До сих пор он всячески приучал себя к мысли о поражении, готовясь мужественно принять страшный удар. Все плыло перед его глазами, лицо жены то приближалось к нему, то снова удалялось, и только голос ее был реален, хорошо знакомый голос, вливавший в него новые силы. Не ошибающийся, не сдающийся, мужественный голос народа...
Фатьма-ханым рассказывала:
— Говорят, что наши дрались как тигры, но потери невелики. В снегопад, в ужасную погоду... Вот мой худенький сынок капризничает, когда у него насморк. Пусть попробует еще раз заикнуться, что болен, я ему задам. Он мне дал слово, что на пустяки больше жаловаться не будет, да и плакать тоже... У вас есть ребенок? — спросила она Нермин.
— Есть.
— Это хорошо... Ребенок для женщины отрада. Мальчик?
— Нет, девочка.
— Сколько ей?
— Скоро пять.
— Малышка еще. Почему же вы не привели ее?
— Она немного больна, горло болит.
— Пройдет. Надо держать в тепле. А о них не беспокойтесь, — указала она на мужчин. — Мустафа-эфенди сказал, что теперь их долго не продержут. Скоро выпустят.
— Пошли аллах!
— Вот увидите. Мустафа-эфенди все знает. Я хотела еще вчера вечером прийти. Нури-уста не пустил. Ночью, говорит, там все заперто, тебя туда не пустят и сообщения не передадут. Сегодня сам хотел прийти, но ведь он всю ночь не спал. Если бы ты видел Нури-уста! Он прямо помолодел. Не стеснялся бы соседей, плясать бы стал! Привет вам передавал.
— Спасибо ему.
— Собрал грязное белье? Я заберу.
— Сегодня не нужно, в другой раз.
Кямиль-бею и Рамизу-эфенди очень хотелось остаться наедине. Допив чай, они проводили гостей и вернулись в свою камеру. Рамиз обнял Кямиль-бея.
— Поздравляю!—сказал он дрожащим голосом.— На свете нет больших дураков и ослов, чем я...
— Почему?
— Я ведь все сочинял... Видно, не очень верил в победу... Позор!
У обоих глаза были полны слез. Они улыбались, бесконечно счастливые. Кямиль-бей устало опустился на койку. Рамиз-эфенди стал расхаживать по камере.
— Едва не упал, — сказал он.;— Не обопрись я на сына, свалялся бы от такой новости.
— Я тоже едва устоял на ногах.
— Видел. Побелел как полотно. Я тоже побледнел?
— Конечно... — Кямиль-бей подошел к нему. — Рамиз-эфенди, поздравляю тебя! Твоя жена, извини, я говорю о ханым-эфенди... она как львица...
— Фатьма? По ее виду этого не скажешь, но она действительно такая.
Рамиз кашлянул, сунул руки в карманы брюк и продолжал ходить из угла в угол. Он чувствовал потребность говорить о своей возлюбленной, как и все мужчины в счастливые и печальные минуты жизни. Но, поняв значение слов Кямиль-бея: «Поздравляю тебя», он снова смущенно кашлянул.
— Женщины не виноваты, — сказал он, — подумай о среде, в которой они растут и живут. Возьмем, например, твою жену. Она из интеллигентной семьи. Ее растили для светской жизни. Потом она вышла замуж за тебя и осталась в том же окружении. Разве она не делает всего, что вы от нее требуете?
— Да... конечно... Но я хотел бы побольше знать о среде, в которой выросла твоя жена.
— Ничего особенного в ней нет. Женщины нашего круга находились под большим гнетом, чем у вас. Ведь они не пользовались тем. уважением, которым окружены ваши женщины. Если я поцелую руку своей жене, она подумает, что я сошел с ума. Простая, неграмотная девчонка. Даже сейчас, в трудные минуты, она дважды поклонится в пояс и прочтет ясин. Она словно ребенок: не умеет получить сдачу с двух лир. А иногда такие умные вещи говорит,
что просто диву даешься! Может быть, вся ее сила в том и состоит, что она не глубоко разбирается в событиях. Как говорят, пока умный ищет броду, дурак перейдет воду. Она не знает, сколько крейсеров в английском флоте, сколько на них пушек, что значит экономическая блокада, какова сила оккупационных армий. Заболей я или Кадир, слезы ручьем польются из ее глаз. Но если она решит, что это нужно для победы, без колебаний отпустит обоих на смерть. Один знакомый офицер мне рассказывал:
После перемирия возвращался он из Алеппо, Если ты ни разу не видел поезда, привозившего домой развалившуюся армию, то не сможешь представить себе этой картины. Паровоз не похож на паровоз, вагоны—на вагоны, пассажиры — на пассажиров. Все это напоминает дохлую змею на колесах, какое-то пыхтящее чудо. Вот на одном из таких поездов возвращался он домой. Он прошел все фронты, был четырнадцать раз ранен, настоящий герой! На одном из полустанков он увидел женщину, которая останавливала всех прохожих в военной форме. «Где мой Ахмет?»—• спрашивала она совершенно спокойно, но в этом спокойствии было что-то страшное. Мой знакомый говорил, что она напоминала орлицу, потерявшую птенца. Он почувствовал себя так, словно был виновником войны. «Нет на свете ничего ужаснее, чем держать ответ перед такой женщиной — орлицей. На ее вопрос, где мой Ахмет, можно было ответить только одно: мать, мы проиграли твоего Ахмета в карты. Но не только я, даже сама смелость не посмела бы сказать ей это!» — говорил он.
