. Это были свободные люди. За ними не следят. Никого из них не преследуют так, как его...
Пройдя несколько кварталов, Кямиль-бей ощутил усталость. Больше не надо было прятать лицо, и он опустил воротник. Он почувствовал прилив бодрости и попытался понять, что с ним происходит. Несмотря на грозившую ему опасность, он ни в чем не раскаивался, и даже недоверие друзей перестало его огорчать.
Объездив весь мир вдоль и поперек, Кямиль-бей ни разу не был в Измире. Он не видел ни Анкары, ни Сива-са, ни Эрзерума, не имел никакого представления об Анатолии. И тем не менее все это было его отчизной, и он хотел бороться за нее, какая бы опасность ему ни угрожала. Так вот что называется любовью к родине!
Свернув за угол, он вышел к морю. В этом месте Золотой Рог походил больше на грязное болото, чем на море. Впереди чернела масса барж... Странные корыта, которые словно ждут, чтобы султан Мехмет Фатих заставил их двигаться по суше... Каждый раз, глядя на них издали, Кямиль-бей вспоминал об этом. Какая-то рухлядь. Здесь же стояли старые посудины «Ширкета» и ветхие лодочки, перевозившие пассажиров за сто пара... И современные стамбульские лодки с зелеными, желтыми, красными полосами... В одну из них он должен сейчас сесть, чтобы укрыться от преследователей.
Кямиль-бей замедлил шаг, вглядываясь в лица лодочников, он искал человека, который показался бы ему заслуживающим доверия. Но лодочники брали пассажиров строго по очереди. Наконец подошла очередь старого седобородого лодочника с длинным носом. Это, вероятно, был лаз. Однажды Кямиль-бей переправлялся на одной из таких лодок вместе с Ахметом. Когда он заговорил о благородном открытом лице лодочника, Ахмет прервал его: «Брось романтизм! Может быть, это убийца, из-за кровной
мести отправивший на тот свет не одного человека и скрывающийся теперь здесь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89