Не могу же я убить себя, пока идет борьба!» Он взял карточку Айше, коснулся пальцем кончика ее носа и спросил что-то по-французски.
Айше смотрела на него с фотографии своими большими глазами, словно все поняла и то, что она поняла, ей понравилось.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Суд начался через неделю. Военный трибунал состоял из пяти офицеров. Обвинителем выступал майор Бурха-неттин-бей. Уже на первом заседании стало ясно, что он весьма мало считается с трибуналом, который одной своей величественностью внушал людям страх и уважение. По-видимому, ему была хорошо известна вся грязная деятельность этого суда, отправляющего ни в чем не повинных людей на эшафот.
Кучера отпустили после первого допроса, против Неди-ме-ханым улик не нашлось; таким образом, обвинялись только Кямиль-бей и Рамиз-эфенди. Рамиз был переведен в камеру Кямиль-бея.
— Заметили?—спросил Кямиль-бей, когда они вернулись в камеру после первого заседания. — Мне показалось, что они какие-то странные. Словно чего-то ждут. Они волнуются. Не правда ли?
— Вы правы. Греки перешли в наступление.
— Неужели? Как вы узнали?
— Когда мы ждали у зала заседания, об этом говорил один мой знакомый офицер. Он сказал это другому офицеру, но так, чтобы я слышал. Если бы узнать хоть направление наступления...
— Аллах даст, узнаем... Теперь о вас будут наводить справки в квартале. А вдруг выяснится, что вы офицер запаса?
— Не волнуйтесь, не выяснится. Мой покойный брат был котельщиком. Имя его Рамиз. А мое — Ремзи... Мы оба ушли на войну, и почти одновременно пришло извещение, что оба пропали без вести. А сейчас все перепуталось. Кто разберет где Рамиз, где Ремзи? Нури-уста справится с таким пустяковым делом...
— Кто это Нури-уста?
— Староста нашего квартала. Слесарь. Когда я поступал на пароход, он дал мне хорошую характеристику. О нашем деле он все знает.
— Только бы не установили, что вы офицер.
— Ничего не будет, если и установят. Не беспокойтесь об этом.
— Выяснится, что вы солгали. Если узнают, что вы офицер запаса, не поверят ни одному вашему слову. Как ловко вы подражаете уличному жаргону.
— Это не совсем подражание. В молодости я бегал по улицам и таскал ящик с пожарным насосом. Этот жаргон был моим родным языком. А судьи на самом деле вели себя странно. Они хотят, чтобы победил враг, мы же хотим нашей победы. Когда-нибудь об этом будут рассказывать детям, но они не поверят.
— Как странно, ведь они убеждены, что тоже желают добра своей родине.
— Не думаю... Будь они в этом убеждены, не были бы так напуганы. Если мы потерпим поражение, я покончу с собой, Кямиль-бей... Не потому, что мы потерпели поражение, а потому, что не смогли доказать свою правоту.
— Не дай бог, чтобы мы потерпели поражение.
— Не дай бог, но... Я не знаю положения в стране. Я не знаю, что анатолийцам удалось сделать после первой победы под Инёню, после Черкеза Этема? Без войска против регулярной армии не устоишь. Ведь это уж не такое дело, с каким мог справиться Демирджи Эфе. Вы в армии не служили, вам трудно это понять. Чем больше в стране бездельников, тем быстрее иссякают силы сопротивления. Представьте себе... С отрядом из пятисот конников вы прибываете в деревню страны, которая вот уже десять
лет ведет войну. В деревне не осталось ни одного мужчины. У вас нет снабжения, нет продовольствия, животным нужен корм, людям — хлеб. Надо ремонтировать седла, седельные подстилки, недоуздки, одежду, обувь. Где все это достать? Деньги потеряли всякую ценность, потому что связь прервана. Можете сколько угодно говорить крестьянину о чести, совести, вражеской неволе, он думает только об одном: об овсе, который вы сегодня у него отняли. Он шлет вам вслед проклятия. Бывает, что крестьяне, маскируясь под эшкия, скрывающихся в округе, отправляются по ночам грабить соседей.
— Об этом я никогда не задумывался.
— Поэтому борьба и кажется вам легкой.
— Мустафа Кемаль-паша, несомненно, уже создал народную армию. Вот увидите.
— Дай бог! Но если он не успел создать ее, горе нам!
— Члены военного трибунала, конечно, обо всем знают. Они наверняка получают оттуда сообщения. Мне кажется, что, не будь там армии, они не были бы так встревожены.
— Да... Возможно... Если нам удастся остановить и это наступление, значит, хорошая ли, плохая, но армия создана. Тогда мы обязательно выиграем войну. Это прекрасно понимают и члены военного трибунала. Они говорят: «Если народная армия создана, мы пропали!» А мы говорим: «Если армия не создана, мы пропали!»