Я часто думал, что придает этой крестьянке силу мстительной орлицы? Ее правота? Ее страдания? Ее ясное понимание событий? Может быть, все это вместе... или больше всего то, что она так страшно одинока?.. Представь себе парящую высоко в небе орлицу. Она описывает большие круги... Она совсем одна. Глядя на ее полет, человек невольно думает об одиночестве и величии. Вот такими бывают некоторые женщины из среднего и бедного сословия. Они иногда становятся величественными, превращаются в орлиц.
— Ты сам убедил жену в необходимости борьбы?
— Да разве мы можем это сделать?
— Как же ты все-таки объяснял ей, что надо бороться? Он хотел сказать: «Я никак не мог объяснить этого
Нермин», но промолчал.
— Начну с самого начала. Плохо ли, хорошо, но я все же сражался на фронте. Мы и наступали и отступали. Я не спрашивал себя, справедливая это война или нет, можно ли было ее избежать? Что дала бы нам победа? Теперь на эти вопросы отвечают по-разному. Однако, как правило, спорят только те, кто в войне не участвует. Вступивших же в бой охватывает страсть, а не раздумье, желание во что бы то ни стало победить. Может быть, я пошел на войну нехотя, не веря в нее. Может быть, глаза мои смотрели назад, потому что я оставил дома одинокую беременную женщину, которая самостоятельно не могла дойти от Джеррахпаши до Капалычарши. Но едва прибыв на фронт, я заразился этой страстью. На моих глазах товарищи умирали, пропадали без вести, превращались в калек. Враг испытывал те же страдания. Нури-уста говорил: «Не давай пощады, но и не проси ее. Таков закон борьбы». Мы тоже оказались под его властью.
Оружия у нас было мало, патронов и снарядов постоянно не хватало. Службы снабжения кет. Питание подвозилось то на повозках, то на верблюдах и ослах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Фатьма-ханым рассказывала:
— Говорят, что наши дрались как тигры, но потери невелики. В снегопад, в ужасную погоду... Вот мой худенький сынок капризничает, когда у него насморк. Пусть попробует еще раз заикнуться, что болен, я ему задам. Он мне дал слово, что на пустяки больше жаловаться не будет, да и плакать тоже... У вас есть ребенок? — спросила она Нермин.
— Есть.
— Это хорошо... Ребенок для женщины отрада. Мальчик?
— Нет, девочка.
— Сколько ей?
— Скоро пять.
— Малышка еще. Почему же вы не привели ее?
— Она немного больна, горло болит.
— Пройдет. Надо держать в тепле. А о них не беспокойтесь, — указала она на мужчин. — Мустафа-эфенди сказал, что теперь их долго не продержут. Скоро выпустят.
— Пошли аллах!
— Вот увидите. Мустафа-эфенди все знает. Я хотела еще вчера вечером прийти. Нури-уста не пустил. Ночью, говорит, там все заперто, тебя туда не пустят и сообщения не передадут. Сегодня сам хотел прийти, но ведь он всю ночь не спал. Если бы ты видел Нури-уста! Он прямо помолодел. Не стеснялся бы соседей, плясать бы стал! Привет вам передавал.
— Спасибо ему.
— Собрал грязное белье? Я заберу.
— Сегодня не нужно, в другой раз.
Кямиль-бею и Рамизу-эфенди очень хотелось остаться наедине. Допив чай, они проводили гостей и вернулись в свою камеру. Рамиз обнял Кямиль-бея.
— Поздравляю!—сказал он дрожащим голосом.— На свете нет больших дураков и ослов, чем я...
— Почему?
— Я ведь все сочинял... Видно, не очень верил в победу... Позор!
У обоих глаза были полны слез. Они улыбались, бесконечно счастливые. Кямиль-бей устало опустился на койку. Рамиз-эфенди стал расхаживать по камере.
— Едва не упал, — сказал он.;— Не обопрись я на сына, свалялся бы от такой новости.
— Я тоже едва устоял на ногах.
— Видел. Побелел как полотно. Я тоже побледнел?