— С ума можно сойти! Как узнать, что там делается? Неужели жизнь и будущее целой страны зависит от одного только обстоятельства — от того, поверит ли народ в свои силы? Упаси аллах!
— Я думаю иначе. Судьба целой страны нередко может зависеть от одного обстоятельства, а иногда и должна от него зависеть. В конце концов, опасности не больше, чем надежды на победу. Я слышал пословицу: «Бьешь курда — знай меру!» Ее употребляют в том смысле, что людей нельзя слишком притеснять... А нас совсем придавили. Бежать нам больше некуда, они уже ломятся в двери наших домовых бань, куда мы спрятались. Вернее, они уже ворвались в них и выгнали нас на улицу нагишом.
Если народ понял это, если это понял Мустафа Кемаль-паша, тогда исход борьбы предрешен.
— Необходимо узнать, что в Анатолии. Даже «Пеям сабах» ничего не пишет.
— Говорят, что плохая весть доходит быстро. Будем думать, что все хорошо и мы побеждаем! Страна в такой опасности, а мы обречены на бездействие! Это невыносимо!
Рамиз вздохнул, как беспомощный ребенок. И Кямиль-бей с такой готовностью протянул ему сигарету, что казалось, отдавал свое сердце. Чувствовать то же, что чувствует человек, находящийся рядом с тобой, верить тому же, во что верит он, — это и есть подлинное братство.
На следующий день до них дошли кое-какие новости, одна тревожнее другой. Враг перешел в наступление в районе Ушака и Бурсы. События развивались так, как указывалось в бумагах, которые им не удалось переправить.
— Мы во всем виноваты, — сокрушался Кямиль-бей.— Это мы испортили все дело. Ведь там так нужны были эти бумаги.
— Не волнуйся, брат мой,—ответил Рамиз.—Кто знает, какая копия была в наших руках... Уверен, что они вовремя получили все, что надо. К тому же через Стамбул не передашь военных сообщений. Ведь отсюда мы можем посылать только то, что касается Стамбула и Фракии. Не забудь, что враг находится на нашей земле. Даже если они подкуют своих мулов, мы будем об этом знать. Увидишь, они уже получили сообщение о подготовке наступления.
— Как бы мирные переговоры не застигли наших врасплох! — сказал Кямиль-бей.
— Ну что ты! Одно дело переговоры за столом, другое — ожидание перемирия в окопах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Айше смотрела на него с фотографии своими большими глазами, словно все поняла и то, что она поняла, ей понравилось.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Суд начался через неделю. Военный трибунал состоял из пяти офицеров. Обвинителем выступал майор Бурха-неттин-бей. Уже на первом заседании стало ясно, что он весьма мало считается с трибуналом, который одной своей величественностью внушал людям страх и уважение. По-видимому, ему была хорошо известна вся грязная деятельность этого суда, отправляющего ни в чем не повинных людей на эшафот.
Кучера отпустили после первого допроса, против Неди-ме-ханым улик не нашлось; таким образом, обвинялись только Кямиль-бей и Рамиз-эфенди. Рамиз был переведен в камеру Кямиль-бея.
— Заметили?—спросил Кямиль-бей, когда они вернулись в камеру после первого заседания. — Мне показалось, что они какие-то странные. Словно чего-то ждут. Они волнуются. Не правда ли?
— Вы правы. Греки перешли в наступление.
— Неужели? Как вы узнали?
— Когда мы ждали у зала заседания, об этом говорил один мой знакомый офицер. Он сказал это другому офицеру, но так, чтобы я слышал. Если бы узнать хоть направление наступления...
— Аллах даст, узнаем... Теперь о вас будут наводить справки в квартале. А вдруг выяснится, что вы офицер запаса?
— Не волнуйтесь, не выяснится. Мой покойный брат был котельщиком. Имя его Рамиз. А мое — Ремзи... Мы оба ушли на войну, и почти одновременно пришло извещение, что оба пропали без вести. А сейчас все перепуталось. Кто разберет где Рамиз, где Ремзи? Нури-уста справится с таким пустяковым делом...
— Кто это Нури-уста?
— Староста нашего квартала. Слесарь. Когда я поступал на пароход, он дал мне хорошую характеристику. О нашем деле он все знает.
— Только бы не установили, что вы офицер.
— Ничего не будет, если и установят. Не беспокойтесь об этом.
— Выяснится, что вы солгали. Если узнают, что вы офицер запаса, не поверят ни одному вашему слову. Как ловко вы подражаете уличному жаргону.
— Это не совсем подражание. В молодости я бегал по улицам и таскал ящик с пожарным насосом. Этот жаргон был моим родным языком. А судьи на самом деле вели себя странно. Они хотят, чтобы победил враг, мы же хотим нашей победы. Когда-нибудь об этом будут рассказывать детям, но они не поверят.
— Как странно, ведь они убеждены, что тоже желают добра своей родине.
— Не думаю... Будь они в этом убеждены, не были бы так напуганы. Если мы потерпим поражение, я покончу с собой, Кямиль-бей... Не потому, что мы потерпели поражение, а потому, что не смогли доказать свою правоту.
— Не дай бог, чтобы мы потерпели поражение.
— Не дай бог, но... Я не знаю положения в стране. Я не знаю, что анатолийцам удалось сделать после первой победы под Инёню, после Черкеза Этема? Без войска против регулярной армии не устоишь. Ведь это уж не такое дело, с каким мог справиться Демирджи Эфе. Вы в армии не служили, вам трудно это понять. Чем больше в стране бездельников, тем быстрее иссякают силы сопротивления. Представьте себе... С отрядом из пятисот конников вы прибываете в деревню страны, которая вот уже десять
лет ведет войну. В деревне не осталось ни одного мужчины. У вас нет снабжения, нет продовольствия, животным нужен корм, людям — хлеб. Надо ремонтировать седла, седельные подстилки, недоуздки, одежду, обувь. Где все это достать? Деньги потеряли всякую ценность, потому что связь прервана. Можете сколько угодно говорить крестьянину о чести, совести, вражеской неволе, он думает только об одном: об овсе, который вы сегодня у него отняли. Он шлет вам вслед проклятия. Бывает, что крестьяне, маскируясь под эшкия, скрывающихся в округе, отправляются по ночам грабить соседей.
— Об этом я никогда не задумывался.
— Поэтому борьба и кажется вам легкой.
— Мустафа Кемаль-паша, несомненно, уже создал народную армию. Вот увидите.
— Дай бог! Но если он не успел создать ее, горе нам!
— Члены военного трибунала, конечно, обо всем знают. Они наверняка получают оттуда сообщения. Мне кажется, что, не будь там армии, они не были бы так встревожены.
— Да... Возможно... Если нам удастся остановить и это наступление, значит, хорошая ли, плохая, но армия создана. Тогда мы обязательно выиграем войну. Это прекрасно понимают и члены военного трибунала. Они говорят: «Если народная армия создана, мы пропали!» А мы говорим: «Если армия не создана, мы пропали!»
— С ума можно сойти! Как узнать, что там делается? Неужели жизнь и будущее целой страны зависит от одного только обстоятельства — от того, поверит ли народ в свои силы? Упаси аллах!
— Я думаю иначе. Судьба целой страны нередко может зависеть от одного обстоятельства, а иногда и должна от него зависеть. В конце концов, опасности не больше, чем надежды на победу. Я слышал пословицу: «Бьешь курда — знай меру!» Ее употребляют в том смысле, что людей нельзя слишком притеснять... А нас совсем придавили. Бежать нам больше некуда, они уже ломятся в двери наших домовых бань, куда мы спрятались. Вернее, они уже ворвались в них и выгнали нас на улицу нагишом.
Если народ понял это, если это понял Мустафа Кемаль-паша, тогда исход борьбы предрешен.
— Необходимо узнать, что в Анатолии. Даже «Пеям сабах» ничего не пишет.
— Говорят, что плохая весть доходит быстро. Будем думать, что все хорошо и мы побеждаем! Страна в такой опасности, а мы обречены на бездействие! Это невыносимо!
Рамиз вздохнул, как беспомощный ребенок. И Кямиль-бей с такой готовностью протянул ему сигарету, что казалось, отдавал свое сердце. Чувствовать то же, что чувствует человек, находящийся рядом с тобой, верить тому же, во что верит он, — это и есть подлинное братство.
На следующий день до них дошли кое-какие новости, одна тревожнее другой. Враг перешел в наступление в районе Ушака и Бурсы. События развивались так, как указывалось в бумагах, которые им не удалось переправить.
— Мы во всем виноваты, — сокрушался Кямиль-бей.— Это мы испортили все дело. Ведь там так нужны были эти бумаги.
— Не волнуйся, брат мой,—ответил Рамиз.—Кто знает, какая копия была в наших руках... Уверен, что они вовремя получили все, что надо. К тому же через Стамбул не передашь военных сообщений. Ведь отсюда мы можем посылать только то, что касается Стамбула и Фракии. Не забудь, что враг находится на нашей земле. Даже если они подкуют своих мулов, мы будем об этом знать. Увидишь, они уже получили сообщение о подготовке наступления.
— Как бы мирные переговоры не застигли наших врасплох! — сказал Кямиль-бей.
— Ну что ты! Одно дело переговоры за столом, другое — ожидание перемирия в окопах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89