— Конечно... — Кямиль-бей подошел к нему. — Рамиз-эфенди, поздравляю тебя! Твоя жена, извини, я говорю о ханым-эфенди... она как львица...
— Фатьма? По ее виду этого не скажешь, но она действительно такая.
Рамиз кашлянул, сунул руки в карманы брюк и продолжал ходить из угла в угол. Он чувствовал потребность говорить о своей возлюбленной, как и все мужчины в счастливые и печальные минуты жизни. Но, поняв значение слов Кямиль-бея: «Поздравляю тебя», он снова смущенно кашлянул.
— Женщины не виноваты, — сказал он, — подумай о среде, в которой они растут и живут. Возьмем, например, твою жену. Она из интеллигентной семьи. Ее растили для светской жизни. Потом она вышла замуж за тебя и осталась в том же окружении. Разве она не делает всего, что вы от нее требуете?
— Да... конечно... Но я хотел бы побольше знать о среде, в которой выросла твоя жена.
— Ничего особенного в ней нет. Женщины нашего круга находились под большим гнетом, чем у вас. Ведь они не пользовались тем. уважением, которым окружены ваши женщины. Если я поцелую руку своей жене, она подумает, что я сошел с ума. Простая, неграмотная девчонка. Даже сейчас, в трудные минуты, она дважды поклонится в пояс и прочтет ясин. Она словно ребенок: не умеет получить сдачу с двух лир. А иногда такие умные вещи говорит,
что просто диву даешься! Может быть, вся ее сила в том и состоит, что она не глубоко разбирается в событиях. Как говорят, пока умный ищет броду, дурак перейдет воду. Она не знает, сколько крейсеров в английском флоте, сколько на них пушек, что значит экономическая блокада, какова сила оккупационных армий. Заболей я или Кадир, слезы ручьем польются из ее глаз. Но если она решит, что это нужно для победы, без колебаний отпустит обоих на смерть. Один знакомый офицер мне рассказывал:
После перемирия возвращался он из Алеппо, Если ты ни разу не видел поезда, привозившего домой развалившуюся армию, то не сможешь представить себе этой картины. Паровоз не похож на паровоз, вагоны—на вагоны, пассажиры — на пассажиров. Все это напоминает дохлую змею на колесах, какое-то пыхтящее чудо. Вот на одном из таких поездов возвращался он домой. Он прошел все фронты, был четырнадцать раз ранен, настоящий герой! На одном из полустанков он увидел женщину, которая останавливала всех прохожих в военной форме. «Где мой Ахмет?»—• спрашивала она совершенно спокойно, но в этом спокойствии было что-то страшное. Мой знакомый говорил, что она напоминала орлицу, потерявшую птенца. Он почувствовал себя так, словно был виновником войны. «Нет на свете ничего ужаснее, чем держать ответ перед такой женщиной — орлицей. На ее вопрос, где мой Ахмет, можно было ответить только одно: мать, мы проиграли твоего Ахмета в карты. Но не только я, даже сама смелость не посмела бы сказать ей это!» — говорил он.
Я часто думал, что придает этой крестьянке силу мстительной орлицы? Ее правота? Ее страдания? Ее ясное понимание событий? Может быть, все это вместе... или больше всего то, что она так страшно одинока?.. Представь себе парящую высоко в небе орлицу. Она описывает большие круги... Она совсем одна. Глядя на ее полет, человек невольно думает об одиночестве и величии. Вот такими бывают некоторые женщины из среднего и бедного сословия. Они иногда становятся величественными, превращаются в орлиц.
— Ты сам убедил жену в необходимости борьбы?
— Да разве мы можем это сделать?
— Как же ты все-таки объяснял ей, что надо бороться? Он хотел сказать: «Я никак не мог объяснить этого
Нермин», но промолчал.
— Начну с самого начала. Плохо ли, хорошо, но я все же сражался на фронте. Мы и наступали и отступали. Я не спрашивал себя, справедливая это война или нет, можно ли было ее избежать? Что дала бы нам победа? Теперь на эти вопросы отвечают по-разному. Однако, как правило, спорят только те, кто в войне не участвует. Вступивших же в бой охватывает страсть, а не раздумье, желание во что бы то ни стало победить. Может быть, я пошел на войну нехотя, не веря в нее. Может быть, глаза мои смотрели назад, потому что я оставил дома одинокую беременную женщину, которая самостоятельно не могла дойти от Джеррахпаши до Капалычарши. Но едва прибыв на фронт, я заразился этой страстью. На моих глазах товарищи умирали, пропадали без вести, превращались в калек. Враг испытывал те же страдания. Нури-уста говорил: «Не давай пощады, но и не проси ее. Таков закон борьбы». Мы тоже оказались под его властью.
Оружия у нас было мало, патронов и снарядов постоянно не хватало. Службы снабжения кет. Питание подвозилось то на повозках, то на верблюдах и ослах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89